Николай Зорин - Сестра моя – смерть
– Не грубо! – Я засмеялась, все подражая фамильному смеху Караджовых, брата и сестры. – Они со мной вообще никак не обращались: привезли сюда, заперли без всяких объяснений.
Мы вышли из здания милиции. Никто нас больше не задерживал, даже никаких расписок писать не пришлось.
– Ну и куда теперь? – Андрей Никитин распахнул все четыре дверцы своей машины.
– Домой? – Тетя Саша обняла меня за плечи. – Бедная моя девочка, как ты измучилась!
– Как, вы уже уезжаете? – расстроилась Каролина. – Я думала…
– А поехали в ресторан, – предложил Любен – конечно, из-за Каролинки. – Это дело нужно отметить, и потом, нам ведь с сестрой тоже интересно услышать, чем там все кончилось. Имеем право, между прочим, мы тоже приняли участие и повлияли на ход событий.
– Еще как повлияли! – развеселился наконец Илья Бородин. – Предложение принимается. Только я не знаю, как вы, мой покалеченный друг, вам ведь, наверное, пора возвращаться в больницу?
– Ничего, все нормально. В больницу я позвоню, чтобы меня не потеряли.
– Тогда поехали!
– Но мы здесь все не поместимся, – забеспокоилась Каролина. – Тем более Любен с костылями…
– Займет места за двоих? – засмеялся ее брат. – Не волнуйся, сестренка, мы с тобой возьмем такси. А кстати, вон там, на остановке, что-то такое маячит. Едем в «Аэлиту», это очень приличное заведение. Давайте следом за нами, вы ведь не знаете города.
Довольно долго все препирались, кому ехать на такси, а кому на никитинском «опеле». Бородин, горячась, доказывал, что Любену с его перебитыми членами до остановки дойти будет трудно. Тетя Саша ни за что не хотела отпускать меня от себя, а Каролина металась между братом и мной, не зная, кому сейчас больше нужна ее забота. В конце концов ее разлучили и с тем и с другой, решив, что лучше отправить на такси их с Бородиным, а пострадавших, морально и физически, доверить Андрею. Уходя, она бросила на нас такой тоскующий, такой страдающий взгляд, что мы все рассмеялись.
– Ну что ты, Каролинка, мы через десять минут снова все воссоединимся, – сказала я ей, чтобы оправдать наш глупый смех. – Не обижайся, хорошо?
Она и не обиделась, она по-настоящему страдала, наивная моя девочка. А нам отчего-то все было смешно, так смешно, что остановиться никак невозможно. Мы и смеялись всю дорогу до ресторана, а потом в ресторане, пока рассаживались и заказывали блюда, а потом…
– Слово предоставляется частному детективу Андрею Никитину, он вчера ночью прибыл из Парижу, – все еще шутовски ломаясь, объявил Бородин, но все разом, как по команде, перестали смеяться.
– Ты так пышно меня объявил, – Андрей устало улыбнулся, повернулся к Илье, – что я буду вынужден толкать свою речь стоя.
– Да ладно, чего там, сиди, – разрешил Бородин. – Набегался, налетался, наездился. Шутка ли, за сутки такое дело провернуть!
Андрей покивал задумчиво, соглашаясь: не шутка, не шутка, напряженно посмотрел на меня, словно хотел сообщить ужасную новость, но не был уверен, выдержу ли, опустил глаза, нацелился вилкой на горку овощей в тарелке, воткнул ее в самую середину, будто вилы в стог сена, откашлялся и сказал:
– История, в которую все мы так или иначе оказались замешаны, довольно некрасивая.
– Некрасивая! – Бородин хмыкнул. – Ну ты и выразил! Тут преступление, а он – некрасивая!
– Да суть-то не в том! – Андрей нетерпеливо махнул рукой на Бородина. – Некрасивая история или преступление – какая разница, как назвать? Тем более что изначально никакого преступления и не задумывалось. Это было просто издевательство над семьей, замаскированное под раскаяние и восстановление справедливости. Согласен, члены этой семьи не очень достойные люди, но то состояние, до которого довел их Роман Иконин, многое объясняет.
– Еще скажи, оправдывает! – фыркнул Илья.
– Я этого не говорил и не скажу. Оправдать их нельзя, и они понесут наказание – уголовное и моральное. Мария, жена Иконина, и сейчас уже раскаивается. Сын Филипп… Он вообще не очень-то при делах был. Он, конечно, тот еще типус, но… Буду рассказывать с самого начала, в хронологическом, так сказать, порядке, иначе трудно понять. В общем, так. Немногим больше двадцати лет назад Роман Иконин решил уехать за границу, женившись на француженке Марии Гюбер. Но дело осложнялось тем, что он уже был женат и жена его, Зоя, ждала ребенка. Марии он об этом не сказал, разыгрывал великую любовь. У нее были связи в консульстве, с разрешением на отъезд проблем не возникло бы, но оставалась Зоя. Если бы она уперлась рогом, развода Роману ни за что бы не получить, но с ней сладилось на удивление легко и быстро: Зоя отпустила его на все четыре стороны и даже компенсации не потребовала – гордая женщина и со своими принципами! – Андрей усмехнулся. – Уехал, значит, наш Роман во Францию, завел свое дело – открыл русскую блинную (у новой его жены было немного денег, то есть по их понятиям – немного, по нашим – нормально) и постепенно раскрутился. И как раскрутился! Теперь у него обширная сеть русских ресторанов по всей Франции. Человек он не просто обеспеченный – о-очень обеспеченный. Я бы даже сказал: богатства его несметны. Но насколько ему везло в бизнесе, настолько же не повезло с семьей. Его девятнадцатилетний сын Филипп уже дважды был судим, причем первый раз его осудили в четырнадцать лет за изнасилование и попытку убийства. Жена занята исключительно собой и своими романами: изменять она ему начала чуть ли не в первый год их брака.
Около года назад Роман Иконин заболел. Заподозрили рак. Весь этот год он попросту измывался над женой и сыном, вдруг вспомнил, что в России у него остался ребенок, изображал раскаяние, рыдал, проклинал себя и свою семью, за обедом устраивал спектакли – якобы у него кусок в горло не лезет, потому что его сын – настоящий сын, а не этот ублюдок – или дочь (он и не знал, кто у Зои родился), может быть, в эту минуту голодает. Но это была только прелюдия. Добивать Иконин их стал завещанием. Он говорил, что, конечно, они ждут не дождутся его смерти, но пусть не очень рассчитывают получить от него хоть копейку: все состояние он завещал своему русскому ребенку. Марии удалось подкупить нотариуса, и он сообщил ей текст завещания. Да, действительно, Иконин все оставил ребенку первой жены Зои Федоровны Икониной, но имелись два важных уточнения: если он, этот ребенок, окажется несудимым и если подтвердится кровное родство.
И тогда у Марии родился план: разыскать этого ребенка и запятнать его репутацию. Для этого она наняла Франца Тронша, двоюродного брата Иконина, которого он перевез во Францию восемь лет назад. На самом деле никакой он не Франц и тем более не Тронш – самый заурядный офранцузившийся Федор Трошин, авантюрист и человек с довольно темным прошлым.
Тронш (или Трошин) отправляется в Россию. Узнает, что у Зои Икониной двадцать лет назад родилась дочь. Но его смущает тот факт, что Зоя рожала в Светлогорске, а не в том городе, где жила. Может быть, это вовсе не ее родной ребенок? Насчет своей беременности она вполне могла ввести Иконина в заблуждение, как знать, может быть, сама она вообще не способна иметь детей? Потом, когда они развелись и Иконин уехал, решила свою лжебеременность продолжить, уже для родственников и знакомых, и лжеродить. В провинциальном роддоме договориться насчет таких вещей проще, потому и Светлогорск. Все это нужно было во что бы то ни стало проверить. Потому как если этот ребенок не Зои, то и не Романа, значит, и делать ничего больше не нужно, ситуация разрешается сама собой.
Франц (а вернее, Федор) едет в Светлогорск, встречается с заведующей роддомом Евгенией Валентиновной Аристовой.
Андрей замолчал, тронул пальцем вилку, опять напряженно посмотрел на меня: готова я выслушать страшную новость или еще нет? Готова, готова, давай, не томи, все равно ведь придется узнать, да я, кажется, уже и догадалась.
Я кивнула ему, подбадривая, Андрей продолжал.
– Аристова рассказала Троншу, что Зоя Иконина действительно родила дочь, но… Алена, – Андрей взял меня за руку, слегка ее сжал – да чего он так волнуется? – Алена, то, что я сейчас скажу… Вам будет трудно, вам будет больно…
– Да говорите же!
– На самом деле вы – дочь Зои Икониной, родная ее дочь, а Люба…
Нет, этого я не ожидала! Никак не ожидала! Мне действительно стало не по себе. Я совсем не о том думала, я об Аристовой думала, мне казалось, он хочет сказать, кто и почему убил любовницу моего отца. А к этому я не была готова!
– Зоя Иконина – ваша мать.
Зоя Иконина – «доченька, доченька». Вот оно что!
– А Роман Иконин – ваш родной отец.
С отцом у меня всегда были сложности. До недавнего времени я считала, что отец мой – Юлиан, но потом выяснилось, что отец – не отец. Теперь получается, и мама – не мама?
Зоя Иконина – «доченька, доченька». Осознать невозможно. Но как же так, как же так?
Андрей между тем рассказывал историю светлогорского роддома с двойным дном. Я не очень поняла, мне было не до того, чтобы вникать во что-то. Уяснила лишь, что нас с Любой поменяли местами.
