Жизнь наоборот - Галия Сергеевна Мавлютова
* * *
Папка с бумагами распухла и стала похожа на огромную кучу мусора, но Алина легко ориентировалась в записях, сделанных наспех и на ходу. Выдернув довольно потрёпанный лист бумаги со списками жильцов, долго водила пальцем, пытаясь вычислить ту, с которой разговаривала у подъезда. Нашла быстро. Шестьдесят лет, работающая, живёт одна. Татьяна Михайловна. Несмотря на то, что объект быстро нашёлся, Алина всё-таки решила планомерно обойти всех жильцов и лишь в последнюю очередь позвонить в нужную квартиру.
Кто-то разговаривал через щёлочку, кто-то через цепочку, некоторые приветливо распахивали дверь, приглашая Алину на чай. Удивляясь безалаберности граждан — слишком много мошенников развелось, — Алина отказывалась, памятуя о том, что впереди самый важный разговор с Татьяной Михайловной. Наконец, Алина позвонила в дверь Татьяны Михайловны.
Женщина открыла, припомнив недавний разговор с Алиной, но дальше прихожей не пустила. Так они и разговаривали, топчась на светленьком коврике. Алина с ужасом смотрела на лужицу, натёкшую с её туфель на бежевую замшу. Лето в Петербурге выдалось дождливым. Непрерывные ливни застигали горожан в самый неожиданный момент. Только что светило жаркое солнце и тут же налетал вихрь, сначала сыпались мелкие капли, затем с неба обрушивалась лавина воды. Зонтик не спасал. Слишком бурным был небесный водопад.
— Может, чаю? — спросила интеллигентная Татьяна Михайловна, впрочем, не скрывая надежды, что Алина непременно откажется.
Алина отказалась:
— Что вы, Татьяна Михайловна, спасибо, поздно уже. У меня к вам вопрос по отравлению пса: может, вы видели кого-нибудь после случившегося. Какие-нибудь странные люди не появлялись у дома?
— Это по догхантерам? Нет, никого не видела.
Сказала, как рубанула. И рукой махнула: мол, не помню ничего. Отстаньте уже.
— А у отца Александра нет врагов? Может, поссорился с кем-нибудь?
— Что вы! Он же священник. Ему нельзя ссориться. Заклюют.
И снова рубанула рукой. Алина потопталась у порога и взялась за ручку двери, но, вспомнив, что все замки и ручки имеют свойство сопротивляться ей, убрала руку.
— Это Люська отравила, — сказала Татьяна Михайловна, неприязненно поглядывая на Алину: мол, не веришь мне, а я тебе сразу говорила, а ты не послушала меня. — Люська! Или её подружка Нинка. Они под ручку ходят, не расстаются. Нинка снова у неё живёт. Опять поселилась. Даже за квартиру она платит. И в магазин ходит. А та куда-то пропала. Давно не вижу.
— Так вы Людмилу Евгеньевну давно не видели? — спросила Алина, забыв, что собиралась уходить.
— Да давненько уже — всё эта бегает по лестнице, топает своими каблучищами!
В словах и глазах осуждение своей сверстницы: мол, возраст уважать надо, а не краситься и бегать на каблуках, подобно шлюхам на панели. Алина схватилась за ручку и дверь легко поддалась.
— Спасибо, Татьяна Михайловна, всего вам хорошего!
Замок щёлкнул, дверь захлопнулась.
— И вам не хворать! — глухо донеслось сквозь лязг засова.
Радостно зазвенела цепочка. Татьяна Михайловна провожала случайную гостью с оркестром.
* * *
По безлюдной дорожке спешила женщина неопределённого возраста. Впереди себя она катила тележку с грузом. Шла довольно бодро, но груз, упакованный в огромную сумку из синтетической ткани в синюю клетку, постоянно кренился в сторону, угрожая обрушиться на обочину. Женщина поспешно подхватывала сумку, укрепляя её ремнями, но тщетно, груз переваливался набок. Николай Меркушев обогнал женщину, но, взглянув на вспотевшее лицо со смазанным макияжем, остановился.
— Что ж вы такое везёте? Тяжело же! — Крепкой рукой подхватил сумку, поставил на место, затянув ремнём. Покатал тележку туда-сюда, покачал головой. — Я помогу вам. Вам не справиться.
Николай решительно двинул тележку вперёд, но женщина схватилась за ручку, опасливо поглядывая на стажёра.
— Я сама! — с ударением на последнее «а» сказала женщина и попыталась вкатить тележку на ровную часть дорожки, но груз снова накренился.
Женщина состроила плаксивую мину и милостиво позволила Николаю побыть такелажником. Меркушев весело катил тележку и негромко ругался:
— Моя мать такая же: вечно чего-нибудь накупит и таскает на себе. Один раз тележкой ногу разбила.
— Мать? — прошелестела сзади женщина. — Мать!
Николай остановился и оглянулся. Разъярённое лицо пожилой женщины напоминало маску из фильма ужасов. Один глаз закатился в висок, второй за переносицу. Нос размазался по щекам. Губы в яркой помаде нервно прыгали, создавая иллюзию вселенского неравновесия. Николай почувствовал озноб. На его глазах происходило нечто ужасное. Женское лицо быстро менялось, словно кто-то невидимый раскрашивал его в разные цвета.
«Пятьсот оттенков бурого», — мысленно схохмил Николай и жестоко поплатился за внутренний прикол: женщина замахнулась на него сумочкой, похожей на старинный ридикюль.
— Ну-ну! — слегка повысил голос Николай. — Я из полиции. Решил вам помочь. А то груз у вас тяжёлый.
— Из полиции? — эхом повторила женщина и неожиданно успокоилась. — Это хорошо.
— Да, шёл мимо, смотрю, женщина надрывается, решил подсобить.
Николай снова покатил тележку по дорожке, наблюдая, как женщина пристраивает руку на поручень: малиновые ногти из акрила, словно кровавые пятна, рука сухая, жилистая.
«Ох, страсти Господни», — внутренне содрогнулся Николай и ещё шибче погнал тележку по аллее.
— А куда едем? — поинтересовался он, поглядывая по сторонам.
В эту пору в парке мало народу. Которую неделю в городе дождит и дождит, словно небо окончательно прохудилось.
— Тут недалеко, — с неохотой ответила злая старуха: пока они катили груз, она окончательно трансформировалась в морщинистую каргу.
— Ну и ладно, если недалеко, — легко согласился Николай, мысленно ругая себя за добросердечность.
— Приехали! — Старуха прижала сухой кистью руку Николая, держащего поручень тележки.
Меркушев осторожно высвободил руку, боясь обидеть пожилого человека.
«Люди разные, — подумал Меркушев, — бывают и такие!»
— Как вас звать-то? — он попытался улыбнуться, но улыбка вышло жалкой и нелепой.
— Нинель Петровна!
Простое имя, а прозвучало так, что можно было с жизнью проститься. Николай вздрогнул.
— Хорошего вам настроения и здоровья! — крикнул он,
