Анна Малышева - Дом у последнего фонаря
О Бафомете, семейной легенде и родовом проклятии, Александра немало услышала в ту исповедальную ночь. Подвеска, которую Лыгин, не снимая, носил на шее, наконец перекочевала к его единственной наследнице. Александра отдала ее Лизе, наказав бережно хранить и не продавать за бесценок.
– Сдается мне, она все-таки настоящая, – сказала женщина.
– Конечно, настоящая! – улыбнулась Лиза. Улыбка удивительно шла к ее бледному заплаканному лицу. – Ее несколько раз воровали, она терялась, но всегда возвращалась в семью. Она вернулась даже из хранилищ Ватикана. Отец еще до моего рождения купил у подпольного торговца две краденки – подвеску и средневековый трактат об алхимии. Обе вещи из Ватикана, из архивов инквизиции. И что вы думаете, подвеска оказалась наша, родовая! Прежде у отца были только рисунки и описания, копии из архивов барона Варнбюлера. Представьте, сколько случайностей должно было переплестись, чтобы подвеска из Рима попала в Москву, и не к кому-нибудь, а к законному владельцу!
– А как назывался трактат? – с замиранием сердца спросила женщина.
– Не помню точно. Что-то про ворона. Оттуда папа и вычитал про птичьи жертвоприношения.
– Он действительно, из Ватикана? Из архивов инквизиции?
– Папа так говорил. А он никогда не врал, – с гордостью заявила девушка. – Но трактат меня мало интересовал, а вот о нашем демоне я слушать любила… Мне так нравилось, что у нас есть свой демон! Собаку родители не заводили, кошку тоже, с птицами сами понимаете, что было… Так хоть какая-то замена!
Легенду о двуликом божестве, охраняющем род Моле – Варнбюлеров из поколения в поколение, девушка помнила наизусть, как дети помнят любимые сказки. Она рассказывала Александре, не сводя блестящих глаз с подвески, покоящейся на ее узкой, подрагивающей ладони:
– Демон-хранитель может даровать долголетие, ясновидение, предупреждать об опасности, но, призванный в мир людей особым образом, начинает убивать. И всегда берет двоих, мужчину и женщину. Одно его лицо – это прошлое, которого уже нет. Другое – будущее, которого еще нет. Но есть и третий, сокровенный лик, взгляд которого вечно устремлен в настоящее. Ни один смертный человек не осознает смысла того, что происходит с ним в настоящий момент. Что такое настоящее? Как только ты подумаешь о нем, оно уже стало прошлым. Когда ты еще не думаешь о нем – это темное будущее. Все невидимо, неуловимо, все вечно.
Лиза произносила слова, которые Александра уже слышала некогда от Лыгина, но теперь они звучали иначе. Если в голосе отца отчетливо слышалась ирония, то в голосе дочери звенела надежда.
– И я верю, – говорила девушка, – верю, что он не исчез навсегда. Мы все-таки сможем когда-нибудь поговорить. У меня осталось о нем так мало воспоминаний… Но они значат больше, чем вся моя жизнь. И я верю – ничто не кончено. И когда я умру, после меня тоже останется след, по которому пройдет кто-то другой…
– Непременно, – тихо откликнулась женщина, также глядя на подвеску. Впервые за последние дни ее покинуло мучительное ощущение, что реальность рассыпается, как замок, построенный из песка. – Что-то всегда остается.
…Александра не заметила, когда уснула. Разбудил ее голос соседки, спускавшейся с верхней полки:
– Через час Москва, так что если хотите умыться…
Вернувшись в купе, женщина позвонила врачу, наблюдающему Олега. Его телефон она попросила перед поездкой в Питер. В тот день пациент пришел в себя, но посетительницу к нему не пустили, пообещав разрешить встречу через пару дней.
– Я как раз на обходе, – сказал молодой врач. – Он в сознании. Можете приехать, в общие часы посещений. С четырех до шести.
И ровно в четыре Александра вошла в палату, куда Олега перевели после того, как ему стало лучше. Здесь, кроме него, было еще пятеро больных. Буханков лежал у самой двери, в полутемном углу. Женщина, чувствуя себя очень неловко, подошла и остановилась у кровати, не зная, куда деть пакет с передачей. Тумбочка в изголовье была заставлена чашками, завалена свертками. Ближайший сосед сочно, внушительно храпел.
– Саша! – обрадованно воскликнул Олег и сделал попытку приподняться на локте. – А я гадал, придет ко мне кто-нибудь или нет? Пока только следователь и был. Вчера вечером.
– Лежи, не прыгай. – Александра показала ему пакет: – Я купила гранаты, яблоки, апельсины. Ты столько крови потерял.
– Саша… – Мужчина пытался поймать ее взгляд, а она упорно отводила глаза. – Я думал, ты не придешь… Мне столько нужно тебе объяснить! Садись, не бойся, – он похлопал рукой по краю постели. – Видишь, комфорт относительный. Стульев не предусмотрено.
Художница присела.
– Надеюсь, через недельку меня выпустят, под расписку, – с воодушевлением продолжал Олег. – Потому что, понимаешь ли, нет резона тут загорать. В этой больнице еще хуже заболеешь. Надо будет – в Москве долечусь. Ты… о Светлане знаешь?
– Подписка о невыезде до суда, – понизив голос, ответила Александра.
– А откуда знаешь? Следователь сказал? Мужик мировой, кстати.
– Нет, мне сказала Лиза. Мы с ней общаемся. Можно сказать, подружились.
Прищурившись, Олег ожидал продолжения, но Александра дипломатично хранила молчание. Наконец мужчина не выдержал:
– Ну и хорошо, а то она осталась совсем одна.
– Тебе бы с самого начала ее пожалеть, Олег! – с упреком заметила художница. – Зачем эти крокодиловы слезы? Ты же все время наводил меня на мысль, что отца убила она!
– Тсс! – Олег, дернувшись, оглянулся на храпящего соседа. – Да это все Светлана задумала, при чем тут я? Она настаивала, чтобы впутать девчонку. Ей хотелось, чтобы мы с ней были заодно. Знаешь, такие люди все рассчитывают и в конце концов ставят тебе подножку…
– Это был верх подлости, повторять бредни о том, что отец гипнотизировал Лизу, а та в состоянии гипноза могла сделать все, что угодно!
– Но меня в этом убедила Светлана!
Александра предостерегающе вытянула руку:
– Помолчи! Оставим вопросы морального порядка. Поговорим об уголовщине. Ты ограбил Лыгина. Сперва его, а потом Лизу, единственную наследницу.
Олег неловко пошевелился и застонал. В его лице не было ни кровинки. Александра едва не сжалилась над ним, но все же продолжала:
– Да, ограбил. Ты отлично понимаешь, о чем я говорю. Ты выманил у Лыгина, вероятно, самую ценную вещь, которую тот приобрел в своей жизни. Трактат Фомы Эвбия. И это был именно ватиканский, еретический вариант, повествующий о жертвоприношениях, а вовсе не венский. И ты знал это.
– Мы поменялись… – пробормотал мужчина. Кожа на его лице, сильно заросшем седоватой щетиной, то и дело подергивалась, как пенка на остывающем молоке.
– Лыгин никогда бы не поменял трактат Эвбия на какой-то молитвенник. Пусть даже времен Реформации. Пусть даже переписанный втайне и по ошибке украшенный дважды заставкой с одним и тем же аббатством. Чего – ты ведь знаешь сам! – не было.
– Выдумки Эрделя!
– А Эрделя ты хотел обмануть, подсунув ему составной молитвенник. Тебя подвела жадность. Ты хотел нажиться по полной. И не учел того, что Эрдель может не хуже тебя знать, каковы каноны иллюстрирования книг такого рода. А вот Лыгин, погрязший в своих алхимических изысканиях, наверное, этого не знал?
Олег слушал ее, не шевелясь. На его лице застыло такое выражение, будто он только что разжевал дольку лимона.
– А может, все же знал? – Александра не удержалась от язвительной улыбки. – Потому ты и отменил свой первоначальный план, не решился преподнести ему отдельные страницы со «вторым Дорсетширским аббатством»? Только обещал их достать, чтобы дополнить «уникальный» молитвенник? Эрдель-то обо всем догадался. Ты боялся, что Лыгин узнает о подмене от него или догадается сам? И в любом случае, Олег, тебе меня не убедить, что можно поменять ценнейший трактат на изрезанный, пусть и редкий, молитвенник! Ты берег эти страницы, не решаясь ни вручить их Лыгину, ни солгать, что их просто нет на свете. Ты изо всех сил оттягивал время, пытаясь придать своему молитвеннику несуществующую ценность. И только после смерти Лыгина смог найти применение этой заупокойной мессе! А трактат остался у тебя! Как удачно получилось! Иначе бы не найти выхода из тупика!
– Ну что ты болтаешь?! – с мучительным напряжением выговорил мужчина. – Что за дикая фантазия!
– Зачем ты рылся в архиве Альбины? Зачем вырвал страницы из тетрадей?
– Архив находится в моей квартире, можешь поехать и убедиться, что я к нему не прикасался, – скривился он. – Вот, возьми ключи, сделай милость, и забери свой чемодан. И картину не забудь! После скажешь, что я и тебя обокрал!
– Я вот подумала… – Александра взяла ключи, которые Олег извлек из кошелька, спрятанного под подушкой. – Ведь архив Альбины содержит очень давние сведения. Трактат Эвбия появился в Москве более двадцати лет назад. Когда я смотрела, какие тетради порваны, то обратила внимание, что все они очень старые. Ты хотел уничтожить все упоминания об этом трактате? Ведь если Альбина имела хоть самое отдаленное отношение к этой сделке, она бы ее зафиксировала! Всё, включая происхождение трактата и его настоящую ценность!
