Дочь ведьмы - Альбина Равилевна Нурисламова
Бабушка еще долго вздыхала, плакала, а после стояла перед иконами.
Назавтра были похороны, и я пошла на них, хотя раньше и не подумала бы об этом. Лицо Клавдии в гробу было мирным и немного торжественным. Морщины разгладились, на губах появилась улыбка, и я теперь могла представить ее молодой красавицей, о которой рассказывала бабушка. Смерть, забрав к себе Клаву, успокоила ее тревоги, избавила от тяжкого бремени памяти, страха, разочарований.
«Наверное, теперь она наконец-то увидела своего Леню – настоящего», – подумала я.
Мне было стыдно, что я относилась к этой страдающей женщине с такой неприязнью, не попыталась понять ее боли, не задала бабушке ни одного вопроса о ней. Мы часто поступаем так, не разобравшись, а после жалеем о своем равнодушии.
Глядя на восковое лицо Клавдии, я пообещала себе, что впредь постараюсь быть внимательнее к людям… В том числе и для того, чтобы вовремя распознать беса.
Оно меня мучает
Данила никогда не признался бы в этом жене, не произнес этого вслух, но ее сестра Нюся его жутко раздражала. И имя-то какое! Превратить Анну в Нюсю – это ж надо! Но она была именно что Нюся: квелая, вечно какая-то поникшая, губки куриной гузкой скорбно поджаты, бровки домиком, в глазах – вселенская тоска и боль за несовершенство мира.
Говорила тихим голосом, шелестящим, как осенние листья, в любую погоду куталась в шали, носила темные длинные юбки и блузки-балахоны в сочетании с деревянными бусами, пестрыми шарфиками и платочками, что делало ее похожей на слегка двинутую монашку.
Вместе с тем Нюся была требовательна и капризна, но особым образом: все окружающие почитали своим долгом опекать неприспособленную, не от мира сего женщину, а она ими бессовестно помыкала, как бы вовсе этого не сознавая.
Жена Данилы, Лена, была моложе сестры на три года, но с детства повелось так, что считалась за старшую. Вся домашняя работа, которую мама поручала, всегда была на ней. Ведь если Нюся начнет готовить, то каша или яичница у нее пригорят, молоко убежит, суп получится пресный и переваренный. Уборку в квартире станет делать – только грязь размажет, отправится в магазин – отвлечется на что-то и забудет, зачем шла, еще и деньги потеряет по дороге.
Вот Нюсю и опекали – сначала родители вдвоем, потом, после развода, мама, а теперь, когда за мамой самой уход нужен, Лена. У Данилы и Лены сын подрастал, девять лет, но и то был более самостоятельным, чем Нюся.
Вечно ей то одно требовалось, то другое. Работала Нюся в архиве, бумажки перекладывала, как считал Данила, а если денег не хватало, так сестра подкидывала. Лена думала, муж не догадывается, но он знал и бесился, хотя пока молчал.
Как раз сегодня у Нюси были все шансы исчерпать его терпение, заставить высказать, что он о ней думает.
Был вечер пятницы. Данила только что вернулся с работы, сел за стол. Лена запекла мясо с картошкой по его любимому рецепту. Завтра и послезавтра – выходные, они с Леной собрались на дачу, прибраться после зимы. Тепло уже, совсем весна, ну и сезон шашлыков пора открыть. Сидели, ужинали, строили планы, думали, что взять, – и нате вам. Явилась – не запылилась.
Глядя на тощую, взъерошенную, похожую на сумасшедшую сову Нюсю, которая выпутывалась в прихожей из своих многочисленных шарфов и шалей, Данила почувствовал, как в нем закипает раздражение.
– Нюся, что такое, объясни толком, что случилось? – взволнованно кудахтала Лена.
Сестра неожиданно упала на стул, задев локтем плетенку с хлебом (Лена еле успела подхватить), и разрыдалась.
Данила почти и не удивился: такие спектакли были в духе Нюси, только наивная Лена вечно велась на этот театр, а он привык, потому и спросил:
– Чего опять стряслось? Прочитала в Интернете, что использовать микроволновку – опасно для жизни? Или скидочную карту «Пятерочки» на кассе забыла?
– Данила! Сейчас же прекрати издеваться! – бросилась на защиту сестры Лена.
Нюся печально хлюпнула носом и простонала:
– Знаю, ты думаешь, что я чокнутая, я тебе надоела, ты бы хотел, чтобы я ушла, а лучше умерла и…
«Начинается в колхозе утро», – подумал Данила.
– Никто так не думает! Данила тебя очень любит! – с напором проговорила жена и красноречиво посмотрела на мужа. Мол, попробуй, скажи, что нет!
– Обожаю, – буркнул Данила, – так в чем дело-то?
Нюся прикусила губу, а потом выдала:
– У меня в доме кто-то обитает. Сущность. Домовой. Привидение. Не знаю, кто! Но оно меня мучает!
После такого заявления даже всегда занимавшая сторону сестры Лена опешила. А Данила так и вовсе чуть со стула не упал.
– С чего ты взяла? – спросил он, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не сказать, дескать, все закономерно, теперь вас, не от мира сего, двое в доме, гармония, чего еще надо.
– Я уже три дня назад заметила, но терпела, а теперь вот…
Рассказ у Нюси вышел запутанный, перемежающийся охами, стонами и всхлипами. Сын Данилы и Лены пришел узнать, в чем дело, но был отправлен взрослыми в детскую – нечего всякую белиберду слушать.
А это в самом деле была белиберда, думалось Даниле. Только с такой, как Нюся, могло стрястись подобное.
У Нюси был дом в частном секторе, который достался сестрам от покойной бабушки. Лена отказалась от своей доли в пользу сестры: у них с Данилой квартира была, ипотечная, вроде как в жилье не нуждались. Но пару месяцев назад Нюся захотела оттуда съехать: до работы добираться далеко, к тому же, как она говорила, в доме была «тяжелая энергетика». У Нюси от этого портилось настроение. Лена и Данила попытались убедить ее, что это ей кажется, что дом хороший, добротный, сад красивый, живи да радуйся. Но нет.
Нюся была
