Трамвай идет в депо - Марина Серова
Наконец я разлепила губы и спросила осипшим голосом:
– А ты как? Я думала, тебе конец…
– Сейчас! – рассмеялся мой доблестный провожатый. – Этот ублюдок с пистолетом, конечно, застал меня врасплох, но я быстро его обработал.
Крот рассказал: он дал охраннику завести себя внутрь, чтобы сориентироваться в ситуации и посмотреть, есть ли кто живой. Под дулом пистолета охранник провел его в темную комнату, где на диване, обнявшись, сидели женщина и девочка-подросток. Он понял, что охранник с пистолетом здесь один, и, неожиданно развернувшись, выбил пистолет у того из ладони. Окончательно одолеть безоружного было делом пары минут.
– Он, конечно, нормально подготовленный, приемы разные знает. – Крот осторожно потрогал синяк. – В общем, не охранник в торговом центре. Но и я не пальцем деланый. Вырубил его, запер в толчке и позвонил Кирьянову, он тут рядом был.
– Рядом? – удивилась я.
– Когда я за тобой поехал вечером, то предупредил его, что мы в дом полезем. Он сказал, что приедет в поселок с парой ребят на случай, если мы что-то найдем или что-то пойдет не так. В общем, ему недалеко ехать было.
– Понятно. А я-то удивилась, как Киря так быстро доехал. Я же ему фотографию только несколько минут назад отправила.
– Какую фотографию? – спросил, нахмурившись, Крот.
– Там, – я махнула рукой в сторону темневших кустов, – там… я спряталась, как ты сказал, а там… там…
Мне было тяжело выговорить это. Слезы подступали к глазам. Я искала человека несколько дней и до последнего надеялась найти его живым и невредимым.
– Одинцов? – догадался Крот. – Вот суки! А я думаю, почему его нет с семьей?
– Они в порядке?
– Вроде да. В шоке, конечно, и плачут не переставая, но живы. Это главное.
Шок от произошедшего медленно проходил, и я начала острее чувствовать боль в покусанных ногах. Я поморщилась, и Крот наконец обратил внимание на мои ноги. Джинсы у щиколоток были разорваны, сквозь плотную ткань крупными тяжелыми каплями проступала кровь. Он выругался и присел, осматривая разодранные сапоги.
– Как тебя угораздило? Собаки? Вот черт… Потерпи… Я думал, их заперли на время праздника. Кстати, о празднике. – Он выпрямился и посмотрел на главный дом, где внезапно стихла веселая музыка.
Двор у лестницы с колоннами заполнился людьми – в погонах и без. Гектор и Цезарь снова залаяли, но охранник, снявший меня с забора, быстро увел их в свою будку. Какие-то женщины громко возмущались вторжению полиции, а в нашу сторону размашистыми шагами несся мой друг Кирьянов, за которым поспевал Петренко, неуклюже придерживая свою форменную шапку. Кирьянов обошел перекопанную дорожку по заснеженному газону и подбежал к нам.
– Где?
Я попросила Крота помочь мне подняться и, опираясь на обоих, проковыляла к засыпанным снегом кустам за гостевым домом. Кирьянов запричитал было над моими ранами, но я успокоила его, приврав, что не очень-то и больно. Сейчас важнее заняться страшным захоронением.
Мужчины фонарями осветили себе место рядом с зарослями можжевельника, где я пряталась. Потом Кирьянов, отряхивая снег, вернулся на дорожку и велел Петренко вызывать судмедэкспертов и «Скорую». Тот, придерживая шапку, побежал обратно к воротам.
Я увидела, как из главного дома вылетел Шухов, страшно ругаясь. Он, похоже, подумал, что соседи вызвали полицию из-за шума и стрельбы той девицы в лиловом платье.
– Ксюха, дрянь, я тебя уволю! В чем дело, граждане менты? Кто тут главный? – орал он в припадке ярости.
Его смешной пиджак был криво застегнут. Я издалека видела, как неуверенно мэр держался на ногах. Жена, похожая на тоненькую церковную свечку, бежала за ним и что-то быстро неслышно говорила.
– Подожди, я сейчас все улажу! – громко, по-барски отвечал ей муж и отвернулся облаять полицейских: – Вы вообще в курсе, в чей дом приперлись, идиоты? Тут никто не стрелял, просто петарды. Петарды, понимаете? Новый год!
Но тут Шухов увидел нас троих, стоящих у входа в гостевой домик. Дистанции между нами не хватило, чтобы он меня узнал, но даже отсюда я разглядела, как мэр изменился в лице. Он захлопал глазами и удивленно задергал массивной челюстью, словно хотел что-то сказать и не мог.
Кирьянов попросил Крота отвести меня в домик, чтобы я не стояла на своих ногах на холоде, а сам пошел по дорожке навстречу хозяину дома. До меня наконец долетел нежный лепет мэрской жены:
– Юра, что там? Что им нужно? Там же ремонт, зачем они там стоят, Юра? Юра? Ты можешь сказать, что происходит?
Но Шухов молчал, глядя, как твердым, решительным шагом к нему приближается судьба в лице подполковника полиции Владимира Сергеевича Кирьянова.
* * *Уже через полчаса поднявшаяся суета полностью смыла атмосферу лихого, разудалого праздника. Люди в блестящих платьях и костюмах, запинаясь, давали показания полицейским. В домике для гостей врачи «Скорой» осматривали двух пленниц и меня. Жена Одинцова, Наталья, сидела с совершенно стеклянным взглядом, а девочку так колотило от волнения и шока, что ее без лишних слов увели в машину, завернув в толстое одеяло. Машина сразу отъехала, а на ее место быстро подъехала другая.
Молоденький врач с невозмутимым видом сделал мне какой-то укол, перевязку и велел грузиться в машину.
– Надо наложить швы, но, разумеется, не здесь, – сказал он.
Я испугалась:
– И сорок уколов в живот от бешенства?
Врач успокоил меня:
– Нет, но нужно понаблюдать за собаками. Они на бешеных не похожи, просто тренированы на охрану и задержание. Если в течение двух недель не сдохнут, все будет о’кей.
– Володя, ты слышал? – спросила я Кирьянова, который сидел рядом с женой Одинцова на соседнем кресле.
– Да, я прослежу, – сказал он.
Наталья Одинцова вдруг разразилась громкими истеричными рыданиями. Ее успокаивали медики, но женщину словно прорвало. Она плакала, отталкивая руки врачей, и повторяла:
– Я, все я… из-за меня…
Врачи с трудом сделали ей укол, и Наталья спустя короткое время затихла, вернувшись в состояние остекленения.
Кирьянов подсел ко мне:
– Ты знаешь, о чем она говорит?
– Догадываюсь, – кивнула
