Фридрих Незнанский - Прощай генерал… прости!
Наконец за окном показалась тень. Затем рука скользнула сквозь едва прикрытую форточку и стала шарить по переплету окна в поисках задвижки или шпингалета.
Человек стоял на подоконнике снаружи, согнувшись, что называется, в три погибели — окно-то невысокое, а мужик, видать, здоровый. Наконец одна створка сухо заскрипела и стала отворяться.
«Нет, — сказал себе Володя Демидов, — это не Ромео, явившийся навестить свою Джульетту. Поэтому извини, приятель…»
Он приподнялся, захватил рукой свою табуретку за ближайшую ножку и, резко выпрямляясь, врезал ею по согнутому силуэту, застывшему в оконном проеме и так и не успевшему спуститься на пол. Причем бил Володя в то место, где, судя по позе мужика, должна была оказаться в данный момент его голова.
Раздался какой-то странно чмокнувший звук, ну как если бы, к примеру, булыжник ухнул в болотную трясину, затянутую травой и ряской. Темный силуэт, закрывавший собой окно, словно бы взлетел и затем беззвучно исчез в темноте. И следом за ним с коротким треском и продолжительный звоном посыпавшихся стекол отправилась створка открытого окна, не подлежащая, как стало понятно уже утром, восстановлению. Проще другую навесить.
На некоторое время за окном, внизу, установилась мертвая, в прямом смысле, тишина. Потом послышался топот ног нескольких человек, донесся сдержанный мат, который оборвал крик сторожа от недалеких ворот: «Эй, кто там безобразит? Ща, бля, собаку спущу!» И снова воцарилась тишина.
А когда Демидыч, выбрав момент, выглянул из окна, внизу никого и ничего не было, кроме белевших в темноте, разбросанных деталей оконной рамы.
На всякий случай он принес из «предбанника» несколько газет, которые читал днем, и развесил их на темных ящиках приборов, следивших за состоянием больной. А затем придвинул к самому окну большую ширму, вообще перекрыв всякий обзор палаты снаружи.
Утром потрясенная Ангелина Петровна произвела личный осмотр места происшествия, приказала немедленно убрать весь мусор под окнами снаружи. Приглядевшись, — все ж таки боевой в прошлом доктор! — обнаружила следы крови на траве и велела посыпать это место песком, чтоб вообще никаких следов не осталось. А еще спустя час пришли больничный завхоз с плотником и навесили новую, уже застекленную раму.
Но том все больничные события и закончились. О происшествии никому докладывать не стали, поскольку жертвы под руками не оказалось. А вот Ангелина Петровна оценила действия Демидова по достоинству и даже, в порядке исключения или поощрения, предложила ему свои папиросы. Но он не курил, а она забыла об этом.
Позже Сева выслушал сообщение медлительно-спокойного Володи Демидова, тот добавил, что совсем не хочет спать, и поэтому Головач (прозвище Севы в агентстве) может поступать в соответствии со своими задачами. Лишних вопросов Демидыч тоже не задавал, полагая, что раз Голованов занят конкретным делом, никаких проколов на его участке не предвидится. А если понадобится, так он сам и расскажет…
4
Александр Борисович пришел в себя, вернее, очнулся в каком-то грязном помещении, напоминающем бомжатник. Для полного сходства не хватало лишь кучи мятых газет вместо ложа и груды пустых пластиковых бутылок в углу. Ну, может, еще закопченной плошки для варки «чернухи» и раздавленных, использованных шприцев.
Во рту было мерзко и сухо, будто с жуткого перепоя, причем вместе с прокисшим, рвотным ощущением сивухи в организме определенно присутствовал также отвратительный дух непонятного вещества, скорее всего, медицинского происхождения, типа хлороформа, чем обычно пахнут все морги.
«Неужели дошло до этого? — мелькнула шальная мысль. — Но где тогда кафельная чистота? Нет, чушь собачья…»
Осознав, что он лежит на боку, неловко, до тупой боли в шее, изогнув упершуюся в стену голову, Турецкий попытался перевернуться на другой бок, что не без труда удалось сделать. И тут наконец он понял, что валяется на полу, а помещение, в котором он в настоящий момент обретается, ныне устами народных масс именуется «обезьянником». То есть это своеобразный милицейский загон, куда свозят всякую задержанную на улицах шантрапу — хулиганов, алкашей, проституток, наркоманов, мелкое ворье и так далее, до утра, до смены, когда явится новый дежурный и, основываясь на протоколах, составленных бдительными ночными патрульными, начнет разборку — кого куда девать. Ну что ж, компания была бы подходящей для «генерала от юстиции», если бы здесь в данный момент находился еще кто-нибудь. Но Александр Борисович «возлежал» на немытом, вонючем бетонном полу в гордом одиночестве.
Он снова напрягся и сел, опираясь спиной о стену. Голова, конечно, болела, но тем не менее постепенно начинала соображать. Итак, он задержан. Железная решетка от потолка до пола и длинная, единственная в этом узком помещении лавка вдоль стены убедили его в том, что он находится действительно в «обезьяннике». Как он здесь оказался, Александр Борисович не помнил. Да это теперь и ни к чему. Последнее воспоминание «нарисовало», словно чьим-то посторонним взглядом, такую картинку: двое ментов с автоматами грубо «укладывают» его физиономией на капот автомобиля. Затем мгновенная тяжелая боль в затылке и — пустота.
Но откуда взялся посторонний взгляд? Он почему-то зациклился на этом вопросе.
Закрыл глаза, поскольку предметы все еще покачивались перед ним, видать, небольшое сотрясение они ему все-таки устроили, сволочи… Ничего, оклемаемся… Ах, ну да, вспомнил! Это он, оказывается, на миг представил себя на месте Севы Голованова, который должен был наблюдать за происходящим из «Жигулей», остановившихся неподалеку, и, твердо выполняя указание Александра Борисовича, категорически не вмешиваться ни во что. Его задача заключалась только в том, чтобы все действия фиксировать с помощью видеокамеры, установленной на машине, и записывать все разговоры с микрофона, закрепленного Турецким на воротнике куртки Серова. Собственного миниатюрного «японца» Александр Борисович примотал пластырем к щиколотке правой ноги, изнутри. Запись была рассчитана на шестнадцать часов, но такого и не требовалось. Во всяком случае, все, что происходило с того момента, как он потерял сознание, можно будет позже послушать и оценить по достоинству.
Ну ладно, раз голова уже соображает, а глаза видят, нечего терять время.
— Дежурный! — крикнул Турецкий, слыша, что вместо этого слова из его рта вырвалось какое-то непонятное хриплое клокотание.
Он подтянул ноги и, упираясь руками в пол, а спиной в стену, попытался подняться, но руки подгибались, и даже чрезмерные, казалось, усилия не помогли. Зато, почувствовав на себе взгляд, он задрал голову и увидел стоящего за решеткой с сигаретой в зубах круглолицего, с острыми скулами, милиционера. Нет, этот не был ему знаком.
— Ну чё, очухался? — почему-то окая, спросил тот.
— Очухался… — пробормотал Турецкий, роняя голову на грудь.
— Погоди, позову дежурного, — акцентируя это проклятое «о», от которого снова заболела голова, сказал милиционер.
«Вологодский, что ли? А физиономия — азиата. Черт их всех тут знает…»
Потом загремел ключ в замке, со скрипом отворилась дверь и на уровне лица Турецкого остановились форменные брюки с пузырями на коленях. Четыре руки разом подняли его на ноги и помогли опуститься на лавку.
— Ну, оклемался наконец? — почти повторил слова милиционера дежурный. — И надо ж так надраться! Лыка не вязал! И откуда вы такие беретесь только? Ходить можешь? Пошли!
— Попить дайте, — попросил Александр Борисович, садясь в застекленной комнате дежурного у его стола с телефонами и чувствуя, что голова его идет кругом, будто он только что слез с карусели и никак не может сориентироваться в пространстве.
Посмотрел в окно, там было уже по-утреннему светло, ну, наверное, шесть, может, семь. Он проверил себя, поглядев на часы, висевшие на стене: точно, половина седьмого. Значит, с того момента — десять, половина одиннадцатого, на все про все, пусть даже двенадцатый час, хотя это слишком, прошло около семи часов. Машинальным жестом потер затекшую от долгого лежания в неудобной позе шею, заодно легко проверил наличие в уголке воротника собственной куртки твердого шарика, чуть посучил ногами, убедившись, что и «закладка» на месте, и только теперь улыбнулся.
А дежурный, насмешливо глядя на него, протягивал далеко не стерильно чистый стакан с водой.
— Что, трубы горят?
— Извини, майор, — Турецкий поморщился и выпил воду. — Еще не пожалей, а?
— Ну ты даешь! — почти восхитился тот и потянулся к графину. — С кем гулял-то?
— Сейчас все выясним — и с кем, и где… Черкни себе, пожалуйста, номерок: сорок четыре, тринадцать. А буква, кажется, «о». Это на всякий случай. А теперь расскажи, кто и как меня сюда доставил? Это очень важно не только для меня, пойми правильно. Да, и где мои документы, бумажник, личное оружие?
