Тера - Паутина прошлого

— Да, ничего, — более честно я ответить не могла, понимая, насколько много это для нее значит.

— Кирюша подарил, — ее голос изменился, в нем проскользнули грудные нотки, глаза заблестели, и я догадалась, что Кирюша, видимо тот "парнишка" из бара, — ни в чем не может мне отказать.

— Рада за тебя, — я неловко улыбнулась, не понимая, зачем, собственно пришла.

— Осуждаешь? — она поймала мой взгляд, но я постаралась сделать непроницаемое лицо. За годы жизни с матерью у меня это стало хорошо получаться.

— Это твоя жизнь, — ответила я.

— Да, конечно. То, о чем я так долго мечтала, — она достала два бокала и поставила их на стол. Рядом появилась бутылка мартини, — выпьем? За удачу?

Никогда не любила мартини, но ради встречи не отказалась выпить. Я запомнила Марину совсем другой. более живой, что ли… Не знаю, что произошло с ней за эти годы, но могла бы поклясться, что тогда, пятнадцать лет назад она была куда счастливее, чем теперь.

— За удачу, — тихо сказала я, делая глоток, потом вспомнив что-то, спросила, — а как же твой Кирюша? Он не обидится?

— Он есть из моих рук, — ее губы расплылись в довольной улыбке, — жаль, что женат, да и трусоват немного. Но вот, квартирку мне организовал, счет в банке открыл. И никогда меня не бросит.

Она странно посмотрела на меня. Потом отвернулась, и, вздохнув, осушила бокал до конца. Судя по румянцу, появившемуся на ее лице, я поняла, что это ее не первый бокал, да и не первая бутылка за сегодня.

— Этот толстяк — полное ничтожество, — грубо сказала она, — но он меня любит. Он любит меня, не то, что Алешка.

— Что? — тихо спросила я.

— Который меня бросил, — продолжала она, словно в каком-то бреду, — променял на…

— Марина, — уже громче, с надеждой сказала я, — ты что-то знаешь об Алешке? Куда он исчез?

— Исчез… — она засмеялась, громко, с надрывом, словно была в шаге от истерики, — он мог исчезнуть куда угодно. С тем, что у него есть, он мог бы…

Она снова наполнила бокалы, и я поняла, что мне тоже необходимо выпить:

— Марина, — громче позвала я, — что тебе известно, расскажи!

— Рассказать? Тебе, его сестре? — она перестала смеяться, но в ее глазах появилась какая-то отчаянная борьба, — моя мать была права. Права во всем, что касалось Алешка. Кстати, ты знаешь, что мы родственники? Наши мамы — двоюродные сестры. Этого я тоже не могла ему простить. Может, именно потому он не захотел…

— Сестры? — недоверчиво переспросила я.

Внезапно Марина вскочила со стула, и, схватив мою руку, потащила в комнату, к громадному зеркалу.

— Раскрой глаза, Танюша! — ее голос надломился, но губы по-прежнему улыбались, словно раскрывая мне тайну нашего родства, она выявляла вселенский заговор, — и посмотри на себя!

Я взглянула на наше отражение в зеркале: две молодые женщины, одного роста. Хоть Марина была старше, это не сильно бросалось в глаза. Я могла бы поклясться, что без всей этой косметики и мишуры, она бы выглядела как двадцатилетняя девушка. Что же, значит бурная жизнь не оставила слишком заметного следа ни на ее лице, ни на теле. Синие колдовские глаза, плавные движения, восхитительная улыбка, золотистые волосы, безупречное, словно вылепленное талантливым скульптором, лицо с высокими скулами. Она была прекрасна! Я перевела взгляд на себя… темные, почти черные волосы, стрижка каре, низкая челка, почти скрывающая глаза, зеленого цвета. Иногда, в очередном порыве злости, мама называла их цвет болотным.

— Мы похожи, — раздался над моим ухом ее шепот, — кстати, Кирюша это заметил, и даже предложил одну забавную штуку…

Похожи… я никогда не задумывалась о том, как выгляжу, хотя мама всегда намекала, что с такой внешностью и глазами я могла бы одеваться поприличнее. Я склонила голову немного назад — у нас были схожие черты лица. Если бы не цвет глаз и волос, нас, возможно, могли бы принять за сестер. Или, — я усмехнулась про себя, — меня бы могли сделать моделью, из которой можно лепить совершенство. Что может быть более явно, чем отражение двух женщин в зеркале, с подписью "до" и "после". Разумеется, "до" это я. Нам бы не было цены в рекламе.

Последние слова Марины меня напрягли, впрочем, как и все, что она говорила до этого. Встреча была мне неприятна. Возможно, Кирюша и наделен всеми достоинствами, коими не мог обладать мой брат, но меня никогда не привлекала жизнь шлюхи и содержанки. Впрочем, ее слова натолкнули меня на одну идею… Возможно, это самая глупая идея в моей жизни. Но разве мы живем не для того, чтобы совершать глупости?

— Что он сделал, Марина? — я решила действовать прямо. В конце концов, у меня были причины быть несдержанной и резкой.

— Кроме того, что бросил меня, как надоевшую игрушку? Спросила бы у его дружков. Этого… Мишки, за которым бегала в детстве, как собачонка. Или Никиту, — она снова засмеялась, — а может Пашку? Жаль, что в свое время не занялась каждым из них, а связалась с твоим братцем. Многое потеряла. По крайней мере, не пришлось бы раздвигать ноги перед придурками с толстыми кошельками. Будь ты проклят, мальчик-паинька!

Я понимала, что она пьяна, и не совсем соображает, о чем говорит. Хотя, не выражала ли она здесь и сейчас все, что копилось в ней годами? Повернувшись к ней, я дала пощечину. Несильно, только для того, чтобы привести ее в себя и прекратить бессмысленный поток слов.

Она взглянула на меня, держась за щеку. Во взгляде проскользнула какая-то детская обида и… раскаяние. Словно вся та злость, что она испытывала к моему брату, была не совсем искренней. Тогда зачем ей все это? Что она скрывает от меня?

Я посмотрела на допитую бутылку, и мягко улыбнулась, понимая, что если я ждала шанса, то, скорее всего, только что его получила.

Ноябрь 2008 года…

Не каждому удастся в полной мере осознать весь страх и панику, охватывающую девятилетнего ребенка, которого забирают из привычного мира, от любящих людей, чтобы бросить в мир, который навсегда останется для него чужим и пугающим. Даже, несмотря на то, что рядом была мать, и отчим, к слову сказать, оказавшийся довольно порядочным человеком.

Громадного роста, очень шумный, но невероятно добрый, Олег не мог иметь детей. Когда я попала в их дом, во мне было слишком много злости и обиды на всех, кто меня окружал, чтобы я могла просто жить. Это раздражало маму — я не была тем ребенком, о котором она мечтала, забирая меня у отца. Я оказалась… бракованной. Вот только вернуть меня туда, откуда взяли, уже не представлялось возможным. К удивлению моей матери, Олег, которого я никогда не называла отцом, а просто по имени, смог меня полюбить и относился как к дочери. А что самое главное, он меня понимал — понимал причину моей ярости, и помог направить ее в иное русло. Когда-то бывший военный, он стал учить меня, как учил бы собственного сына. Поначалу мать пришла от этого в ужас, но спустя какое-то время, заметив, что я становлюсь спокойнее, она смирилась. Откуда ей было знать, что делая из меня солдата, Олег помогал приблизиться к моей главной цели — найти брата. Возможно, он обо всем догадался, и просто хотел меня подготовить к жизни, которая меня ожидала? Я стала его дочкой, ученицей, другом. Именно он принял меня такой, какой я была, не пытаясь слепить красивую куклу, о которой мечтала мать. Иногда мне было сложно понять, как эти два совершенно разных человека способны столько лет уживаться друг с другом. Впрочем, все сомнения рассеивались, стоило мне услышать приглушенные звуки из их спальни по ночам. Значит, они нашли друг друга. И как бы мне не было обидно за отца, я понимала — они никогда бы не смогли быть счастливы вместе.

Но однажды в двери нашего дома позвонил человек, который позволил мне взглянуть на мою жизнь по-другому.

***

— Ты очень рисковала, приезжая сюда, — голос Макса оторвал меня от воспоминаний, и вернул к реальности.

— Я могу себе позволить такую роскошь, как рисковать жизнью. В конце концов, это только моя жизнь

— Таня, — от того, как он произнес мое настоящее имя, тело покрылось мурашками. Но это был не страх. Скорее, мне было интересно, способен ли еще этот человек на что-то кроме жестокости, насилия и ненависти. Почему? Возможно, тогда и у меня был бы шанс.

— Таня, — повторил он.

Я почувствовала, что он разглядывает меня и неожиданно для себя засмущалась, хотя должна была почувствовать страх и отвращение. Но этого не было. Лишь интерес и… ожидание. Я буквально собственной кожей ощущала его желание, и знала, если хочу прекратить, то должна сказать об этом прямо сейчас. Но я молчала.

От его взгляда меня охватила паника, я не могла пошевелиться, когда он провел пальцами по моему лицу и глазам, лаская и успокаивая. Он притянул меня поближе к себе и зарылся лицом в мои волосы.

Я закрыла глаза, остро чувствуя его рядом с собой. Я позволила ему взять себя на руки и отнести в спальню. Желание сопротивляться исчезло, вместе со злостью и обидой на этого мужчину. Означало ли это, что я готова отдаться ему из чувства жалости?