Лариса Соболева - Злодеи-чародеи
– У нее есть сестра… и тоже надежды на нее мало.
– Надо подумать, как ей помочь…
Открыв дверь ключом, София постояла в прихожей минуту-другую. Пальто Борьки – на месте, ох, сейчас разразится скандал! Он был в гостиной, говорил по телефону, и что-то подсказало Софии – не со своим подчиненным он разговаривает:
– Я же сказал еще вчера: не могу я на это пойти… Да? А кто думает о других?.. Не надо меня заставлять, я должен сам… Извини, жена пришла.
– Привет, – бросив сумку на диван, София упала в кресло.
– Я забыл трубку дома, поэтому и не звонил тебе, – выпалил он.
Пауза. София изучала своего мужа, заметила в нем нечто новое, отталкивающее, в то же время он ничего плохого ей не делал – по большому счету, как сказал бы Маркел Кузьмич.
– А почему ты не спрашиваешь, где я был? – изумился он.
Ах, вот почему и он не спрашивает, где она была!
– Ну и где же ты был?
– Ездил к маме, ты можешь позвонить ей…
– Борь, я не буду звонить твоей маме, ты это прекрасно знаешь. Да и все равно мне.
– Не понял, что значит – все равно? – забеспокоился Боря.
– Видишь ли, я знаю, что ты… лжешь. – Приложила его она так круто впервые. – И честнее по отношению ко мне было бы признаться, что у тебя роман на стороне…
– Как ты можешь… – он запетушился, заходил по комнате. – Какой роман?! С кем?! Моя жена не верит мне? Не веришь?
– Не-а, не верю. И отпускаю тебя с миром. Вернее, я хочу сама уступить место в твоем доме твоей новой жене.
Борька испугался по-настоящему этих угроз своей взбунтовавшейся жены. Впрочем, бунт – это слишком сильно сказано, София была довольно-таки индифферентна по отношению к мужу, к его лжи, его характеру. Так давно уже у них установилось, и его это устраивало, менять он ничего не хотел, потому следующим приемом он избрал нападение:
– Что, стала писателем, а меня – на свалку? Я уже не нужен? Отработанный материал? Выдвигаешь обвинения мне, а должна бы их себе самой предъявить! Очень честно с твоей стороны! А какие ко мне претензии? Я даже с писательством твоим смирился! С ментовкой, в которую ты пошла работать – это тоже все равно что на свалку устроиться, мастером мусорных куч.
– А тебе не приходило в голову, что у меня есть другой мужчина?
– У тебя?! Ты с ума сошла? Нет, такого быть не может!
– Ха-ха-ха… Ой, Борька, да ты же предельно избалован! И совсем не повзрослел, хотя ты – бизнесмен, крутой и важный господин. Ну что ты как маленький, Борь? Боишься, что я уйду, а взамен придет женщина, которая захочет выстроить отношения с тобою по-своему и в свою пользу. Поэтому тебя устраиваю только я, ты хочешь, чтобы все оставалось, как было, но быть при этом самому свободным. А я не хочу быть «карманной женой».
– Ты смерти моей хочешь!
Он упал на стул, потер переносицу пальцами, выглядел несчастным, но София оставалась спокойной. Никто не подозревал, и Боря тем более, что у хрупкой, похожей на девочку Софии ее воля плюс выдержка – это сплав железа и стали.
– Напротив, я счастья тебе хочу, – сказала София. – Найдешь себе другую, будет она тебя любить… А я уже не люблю тебя, Боря. – Он вскинулся, хотел было брякнуть какую-то грубость. – Нет-нет, люблю! Как друга люблю, как брата, товарища, но – не как мужа. Я перееду к папе, а сейчас – извини, мне нужно работать.
Как же назвать роман?
К большому огорчению Зыбина, графиня Ростовцева выехала верхом и не сказала ему, куда она отправилась. Он лично проследил, чтобы арестованной барышне отнесли еду и питье – не баланду арестантскую, а блюда из трактира. Предположительно Элиза Алексеевна и не посмотрела в сторону подноса, который поставили для нее на свободную лавку у стены. А Виссарион Фомич взял ее портрет и вновь принялся сравнивать. Вроде бы одно и то же лицо, да не то! На портрете – светлое, улыбчивое личико, одно сплошное очарование и непорочность. В арестантской же сидела на лавке злобная фурия, заносчивая, презирающая всех, кто стоял за решеткой. Вроде бы те же черты, но они сильно искажены, отсюда и ощущение такое, что это – другая совсем девица. Оставалось дождаться возвращения графини Ростовцевой.
– Черт побери, когда она нужна, ее нет! – в сердцах рявкнул Зыбин.
А в кабинете его ждал регистратор с папкой на коленях. Он поднялся и поклонился Зыбину, который прошел за свой стол, опустился в кресло и, взявшись руками за края столешницы, упрекнул его:
– Долгонько вы!
– Так ведь все архивы переворошить – тут одним часом не обойдешься, – вкрадчиво промурлыкал чиновник.
– Что там? – указал подбородком на папку Зыбин.
– Докэменты, – сделав ударение на втором слоге, сказал тот, раскрывая папку. – В конце семнадцатого столетия дом сей построил греческий негоциант, улица тогда называлась Сливянка, по наименованию настойки, которую…
– На кой черт ты мне про давнишние времена повествуешь? Перескочи-ка, голубчик, в наше столетие.
– Извольте-с. В неизменном своем виде дом переходил из рук в руки, последний владелец тридцать один год тому назад погиб при странных обстоятельствах.
– Изложи, что за обстоятельства?
– Могу лишь слухи донести, которые я слышал от прежних служащих…
– Да доноси уж, – раздраженно махнул рукой Зыбин.
– Некий Иклищев, Федор Исаевич, был найден в спальне застреленным, пистолет лежал под рукой покойного, стало быть, самоубийство, однако… Его дочь, Татьяна Федоровна, в припадке отчаяния кричала, будто отца ее застрелили, но доказательств на сей счет не обнаружилось. У Иклищева был повод для рокового выстрела, так как он разорился вчистую-с. И будто бы способствовали его разорению Уланский Дмитрий Петрович совокупно с графом Ростовцевым…
– Как?! – перебил Зыбин. – Кто?! Повтори-ка!
– Уланский и граф Ростовцев, ныне оба проживающие в городе. В скором времени в том доме был найден труп родного брата Уланского. Он был застрелен из подобного же пистолета, лежал в той же спальне и той же позе. Повсюду виднелись следы борьбы, а зачем он пошел в пустой дом – об том никто не знал. На тот час Татьяна Федоровна распустила слуг и сама уехала в неизвестном направлении, с тех пор в доме никто не живет. Но, поскольку налоги некто неведомый платит исправно, дом не отошел казне, ибо предполагается, что наследница жива-с.
– Вона как! – удовлетворенно крякнул Зыбин. – Благодарю вас, можете быть свободны.
Регистратор положил папку на стол, дошел было до двери и вынужденно отступил, пропуская сыщика.
– Уланский отдал богу душу, – сообщил сыщик.
– На все воля божья, – пробубнил Зыбин бесстрастно, послюнявил пальцы и перевернул лист бумаги из папки. – А коль она не божья, так на то наше ведомство имеется.
Не заметить, как встревожилась Феона, выслушав занимательный рассказ о живых покойниках, было бы невозможно. По тому же взгляду, обращенному ею внутрь самой себя, по той же складке меж бровями, сильно углубившейся, стало ясно: великая знахарка не владеет техникой притворства, но о снадобье сем она осведомлена очень даже хорошо. А что, если это она – собственноручно – готовила его для преступников, потому так и встревожилась? Наверняка Медьери посетили те же крамольные мысли, что и Марго: он не отрывал он Феоны глаз, правда, по выражению его лица прочесть что-либо было просто невозможно. Но так показалось графине, получившей повод, чтобы наконец прервать паузу:
– Вы знаете средство, превращающее людей в мнимых мертвецов?
– С чего ты решила? – очень уж резко бросила Феона, дополнительно продав себя. – Ага, вы приехали за ним, не так ли?
– Не так, – сказал Медьери. – Мы лишь хотим узнать способы, благодаря которым людей достают оттуда, откуда достать их невозможно.
– Вот как! – недоверчиво усмехнулась Феона. – Ты ведь не веришь в то, что хочешь узнать!
– Готов поверить, ибо уже есть пострадавшие, те, кто возжелал проникнуть в сию тайну.
– Понимаю, вы боитесь, – подхватила Марго, догадавшись, что испугало Феону. – Боитесь, что подумают на вас, а напрасно. Тот, кто совершает сии преступления, живет в городе, он не щадит никого, но у него есть своя тайная цель, он очень опасен. Поверьте, мы не хотим зла ни вам, ни кому-то другому… мы хотим знать, кто этот человек и что за средство оказалось у него в руках. Что скажете?
– Я… слышала… – растягивая слова, начала Феона. – Да, есть такой состав. Он способен… Как думаете, где покоится душа?
– Вот здесь, – Марго положила руку на сердце.
– Нет, – твердо сказала Феона и протянула руку с указательным пальцем через весь стол, но не коснулась им лба Марго. – Она живет здесь! Мысль быстрее всего на свете, а быстрее мысли – лишь душа. Мысль не успеет родиться, а душа уже толкает ваше сердце: эй, очнись, погляди! Так мы предчувствуем события, распознаем дурных людей, мучаемся, радуемся… А уберите душу, оставьте тело пустым – и что будет?
– Я не совсем понимаю, что вы говорите, – тихо произнесла Марго.
