Леонид Словин - Жалость унижает ментов и бандитов

— Это ваш! «Армянский». У вас тут все — перфектно!..Высший сорт!

Романиди заговорил о политике. Она была его коньком.

— Американский империализм в нашем регионе делает ставку на Турцию и Израиль! Это его естественные союзники, проводники влияния США на Средний Восток. Другое дело — Советский Союз…

Киприот принадлежал к фанатичным приверженцем Страны социализма. И, как большинство единомышленников за рубежом, полагал, что для советских людей эта тема наиболее предпочтительна.

Попытка Игумнова перевести разговор потерпела фиаско. Романиди не хотел говорить не о Джабарове, не о Волокове — о борьбе Советского Союза за мир, о милитаристских кругах НАТО. Неудачно закончилась и следующая попытка.

Игумнов, наконец, сдался, предоставив киприоту возможность выговориться.

Романиди снова наполнил рюмки.

— Мой брат, я, наши жены, наши друзья на Кипре — мы все коммунисты. Выпускники университета Патриса Лумумбы. Мы всем обязаны вашей великой стране…

Они пригубили.

— У себя, на Кипре, нам ни за что бы не получить ни высшего образования, ни работы. Теперь наша обязанность и святой долг — раскрывать людям глаза на преимущества социалистической стстемы. Понимаете?

— Ваш брат не собирается в Союз?

— Пока нет. Он бы хотел. Жизнь на Кипре достаточно тяжелая. Извините…

Чайник автоматически выключился: вода закипела.

— Вы как любите кофе по-крепче?

— Две ложечки.

— И сахар?

— Да. Ложечку. Спасибо.

Романиди тоже пил крепкий. Без сахара. Не особо горячий.

— Социализм — это будущее человечества…

Игумнову осталось поддакивать.

— Я видел капиталистическое хозяйствование. Антинародные режимы. Мне пришлось служить по контракту на руднике в Замбии. У расиста… — Киприот поднял рюмку. Снова пригубил. — Так вот негры у него работали из-под палки и молчали…

Классовое сознание рабочих долгое время оставалось на самом низком уровне…

Киприот был как зашоренный: «эксплуатация», «классовая борьба»… Не в пример Игумнову и вообще ментам. Другое его не интересовало.

— Извините, я заболтал вас… — Он, наконец, ненадолго очнулся.

— Да нет. Что вы!

Последующие вопросы Игумнова можно было рассматривать как долг вежливости.

— Вы надолго в Союз?

— На месяц. Семинар для братских партий. При Академии общественных наук…

— Партийные функционеры?

— Единомышленники… У себя в Никосиии я веду курс по истории рабочего движения. Но у нас мало фактических материалов. Публичная историческая библиотека ими не располагает. Властям это неинтересно…

Они выпили.

С большим трудом Игумнову все-таки удалось свернуть Романиди с его наезженной колеи.

— ЦК могло бы предоставить вам гостиницу…

— Мне и предоставили. Целые апартаменты! — Он наполнил рюмки. — На Кипре у меня жилье много хуже!

— Тогда почему же? — Игумнов показал глазами вокруг. — Наверное это недешево…

— Тому есть причина! — Киприот осклабился. Подмигнул. — Романтические отношения…

— О! — Игумнов поощрительно улыбнулся.

Романиди продолжил:

— Одна очень милая девушка. С университетских еще годов. С Лумумбы. Теперь уже мужняя жена. Мать… Так проще встречаться.

— Так это она познакомила вас с Сергеем Джабаровым?

— Не-ет! Джабаров сам меня нашел… Еще по граммульке? — Романиди в совершенстве овладел застольной российской терминологией. — Кто-то из общих знакомых по Клубу любителей охоты рассказал о моих трудностях. Джабаров мне позвонил, сказал, что уезжает надолго. Квартира свободная… Деньги за аренду по-европейским меркам небольшие…

— Вы ему посылаете деньги?

— Нет, один милый человек… Преклоняюсь перед вашими людьми…

Он поднял рюмку.

— За их процветание!

Романиди приятно и легко пьянел:

— Это на старые дрожжи!

— Утром вид у вас был плачевный… — Игумнов рискнул. — Я обратил внимание… И одежка. Словно во всем не своем!

— Так оно и было.

— Вас обокрали?..

— Я сам виноват. Выпил. И ничего не помню.

Романиди потянулся к бутылке. Каждый раз он наливал чуть-чуть. На самое дно.

— Это все наша капиталистическая манера не считаться с простыми людьми. Ваша страна еще не может обеспечить своим гражданам европейский уровень благополучия… У нее много внешних врагов…

— Именно…

— А мы этого не понимаем — бросаем вызов! Бессознательно толкаем людей на стихийную экспроприацию. Я приехал во всем фирменном — заказанном по образцам… Здешние люди такого никогда не видели. Мы, в первую очередь, виноваты сами!

Игумнов покачал головой.

— Банальный грабеж! Это у нас бывает.

Романиди запротестовал:

— В Соединенных Штатах преступность на несколько порядков выше! В Гарлеме даже днем нельзя быть спокойным за свою жизнь…

— Надо заявить куда следует! — Игумнов, наконец, получил доступ к тому, что его интересовало. — В милиции вы были?

— Был! Но! — Романиди отпил кофе. — Я и в милиции сказал: «Никакого производства по этому делу!»

— Это ваше право.

— Да. И они меня поняли. Одели, как смогли, напоили чаем. Отправили на акси… Представляете, как бы я в подобном случае помучился бы на Кипре! Там меня бы еще вдобавок и оштрафовали.

— У вас много пропало?

— Только охотничьи доспехи… И ключи.

— Как же вы пропали в квартиру?

— Я поехал к друзьям. Мы позавтракали, посоветовались. Жена Джабарова была на работе. Ей позвонили — она тут же приехала. В квартире были запасные ключи… И вот мы с вами сидим!

Игумнов понял:

«Опекуны, поселившие его здесь, связаны с Люськой… Они позвонили в „Аленький цветочек“ после того, как я оттуда уехал…»

Романиди махнул рукой.

— Зато какая охота была!

— Где же это?

— Специальное охотхозяйство. Тут недалеко, под Москвой.

Он объяснил:

— Интернациональный клуб любителей охоты. За относительно умеренные деньги в валюте — охота, охотничий домик, сауна… Охота, спорт…

— Хозяин не демонстрировал вам свои успехи?.. Он ведь тяжелоатлет! Игумнов знал о тяжелых гантелях за стеной.

— Джабаров? Нет, мы ведь знакомы только заочно. По телефону.

— Вы не виделись?!

— Сговорились по телефону. Джентльменское соглашение. Он поверил на слово. Предоставил квартиру…

Игумнов кивнул:

«Одна команда. Кто-то позвонил от имени Джабарова…»

Мафиози, определенно, не было в живых:

«Строительный домик не нужен, квартру сдали…»

— Я, наверное, вас задержал? — От него не укрылось то, что гость посмотрел на часы. — Пожалуй, пойду. Спасибо.

В коридоре Игумнов задержался.

Ключей к замкам, которые он видел утром, на гвоздике уже не было. Местонахождение всех трех пар фирменных ключей выяснилось:

«У Романиди. У Люськи Джабаровой, у него, у Игумнова..».

После звонка механика автоматической камеры хранения, Качан сквозь зал для транзитных пассажиров быстро прошел в к ее столику, но Динки на месте не оказалось.

Вместо нее поддежуривала молоденькая стажерка.

— Просили позвонить, — она сунула бумажку с телефоном.

Номер был четырехзначный — внутренний — коммутатора станции. Качан набрал его здесь же на аппарате механиков.

— Алло!

— Борис…

У телефона была Верка.

— Ты где?

Он ничего не мог понять. Обычно в выходные он звонил ей по городскому телефону.

— В депутатской. Тут на вокзале. Зайди на минуту! — Качану показалось, она расстроена.

— Что-нибудь случилось?

— Да нет. Потом. Зайди, пожалуйста.

Было непонятно — что делалала Верка в депутатской. Там чувствовала себя, как дома, только одна служба — транспортное КГБ…

Сам Качан был в комнате для депутатов всего раз — поздно ночью из-за разницы во времени смотрел вместе с начальством трансляцию хоккейного матча, откуда-то из Канады.

Запомнилось от того посещения немного. Большая гостиная, цветной телевизор с огромным экраном, электрический расписной самовар на столе. В холодильнике — неприкосновенный депутатский запас: боржоми, фрукты. В вазе на столе — печенье, конфеты.

Качан быстро пересек перрон.

Депутатская комната находилась в служебной части вокзала. Пассажиры тут не задерживались. Входная дверь, как обычно, была на запоре.

Качан поискал сбоку, нашел едва заметную кнопку. Нажал. Звонок задребезжал прерывисто, несильно.

Изнутри не донеслось ни звука.

Он позвонил снова. Сердце сжало недоброе предчувствие.

Из депутатской послышались тихие шаги.

Дверь открыла постоянная дежурная, обслуживавшая сотрудников КГБ, молчаливая, низкорослая, с сединой, перекрашенной хной, похожая на горбунью.