Конец заблуждениям - Робин Кирман
– Дункан!
Он услышал, как его окликнули по имени, – не Джина, как он надеялся, а мужчина. Он повернулся, чтобы посмотреть в направлении крика, вглядываясь в толпу. На краю площади стоял мужчина, упираясь в ограждение, высокий, рыжеволосый и бородатый, выглядевший таким решительным, что Дункана охватила паника. Мистер Рейнхольд нашел его.
Как это возможно? На Дункане все еще надета маска, но когда он посмотрел на свою рубашку, то понял, что на нем была одна из тех немногих, которые он привез с собой: сине-зеленая, из мадраса[21], которую ему купила Джина и которой мистер Рейнхольд однажды вслух позавидовал.
Еще один хлопок ознаменовал начало забега, и десять лошадей понеслись по площади, а ярко одетые жокеи вцепились в уздечки. Дункан быстро перепрыгнул через короткую стену, которая выходила на трибуны. Его тело ошпарило болью, и ему пришлось остановиться и перевести дыхание, да еще и люди поблизости ворчали на него. Он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как падает первый жокей, а мужчины в белых рубашках и оранжевых штанах бегут, чтобы убрать его с пути других лошадей. За ними Дункан мог разглядеть отца Джины, следящего за каждым его шагом и ожидающего окончания гонки, чтобы тоже преодолеть все барьеры.
Гонка длилась всего девяносто секунд; Дункан не мог терять времени даром. Он должен был двигаться, но не мог представить, как это возможно в этой плотной упрямой толпе. Он начал подниматься, думая, что, возможно, ему удастся проскользнуть обратно за трибуны и найти дорогу к Джине, пройдя под сиденьями. Продвигаясь вверх, проклиная и толкая тех, мимо кого он проходил, он услышал нарастающие радостные возгласы, а затем ржущий визг, за которым последовал коллективный вздох. Когда Дункан оглянулся на ипподром, он увидел, что еще один жокей упал со своей лошади, но на этот раз лошадь тоже была повержена, а в нескольких футах от них лежал ничком второй человек.
Медики выбежали на скаковую дорожку и оказывали помощь получившим травмы, а на дальнем конце площади уже радостно встречали победителя. Затаив дыхание, Дункан наблюдал, как двое врачей подошли к распростертому в грязи мужчине и помогли ему медленно подняться на ноги. Дункан догадался, кто этот раненый, еще до того, как фигура на голову выше двух медиков, которые держали его, выпрямилась.
Видела ли это Джина? То, как ее отца растоптали? Толпа стала такой шумной, что Дункан потерял надежду найти Джину, пока площадь хотя бы немного не очистится. Он дождался, когда люди начнут спускаться с трибун, и наконец, когда места наполовину опустели, заметил Джину, неподвижно стоящую в центре этой круговерти, на том самом месте, где он ее оставил.
Дункан позвал ее по имени и помахал рукой. Когда он приблизился к ней, Джина непонимающе смотрела на него, пока он не понял, что все еще в маске.
– С тобой все в порядке? – спросил он ее, сняв маску и пытаясь понять по выражению ее лица, что она могла видеть. Она казалась слишком спокойной. Оглянувшись назад, туда, откуда он пришел, Дункан заметил лошадь, лежащую на боку. С этой точки Джина могла бы наблюдать падение, но не детали и, как он надеялся, не действующих лиц.
– Это было ужасно, – выдохнула она, явно потрясенная, хотя ровный тон, которым она это сказала, подтверждал, что она не видела, кем был раненый мужчина. Дункан притянул ее к себе и обнял, надеясь, что она не почувствует его дрожь или его ужас – отец Джины здесь, и он, возможно, тяжело ранен из-за него. Это было слишком ужасно, чтобы скрывать от нее, хотя если бы он сказал ей, это ознаменовало бы их конец, он не сомневался в этом. Все его надежды рушились. Если он когда-либо тешил себя фантазией, что однажды Джина, возможно, наконец простит его за ложь, то теперь вдобавок ко всему он не сомневался: она никогда не простит ему произошедшего только что. Осознание этого настолько надломило его, что он испугался: вот сейчас, когда они бок о бок пробираются по трибунам, он непременно споткнется. Он вспомнил все, что происходило с ним в последние дни – свои травмы, свое лихорадочное состояние и душевные муки, и почувствовал, что это новое потрясение снова сделало его уязвимым. Когда они достигли земли, Дункану казалось, что она все еще дрожит от топота копыт. Пока они покидали площадь, влекомые человеческим потоком, Дункан не потрудился отдать Джине ее маску, поскольку был в мрачном настроении и, кроме того, сомневался, что кто-нибудь смог бы заметить их в этом людском море. Некоторое время они просто бездумно следовали за толпой, пока Джина не спросила адрес их квартиры. Дункан вытащил записку, которую спрятал в бумажнике.
– Виа дель Поджо, – прочитал он вслух. – Кажется, мы уже прошли эту улочку. Нам нужно вернуться.
Они попытались это сделать, но идти против потока людей было невозможно, поэтому они подождали, пока толпа не поредела настолько, что они смогли двинуться назад.
Джина позвонила в дверь простого дома из коричневого кирпича, и их встретил хозяин, который представился как Мауро. Он был очень крупным, с большим животом, но в нем чувствовалась легкость.
– Я ждал вас, – сказал Мауро, пропуская их внутрь и показывая маленькую, но очаровательную комнату с окном, выходящим на улицу. Их багаж только что прибыл. – Вы голодны? Мы с женой приготовим для вас ужин.
Дункан поблагодарил его и, после того как хозяин ушел, сообщил Джине, что, по словам клерка, все рестораны уже забронированы и этой ночью город будет переполнен.
– Лучше остаться дома, – вздохнула Джина, – после всех этих путешествий, жары и толпы, честно говоря, мое головокружение только усугубилось. Думаю, одна спокойная ночь мне не помешает.
Дункан с радостью согласился, и после душа они присоединились к Мауро и его жене в столовой. Трапеза была слишком обильной: суп, паста и рыба. Дункан ел медленно, погруженный в невеселые мысли. К счастью, Мауро отвлек Джину болтовней, будучи только рад завязать разговор с хорошенькой американской девушкой.
– Жаль, что моего сына сейчас нет здесь, я бы хотел, чтобы он встретился с вами. Он живет в Риме, вернее, жил раньше. В прошлом месяце он уехал в
