Пустите тупицу в Америку - Андрей Михайлович Дышев
В любом случае мне надо было ехать к ней. Я подошел к дежурной, стоящей на страже турникета, и, обаятельно улыбнувшись, сказал:
– Вы не могли бы пропустить меня бесплатно? У меня украли кошелек…
– Иди отсюда! – вдруг с необычайной ненавистью крикнула дежурная и сунула в рот свисток. – Сейчас милицию позову!
После подписки о невыезде мне еще только милиции не хватало! Я поднялся наверх, перешел через дорогу и попытался зайти в метро из другого вестибюля. Вторая дежурная оказалась еще более решительной, чем первая. Едва я заикнулся про бесплатный проезд, как она схватила меня за грудки и с силой тряхнула.
Все ясно. Больше вопросов о бесплатном проезде не имею. Оставался единственный доступный для любого человека способ: набрать необходимую сумму методом попрошайничества.
Мне было ужасно трудно переступить через себя. Некоторое время я ходил у ларьков, приглядывался к покупателям и пытался определить, у кого из них самое доброе сердце.
– Вы не могли бы одолжить мне один рубль, – тихо сказал я, приблизившись к даме в шубке, которая покупала цветы.
Дама сделала вид, что не слышит меня.
– Мне не хватает одного рубля на проезд, – сказал я парню в пальто, который с наслаждением пил из бутылки пиво.
– Работать иди! – громко ответил парень, оторвав губы от горлышка.
– Со мной случилась беда, – сказал я бабушке, которая покупала хлеб.
– Ни стыда, ни совести, – покачала головой бабушка, глядя на меня подслеповатыми глазами. – У меня пенсия триста рублей…
Разве думаешь про стыд, когда карманы пусты! "Надо позвонить папаше в академию, – подумал я. – Он меня, как мужик мужика, поймет. Отвезет домой, накормит. А там мы вместе с ним покумекаем, что дальше делать. Все-таки, я не чужой ему человек, а почти зять".
Вахтерша, ответившая мне, поразила меня своим ответом:
– Аристарх Софронович уволился и у нас больше не работает.
Я хотел еще что-то спросить, но связь уже прервалась. Уволился! Что же это может значить?
Я "прилип" к спине мужчины, проходящего турникет, и прошел на станцию метро. Через час я зашел в подъезд Настиного дома. "Упаду ей в ноги, – думал я. – У нее доброе сердце, она поймет и простит.
Удар следовал за ударом. Я сначала подумал, что ошибся этажом. Деревянная дверь профессорской квартиры бесследно исчезла, а вместо нее стояла бронированная, обшитая черным ледерином.
Я позвонил. Дверь открылась, на меня выплыло облако известковой пыли, а вслед за ним – белое лицо незнакомого мужчина.
– Чего тебе? – спросил он.
– А… – произнес я. – Это тридцать седьмая?
– Да!
– А где Настя?
– Нет тут никакой Насти. Ремонт! – ответил мужик и захлопнул дверь.
Я вышел на улицу посмотрел по сторонам, чтобы лишний раз убедиться, что не перепутал дом или подъезд. И тут мне стало нехорошо. Я сел на лавку. Кружилась голова. В груди стало пусто, как в барабане.
Я сидел истуканом до тех пор, пока у меня не замерзли ноги. Тяжело и медленно светало. Я брел по улицам куда глаза глядят без мыслей и чувств, как зомби. Меня толкали прохожие, обливали талой водой машины. В душе я еще оставался миллионером, но у меня не было мелочи, чтобы купить хлеба.
Чтобы не замерзнуть, я ходил по Москве весь день. Отчаяние сменилось тупым равнодушием. Я с трудом верил в то, что жизнь моя внезапно пошла ко дну, и не было сил, чтобы удержаться на поверхности. Когда стемнело, я подошел к своей "хрущевке". Теперь она казалась мне царскими хоромами, потому что в ней было тепло, светло и сухо. Я обошел дом со стороны палисадника и, взобравшись на дерево, посмотрел в светящееся кухонное окно. За столом, заставленным водочными и пивными бутылками, сидело по крайней мере шесть или семь мужиков, по виду которых легко можно было определить основное место их обитания. Я слышал громкий разговор, крики, ругань. Меня там явно не ждали.
Пришлось идти к метро – там, во всяком случае, можно было согреть ноги.
Но с теплой вентиляционной решетки меня вскоре прогнал милиционер. Пришлось идти на улицу. Словно бездомная собака я поплелся в поисках источника тепла. Где-то на пустыре, между гор мусора, полыхал костер. Я сел рядом с ним на кучу картонных коробок, сунул нос в воротник и пожелал себе заснуть и не проснуться. Но меня вернул к жизни какой-то черный от грязи и копоти мужик. Он стукнул меня в плечо и протянул бутылку в вонючим пойлом. Я выпил. В животе загорелась лампочка, в мозгах просветлело. Я огляделся по сторонам и увидел, что вокруг костра сидит, по край ней мере, два десятка человек. По рукам ходили бутылки и буханка хлеба. Я отщипнул черствую корку, сунул ее в рот и стал медленно жевать.
Всюду жизнь.
И вдруг в этом странном мире, где, стреляя искрами, горели деревянные ящики, и люди окружили костер, словно тени, раздалась мелодичная трель. Тени вскинули головы. Я тоже посмотрел по сторонам, как вдруг вспомнил, что у меня в кармане по-прежнему лежит мобильный телефон – вещь совершенно несовместимая с обществом, которое приняло меня.
Я вытащил трубку, с ужасом глядя на маленький предмет в тонком кожаном чехле, который с легкостью проложил мост от нищенского дна к моей прежней сытой и теплой жизни.
– Слушаю, – сказал я со страхом.
Все обитатели мусорной свалки не с меньшим страхом смотрели на меня.
– Что ж ты не сдерживаешь своего слова? – услышал я тихий голос "друга". – Обещал, что через пять дней мы встретимся в Шереметьеве! Я даже не платное объявление не поскупился. Хожу по залам, жду тебя.
– Что?! – хриплым голосом крикнул я. – Это ты?! Это ты?!
Я задыхался от гнева. Я не мог выразить всю свою ненависть к этому человеку, настолько она была велика. Это он во всем виноват! Из-за него я жизнь моя дала трещину! Из-за него я сейчас мерзну на мусорной свалке! Негодяй! Я убью его!
– Мы же договорились, – весело говорил "друг", – что встретимся. Так подъезжай,
