Фридрих Незнанский - Платиновая карта

— И о чем он вас попросил?

— Молчать. Молчать и еще… обратиться в милицию и в агентство «Глория». Я должна была сыграть расстроенную и перепуганную жену. Это было несложно, потому что я на самом деле была напугана. Деньги на то, чтобы заплатить Грязнову, мне тоже дал Яша. Я хотела как лучше, понимаете? Я хотела уйти к Яше, и он пообещал, что мы поженимся, но сначала ему нужно совершить одну сделку. Всего одну, и мы будем счастливы!

— Да, я понимаю. Где Херсонский его держит?

— Я не знаю. — Татьяна Олеговна наморщила красивый лобик. — На какой-то даче под Москвой.

— Где эта дача? — резко спросил Турецкий.

— Я не знаю. Я… я что-то слышала про Мытищи.

— Кто помог ему устроить похищение? Милиция? Ну, он что-нибудь говорил вам про милицию?

Акишина нервно всхлипнула.

— О господи, я не помню! Вроде бы говорил… Я не знаю, я ничего не знаю…

— А имена? — жестко гнул свое Турецкий. — Херсонский называл вам их имена?

— Нет. Не называл. Он ничего мне про это не говорил. Я слышала, как он говорил с кем-то по телефону и называл его «майор». Еще он говорил что-то про «ваши ментовские методы»… Больше я ничего не помню.

Акишина почти тряслась. Кровь вновь отлила от ее красивого лица, превратив его в гипсовую маску.

— Он заплатил вам за молчание? — спросил Турецкий уже более спокойным голосом.

Акишина закусила нижнюю губу и кивнула.

— Сколько? — спросил Турецкий.

— Десять тысяч, — тихо сказала Акишина. — Долларов.

— Гм… Понятно.

— Я хотела как лучше. — Акишина едва сдерживала слезы. — Я хотела, чтобы Верочка была счастлива. Я хотела счастья себе. Наша семейная жизнь превратилась в кошмар. Я не любила Сергея, и он отвечал мне взаимностью. Он никогда не смотрел на меня как на человека, я для него всегда была лишь куклой. Куклой, которую можно показывать друзьям, чтобы они завидовали. Красивой куклой! А Яша видел во мне человека. Человека, понимаете? Он по-настоящему любил меня!

— А Максимович? — негромко спросил Турецкий.

Татьяна Олеговна осеклась. Она вскинула руки и вновь прижала ладони к лицу. Затем плечи ее задергались. По тонкому носу потекли слезы. Она зарыдала.

Сергей Михайлович Акишин почти не вспоминал жену. В последние годы она становилась ему все более и более чужой. Если вдуматься, то и родной-то она ему никогда не была. Просто раньше она все больше молчала, только хлопала ресницами, когда Сергей Михайлович пытался в чем-то ее упрекнуть или высказывал свои претензии.

Но в последние годы вздорный характер супруги все чаще и чаще выходил наружу. Она уже не молчала, тупо мигая и с терпеливым непониманием выслушивая хлесткие слова мужа. Она раскрывала рот и, случалось, осыпала Сергея Михайловича такой отборной бранью, что оставалось только удивляться: где она всего этого нахваталась?

Сидя в чулане с завязанными глазами, с руками, скованными за спиной наручниками, Сергей Михайлович представлял себе жену в виде картинки из журнала про семейную жизнь. Другое дело — Вера. Несмотря на то что она всегда была сдержанной и спокойной девочкой, Сергей Михайлович был уверен, что дочь очень любит его. Со своей стороны, он ее просто обожал. Вот и сейчас, вдыхая затхлый, пыльный воздух чулана, он не обращал, почти не обращал, внимания на собственные страдания. Сердце его болело из-за дочери.

Скрипнул замок, и дверь чулана открылась. Сергей Михайлович увидел свет сквозь повязку на глазах и зашевелился.

— Че, терпила, хавать охота, да? — насмешливо спросил его бандит. — Держи баланду. Сегодня на твоей улице праздник.

На пол рядом с Акишиным брякнулась алюминиевая миска с едой.

— Бля, опять тебя с ложки кормить, — недовольно проворчал бандит. — Сдох бы ты уже поскорей, что ли.

— А ты убей меня, — устало сказал Акишин. — Застрели.

— Была б моя воля, я бы тебя, падлу, собственными руками задушил, — честно признался бандит.

— Чего ж не задушишь?

— Да подписка у тебя крутая. Десантнику ты зачем-то нужен живым.

— Десантник — это твой начальник? — спросил Сергей Михайлович.

Ложка заелозила по алюминиевым стенкам тарелки.

— Заткни хлебало, — вяло отозвался бандит. — Сейчас будешь жрать.

Бандит ткнул ложку с кашей в губы Акишина. Сергей Михайлович молча отвернулся.

— Ты че, падла? — изумился бандит. — Жрать отказываешься?

Акишин молчал.

— Молчит, — констатировал бандит. — Слышь, терпила, че молчишь-то? Голодовку объявил, да?

— Я хочу знать, что с моей дочерью, — сказал Сергей Михайлович.

— С дочерью?

— Да.

— Ну ты влупил! — засмеялся бандит. — Откуда ж мне знать?

— Ты не знаешь, зато твой начальник знает, — сказал Сергей Михайлович. — Спроси у Десантника.

Повисла пауза. Видимо, бандит размышлял.

— Ладно, — сказал он наконец. — Че ж я, не человек, что ли. Пойду пробью ситуацию. Тарелку пока не трогай, а то уронишь, а мне потом за тобой это говно убирать.

Бандит поднялся и вышел из чулана.

Прошло очень много времени. Целая вечность. У Сергея Михайловича ломило в висках, в затылке была тяжесть, веки болели, и ему страшно хотелось спать, но в голове проносились всякие мысли — бессвязные и тяжелые, как железки. Казалось, от них, от этих мыслей, голова начинает болеть еще сильнее.

Внезапно из темноты всплыло лицо Херсонского.

— Сергей Михайлович, вы же понимаете, что в жизни иногда нужно идти на компромисс, — сказал Херсонский. — Иногда это жизненно важно. Да, жизненно важно!

Прошу вас, проанализируйте ситуацию еще раз. На ваших плечах большая ответственность.

— Я это понимаю, — услышал Акишин свой голос. — Именно поэтому я и отказываюсь от вашего предложения. Я пытаюсь добиться двух вещей: прозрачности в российском бизнесе и введения в национальный бизнес систем и правил корпоративного управления. То есть такого управления, при котором как акционер, так и государство знает все о бизнесе. Каковы дивиденды? Сколько в виде налогов должно получить в бюджет от конкретного предприятия Российское государство?

Херсонский рассмеялся.

— А вы кремлевский мечтатель, батенька! — сказал он, потирая руки. — Значит, хотите заблокировать сделку на совете директоров?

— Я приложу к этому все усилия.

— Думаете, у вас получится?

— Уверен. Господин Платт пообещал, что целиком и полностью поддержит меня на заседании совета директоров. Он заблокирует своим пакетом акций все ваши реакционные проекты.

— Да-да, я в курсе. Вы с Кожухиным его хорошо проработали, Сергей Михайлович.

— Я его не «прорабатывал», Яков Наумович. Господин Платт целиком одобрил мою концепцию, потому что она ведет к открытости бизнеса. Она ведет к пополнению государственной казны за счет монополий, которые терзают российские недра, принадлежащие народу.

Херсонский противно захихикал:

— Ах, как звонко сказано! Сколько пафоса!

— При чем тут пафос? Я просто делаю свою работу, Яков Наумович.

— Угу. А я — свою. Гм… Значит, общего языка нам с вами не найти… Что ж, хозяин — барин. Мне придется действовать другим способом. Вы не оставляете мне выбора, дружище. Просто не оставляете!

Лицо Херсонского стало расплываться и таять, вместо него появилось другое — оно было серым, словно вырезанное из картона, и каким-то безликим, с неуловимыми чертами.

— Что с ним? — спросило это серое лицо. — Он спит?

— Наверно, — ответил другой голос, низкий и хрипловатый. — Умаялся, бедолага.

— Короче, так, Десантник: мудака этого не бить, не мучить и кормить вовремя, ясно?

— Так точно, гражданин начальник.

— Мне вчера звонил заказчик. Говорит, что ты потребовал с него всю сумму?

— Ага, настучал уже, сука.

— Больше никогда не обращайся к нему напрямую. Все просьбы и предложения только через меня, понял?

— Понял, чего ж не понять. — Раздался цыкающий звук, словно кто-то сплюнул сквозь зубы, и затем: — Про дочку ему что сказать?

— То, что я тебе рассказал. Скажешь, что жива и здорова.

— Ясно.

Голоса затихли. Скрипнула дверь, и Десантник с серым незнакомцем вышли из чулана.

«Жива и здорова, — повторил про себя Сергей Михайлович. — Жива… и здорова…»

Тут мысли его спутались, и он окончательно провалился в сон.

Херсонского, как и следовало полагать, найти в Москве не удалось. Секретари в один голос твердили, что он уехал несколько дней назад «по делам», но куда — они затруднялись сказать.

Попутно с поисками Херсонского Александр Борисович Турецкий навел справки о мытищинских бандитских группировках. Он рассудил, что если Акишина похитили по заказу Херсонского, а взялись за выполнение заказа «оборотни в погонах», то непосредственную работу эти «оборотни» наверняка должны были поручить своим подопечным, а заодно и коллегам по «бизнесу» — бандитам.