Полина Дашкова - Вечная ночь
Одна из секций ограды отломалась от столбика и качалась под ногами. На этой отломанной трубе Оля балансировала нарочно долго. Она пыталась победить страх перед сумасшедшей старухой.
Оля была нервным ребёнком, с сильно развитым воображением. Она боялась темноты, боялась замкнутого пространства лифта. Она весила слишком мало, лифт не хотел её везти. Свет в кабинке гас. Чтобы лифт поехал, приходилось несколько раз сильно подпрыгнуть, а потом сесть на корточки. Прыгая, она чувствовала, что подвижный пружинистый пол сейчас провалится. Ей часто снилось, как она висит над шахтой, вцепившись пальцами в металлическую сетку. Пальцы порезаны, кровь течёт, ещё немного, и она сорвётся.
Конечно, можно было ходить пешком по лестнице на девятый этаж, но Оля хотела победить страх и нарочно ездила в лифте одна.
Ещё больше лифта она боялась толпы. Однажды, когда ей было шесть лет, они вместе с бабушкой поехали в гости к бабушкиной подруге. Подруга только что получила квартиру в новостройке, на самой окраине Москвы. Был конец мая, стояла невероятная жара. Когда они возвращались домой, небо почернело. До ближайшего метро ходил автобус. На остановке постепенно собиралась толпа, а автобус не появлялся. И почему-то не было ни одной машины. Пустое шоссе.
Чёрное небо. Вспышки молний. Открытое пространство и пластиковый кубик остановки, к которому бежали через пустырь от новостроек все новые люди.
Хлынул дождь. Коробка была забита людьми, и казалось, пластиковые стенки вот-вот лопнут. Ливень бил по плоской прозрачной крыше. Олю с бабушкой втиснули в самый центр коробки, в гущу толпы. Бабушка обняла Олю, прикрыла собой, все повторяя: «Осторожней, здесь ребёнок». Но никто её не слышал.
Когда подъехал наконец автобус, толпа ринулась к нему, а он был уже полный. Бабушка каким-то чудом умудрилась удержаться на ногах и вырваться вместе с Олей из толпы. Люди давили друг друга, отталкивали локтями, у какой-то женщины выпал из рук плащ, и тут же на него наступили, втоптали в грязь, она закричала так, словно он был живым существом, и Оле вдруг показалось, что плащ правда живой, ему больно.
Все люди на остановке, молодые и старые, мужчины и женщины, стали как дворовая ведьма Слава Лазаревна. Они орали, проклинали и ненавидели друг друга.
— Не война, — повторяла бабушка, — не эвакуация. С ума сошли. Подумаешь, дождик.
Автобус уехал. Те, кто не успел влезть, ещё немного покричали и успокоились. Через несколько минут подоспели сразу два автобуса, почти пустые. Оле потом долго мерещились искажённые злые лица, вспышки молнии, крики, втоптанный в грязь плащ.
Но всё-таки самым главным её детским ужасом оставалась Слава Лазаревна, таинственная ведьма с нарисованными бровями. Говорили, что много лет назад её ограбил и чуть не убил собственный сын, ещё рассказывали, будто бы в молодости она работала воспитателем в детской колонии, страшно издевалась над малолетними преступниками, а они над ней. Несколько поколений детей, выросших в этом дворе, передавали друг другу разные истории о Славушке. Одна девочка подошла к ней совсем близко, хотела потрогать лапку соболя. Ведьма прокляла её каким-то особенно страшным проклятьем, и девочка попала под машину. Один мальчик обстрелял старуху жёваной бумагой из трубочки, а потом заболел менингитом и умер.
— Она просто больной человек, — объясняла Оле мама, — несчастная, одинокая, совершенно безобидная старуха. Детей своих у неё никогда не было. Раньше она работала диспетчером в домоуправлении. Привыкла следить за порядком во дворе, вот и орёт, когда кто-то рисует на асфальте, играет в «ножички», топчет клумбы, ходит по оградам.
«Микрик» подъезжал к зданию телецентра, а доктор Филиппова все ещё шла во сне по канату. Когда машина затормозила, Оля сильно вздрогнула. Ей показалось, что она сорвалась и летит вниз.
— Пожалуйста, просыпайтесь, мы уже приехали.
Смущённый голос водителя окончательно разбудил её.
Она стала быстро надевать сапоги.
* * *— Наверное, будет удобнее, если я просто подъеду к вам домой.
Голос у Михаила Николаевича, дяди Жени Качаловой, был настолько приятный, спокойный, что старый учитель, ещё не видя его, уже проникся к нему доверием. Но главное, звонок этот, прозвучавший так вовремя, вывел Бориса Александровича из нервного ступора. Теперь ситуация не казалась безнадёжной. Появился взрослый разумный человек, близкий родственник, с которым можно поговорить, на которого можно хотя бы отчасти переложить груз ответственности за девочку.
«Отдать ему дневник? Или не стоит? Не лучше ли всё-таки ещё раз попытаться поговорить с Женей?»
Он вдруг подумал: если Женя действительно решила покончить с этим кошмаром, не надо отдавать дневник дяде. Что, если дядя вообще ничего не знает о съёмках в порно, о проституции и беседовать с учителем собирается о чём-то совсем другом? О дополнительных занятиях, например. Об успеваемости и частых пропусках. Для него Женя — просто пятнадцатилетняя девочка, племянница, которая растёт без отца. Им, родственникам, ещё предстоит узнать новость о ребёнке, о бескорыстном гении V.
Совсем недавно считалось, что беременность в пятнадцать лет — это позор, катастрофа. Оказывается, есть вещи куда более страшные. Наверное, будет лучше, если известие о беременности Жени станет для её родных самым сильным потрясением. А всё прочее останется за скобками. Девочка решила начать новую жизнь. Ну и слава богу. Возможно, ей даже удастся забыть. У детей память короткая, особенно на плохое. Но если узнают родственники, они вряд ли дадут забыть. Информация такого рода имеет свойство зависать в пространстве, как ядовитый газ, и просачиваться сквозь стены.
«Нет, не дам я этот дневник никому, кроме Жени, — решил Борис Александрович, — и дяде этому ничего не скажу, если сам не спросит».
Старый учитель разложил в две стопки тетради с проверенными и непроверенными сочинениями. Дневник Жени убрал в ящик, вздрогнул от неожиданности и больно прищемил палец, когда позвонили в дверь. Два коротких звонка, один длинный.
* * *У главного подъезда «Останкино» толпились продрогшие возбуждённые подростки. Моросил холодный дождь, у многих намокли волосы и одежда, влажные бледные лица лоснились в фонарном свете. Нарочито громкий смех, мат. Было ясно, что стоят они здесь давно, возможно, с самого утра, ждут своей очереди, чтобы участвовать в очередном конкурсе, спеть и сплясать, получить свой маленький шанс приобщиться к миру шоу-бизнеса. От них пахло пивом, сигаретным дымом, жвачкой, озоном. Вокруг них воздух был пронизан электричеством, мелькали острые искры.
Шофёр остался в машине. Оле предстояло одной пройти сквозь толпу. Администратор программы ждал её внутри, у поста милиции. В тот момент, когда она входила в стеклянные двери, как раз позвали внутрь очередную порцию конкурсантов. Они ринулись вперёд, Олю пару раз толкнули. У неё закружилась голова, ослабели ноги. Она чуть не упала и ужасно испугалась. Рядом, у самого уха, запыхавшийся девичий голос произнёс:
— Светка, подожди, правда, что ли, Качалова в жюри не будет?
— Конечно. Ты что, не знаешь? У него дочку убили.
Две девочки лет четырнадцати застряли в толпе, возле доктора Филипповой. Та, которая только что спросила о Качалове, услышав ответ, застыла с раскрытым ртом.
— Что? Нет, подожди, его дочка, Женя Качалова, которая в клипе снималась, она в нашей школе учится, в параллельном классе.
— Вот её и убили.
— Да ладно, брось! Я её видела в школе, совсем недавно. А кто, почему?
— Вроде маньяк. Или кто-то с папашей счёты свёл. Там что угодно может быть. Такие бабки крутятся, жуть! Вообще, она сама допрыгалась. Говорят, она с Вазелином тусовалась, а вокруг него всяких психов, наркоманов полно.
Толпа двинулась, загалдела, Олю оттеснили от девочек.
«Вот, пожалуйста, сразу несколько версий, — подумала Оля, — месть, шантаж либо то, что называется на языке криминалистов и судебных медиков „смерть, связанная с образом жизни“. Так говорят о бомжах, проститутках, наркоманах. Дочь певца Качалова, конечно, не бомжонок. Но проституцию и наркотики исключать нельзя. А если сработал подражатель? Почему нет? Столько шумихи было в прессе, а прошло всего полтора года. Там, где убиты три подростка, может появиться и четвёртый. Деньги в шоу-бизнесе крутятся гигантские, в том числе и криминальные. Этот Качалов на эстраде давно, ещё с конца семидесятых, наверняка успел обрасти сомнительными связями. Кому-то понадобилось убить его ребёнка? Полный бред! Даже самые страшные бандиты редко идут на такое. Могут похитить, шантажировать. А убить, да ещё с инсценировкой — зачем?»
Толпа подростков застряла в проходе. Милиционеры пропускали их по одному, сквозь рамку металлоискателя. Две девочки, обсуждавшие убийство, как два тарана, врезались в гущу и уже были внутри. Оля выбралась из толпы, и тут рядом с ней возникла долговязая тощая фигура в камуфляжных шароварах и зелёной футболке. Длинные жёлтые волосы падали на лицо.
