Квартира в раю - Татьяна Витальевна Устинова
Деревенская жизнь, которая подходила к концу, мне неожиданно все больше нравилась. По утрам я довольно долго, по своим меркам, конечно, спала, просыпаясь не раньше восьми утра, когда в окно, которое я оставляла обязательно открытым, уже вовсю доносились ставшие за две недели привычными деревенские звуки. Это было звяканье велосипеда, на котором ездила почтальонка Надя, девчонка девятнадцати лет, громыхание фургона, привозящего каждое утро продукты в деревенский магазин, шуршание полива, открытого в огороде у Сизовых, лай собак.
Наверное, когда-то давно можно было услышать и мычание коров, ведомых на пастбище мальчишкой-пастухом, и кукареканье петухов, будящих всю округу, но всеобщая глобализация стерла эти звуки, наверное, навсегда. И проснувшись, я потягивалась в кровати, испытывая смутное сожаление об этом навсегда потерянном времени. Потом я вставала, умывалась под рукомойником прохладной колодезной водой, от которой за две недели моя кожа посвежела лучше, чем от дорогих и новомодных кремов.
На плитке я варила себе кашу и два яйца, не спеша мазала масло на кусочек хлеба, заваривала чай с мятой или мелиссой, которые росли на сизовском огороде, или листьями смородины, широко представленной на Наткином запущенном участке.
Потом я садилась на установленные во дворе качели и читала книгу, поедая клубнику, которой меня снабжала добрейшая Татьяна Ивановна Сизова. Часов в одиннадцать прибегала Настенька, с которой мы отправлялись гулять по деревенским улочкам или по тропинкам, ведущим к лесу или к речке. Вода была еще холодная, купаться нельзя, зато собирать полевые цветы и плести веночки на голову – сколько угодно.
Татьяна Ивановна за эти два часа управлялась с хозяйством и огородом, имея возможность не отвлекаться на обеспечение безопасности вверенной ей девочки. А я наслаждалась давно забытым ощущением прогулок с маленьким ребенком, которого была лишена долгие пятнадцать лет.
Возвратившись с прогулки, мы обедали все вместе у Сизовых. Татьяна Ивановна понимала, что готовить еду для себя одной я, скорее всего, не буду, и, чтобы я не портила себе желудок сухомяткой, взялась за организацию моего правильного питания. Разумеется, продукты я, несмотря на все ее возражения, обязательно покупала, заходя в продуктовый магазинчик во время прогулок с Настей. Совмещала приятное с полезным, так сказать.
После обеда Татьяна Ивановна укладывала Настю спать. Несмотря на то что в городе девочка отказывалась спать днем, в деревне она легко засыпала, разморенная свежим воздухом, и я, возвратившись к себе, следовала ее примеру и сладко спала часа два, обязательно выключив телефон.
Иногда случалось, что, проснувшись, я забывала его включить, но эта забывчивость тоже оказывалась полезной для моих растревоженных нервов. Звонки с работы мне были не нужны, Натка обычно звонила вечером, а Сашка не звонила совсем. Эта ссора с дочерью, разумеется, тревожила меня, но я благоразумно дала Сашке время успокоиться. Не лезла на баррикады ее внутреннего протеста, понимая, что юношеский максимализм нужно перетерпеть, а не переспорить.
Выключенный телефон давал передышку от звонков Виталия, которые, правда, за последние две недели стали более редкими. Если первые дни после получения по почте договора дарения на квартиру, а потом и ключей от нее он бомбардировал меня звонками и сообщениями примерно раз в час, то теперь звонил ровно раз в сутки, как раз после обеда, видимо, проверяя, успокоилась я или нет.
Разумеется, я не успокоилась. Более того, я скучала по этому человеку с силой, которую раньше у себя не подозревала. Но моя тоска и явная влюбленность ничуть не сказывались на решимости поставить в этой истории точку. Простить и забыть я не смогла и не смогу.
Проснувшись и выпив чаю, я готовила себе нехитрый ужин, протирала пол в доме, затеивала небольшую постирушку, а потом возвращалась на качели в саду. Читала или просто бездумно качалась, пуская мысли свободно течь по течению. Куда-то вынесет. Мне было о чем подумать, и, кроме тревоги за Костю, тоски по Миронову, мыслей о Сашке, все четче вставала передо мной еще одна, нет, не проблема, скорее вопрос, который совсем скоро придется решать.
Женскую задержку, которую я отметила краем сознания еще месяц назад, только расставшись с Виталием и готовясь уйти в отпуск, больше нельзя было списывать на нервы. С моим организмом творилось что-то более глобальное, и приходилось признать, что либо у меня действительно начался ранний климакс, возможность которого совсем недавно полностью отвергли врачи клиники, в которой я проходила обследование, либо была беременна.
Последняя мысль вселяла в меня ужас и надежду одновременно. В нынешней ситуации мне никак не нужен был маленький ребенок. Мне сорок, я рассталась с любимым человеком, у меня нет жилья, я не могу себе позволить уйти в декрет по финансовым причинам, я не хочу во второй раз растить ребенка без отца. И в то же время я понимала, что если действительно беременна, то пойти на аборт не смогу. Вот не смогу, и все.
Сидя на качелях, я чутко прислушивалась к сигналам своего организма, пытаясь понять, есть во мне другая жизнь или это игры воображения, однако ясности не наступало. На свежем воздухе мучившая меня последнее время перед отпуском тошнота куда-то девалась, забрав с собой слабость и постоянную сонливость. Я чувствовала себя совершенно нормально, просто крепко спала ночью и днем, с аппетитом ела три раза в день, от чего явно начала поправляться. Вот и все.
Ясность мог внести тест на беременность, но взять его в деревне было негде, а просить Натку привезти из Москвы я не хотела. Посвящать в свои терзания сестру на этом этапе – это вызвать ураган, смерч, тайфун, торнадо. Нет уж, спасибо. Да и положа руку на сердце никакой ясности и окончательного диагноза я на данный момент не хотела, потому что не была к нему готова. Тест я решила оставить до окончания отпуска.
И вот отпуск закончился. В воскресенье вечером я приехала из деревни в свою старую съемную квартиру. Она была пуста, потому что Сашка с Фомой снова укатили с друзьями на турбазу, предоставив мне обживаться на старом-новом месте в одиночестве. Признаюсь, я была этому рада, потому что первой встречи с дочерью после нашей ссоры слегка опасалась. Из-за постоянно скачущего настроения я боялась разрыдаться и напугать Сашку, которая привыкла к тому, что ее «железная» мать всегда держит
