Светлана Гончаренко - Полторы минуты славы
— Я и с матом могу, — приподнял голову Саша. Он сильно покраснел и глядел теперь злобно. — Я и есть из подворотни! Из дерьма я вылез! И всех вас, с вашими чистыми руками, с педикюром, с правильными фрикативными согласными, я сделаю! Сделаю! Память у меня да, неважная, но Шекспира я вызубрю. Сразу на английском. И вы еще про меня услышите! И Саша услышит! И ее стоматолог!
Он все-таки скривился, как от кислого, от этой своей занозы.
«Вот как, оказывается, стоматолог нас допек, — подумал Стас. — Бедолага! В голове каша, кругом неразбериха, девушку уводят. И это при такой-то красоте, такой фигуре!»
— Все, Рябов, пошли, — сказал он, выпрямляясь и потягиваясь.
Саша встрепенулся:
— Куда это?
— На вокзал. Не вечно же тут сидеть — и сыровато, и сквозняк. На месте дашь показания.
— Какие показания? Я от всего откажусь! Я ничего не знаю и ничего не делал!
— Как это не делал? — притворно возмутился Стас. — Ты устроил переполох на перроне. Ты бежал от работников милиции, пытавшихся тебя задержать и выяснить, по какой причине ты взбесился. Ты нарушил правила безопасного поведения на железной дороге. Ты прыгал с виадука и совершал прочие подвиги Геракла. По делу об убийстве на заводе металлоизделий ты пока свидетель, и к тебе накопились вопросы. Кстати, родная съемочная группа тебя ищет, волнуется. У тебя ведь съемки запланированы? Контракт есть контракт. От таких вещей не бегут, их расторгают в законном порядке. Раз ты в Голливуд собрался, надо бы это знать. Так что и личных дел у тебя выше крыши. Пошли, пошли!
Он помог Саше подняться, и рука об руку они, побрели к вокзалу. Саша вымотался настолько, что на каждом шагу спотыкался. «Балда я, мобильник в пиджаке оставил. Жарища стояла! Думал, вышел на минутку, а получилось вон как, — сокрушался Стас. — Теперь вызвал бы сюда ребят, а не тащился бы по шпалам с суперменом под ручку. Рябов, конечно, сник, но вполне ни с того ни с сего может дернуть от меня вприпрыжку. Ума ведь палата!»
Однако Саша шел смирно и только щурился от едкого солнечного света. Свет не только бил в глаза, но и огненными зайчиками выпрыгивал из каждой встречной лужи.
Вокзальный пункт милиции — помещение прохладное, навевающее строгие правильные мысли. Лейтенант Сагдеев стоял тут с виноватым лицом и пытался сделать вид, что за щекой у него не лежит жвачка. На спинке стула висел серый Стасов пиджак. Он выглядел обидно сухим и щеголеватым в сравнении с сырой рубашкой и брюками майора, обрызганными грязью и мазутом.
— У вас тут мобильник звонил, товарищ майор, — доложил дежурный и посмотрел в свои бумажки. — Семь раз звонил.
— Это хорошо. Люди меня любят, — сказал Стас, устраиваясь за солидным столом и протягивая Саше несколько листов писчей бумаги. — Вы, Рябов, присядьте вот здесь, в сторонке, и изложите причины вашего странного поведения у девятого вагона. Пока только это. Где, кстати, его вещи?
— Бригада саперов осматривает, — радостно ответил дежурный. — Собака ничего опасного не обнаружила, так сейчас ребята сами копаются. Тоже пока ничего…
Саша поморщился и замычал.
— Надо было вести себя прилично, — назидательно сказал Стас. — Чего вы, Рябов, скакали, как блоха? И сумку свою зачем на перроне бросили? Что, не слыхали разве, как положено обходиться с бесхозными вещами, найденными в общественных местах?
— Я ни в чем не виноват и ничего не делал, — ныл Саша. Он чуть не плакал.
— Как это ничего не делали? Сумку ведь бросили? Увесистую сумку, в которую влезет килограмм десять в тротиловом эквиваленте…
Балагурство Стаса прервал бодрый клич мобильника.
— О, Самоваров? — удивился Стас, глянув на имя звонившего.
— Ты очень занят? — с ходу спросил Самоваров.
— Да как сказать… В общем-то да. Но если что-то срочное, тогда говори.
— Даже не знаю, срочно ли это, — замялся Самоваров.
— Что, Колян, опять пироги с курятиной? — подсказал Стас. — В принципе я не против, но не сегодня. Или сегодня, но где-то после восьми. Дождешься?
— Нет у меня пирогов. Не в пирогах дело.
— Тогда в чем?
— Кажется, я знаю, где теперь Карасевич.
Глава 13
Незаинтересованные свидетели
Лев качает головой
— Так-так-так! — насторожился Стас. — И где же, по-твоему, находится наш выдающийся соотечественник?
— В Луначарке. В психиатрическом диспансере.
— Откуда у тебя такие сведения? Он что, свихнулся?
— Не знаю, — с сомнением протянул Самоваров. — Слушай, ты помнишь такого умалишенного Тормозова? Алексея Ильича?
Стас взмолился:
— Нет! Только не это! Ты таки подруживаешь с ненормальными любимцами твоей соседки? Помяни мое слово: старая мегера погубит тебя!
— Успокойся, я встретил Тормозова совершенно случайно. Мы с Настей вдвоем его встретили, — пояснил Самоваров. — Он, конечно, понес всякую околесицу и в том числе рассказал…
Самоваров изложил сперва тормозовский бред, а потом рассказ Катерины о дипломной постановке пьесы Чехова.
— Слушай, в этом безумии что-то есть, — согласился Стас. — Звони безутешной жене, пускай завтра едет в психушку опознавать. А я, знаешь, тоже не промах — беру сейчас автограф у артиста Рябова. Во как! Лед у нас не-только тронулся, он попер, все сметая на своем пути.
Саша, уже написавший на своей бумажке две строки невнятным школьным почерком, поднял на него изумленные глаза.
Стас подмигнул:
— Пишите, Рябов, пишите!
Следующее утро у Стаса вышло спокойным, без сомнительных встреч и беготни под дождем. В его кабинете ровно в десять уже сидели свидетели — Тошик Супрун и Женя Смазнев. Они добросовестно пытались описать незнакомцев, побывавших в окрестностях павильона накануне исчезновения Карасевича. При этом Женя подтвердил, что на видеозаписях, сделанных и в мебельном салоне, и в модельном агентстве, запечатлен именно тот человек, стоявший под деревом недалеко от павильона. То есть Серый, который пас бедного Сашу Рябова.
Затем речь пошла о синем бумере, стоявшем в тот же день у «Сомерсетта».
— Это новая модель, довольно продвинутая, — утверждал Женя. — Я хоть только зад один видел из-за кустов — в профиль и полупрофиль — но сразу бумер узнал. Ихний модельный ряд! У этой тачки ведь какой был зад? Как бы убегающий! Ни с чем не спутаешь. Он примерно такой…
Женя, приподнявшись со стула, чуть прогнулся и оттопырил собственный зад.
— Не показывай на себе, — суеверно предостерег его Стас. — По-твоему, это убегающий? Ладно, поверим на слово. Номера видел?
— В полупрофиль, — ответил Женя. — 9339. Вроде бы так…
— Гонишь, — влез в разговор Тошик. — Номер был совсем другой!
— Я вас, Супрун, в коридор удалю, если будете сбивать парня, — строго оборвал его Стас. — И начнется у нас не милая беседа, а запись показаний под протокол, чего ваш друг боится как огня. Дополнять его можно, а вот противоречить нельзя. Потом я и вас выслушаю.
Тошик вдруг сорвался с места:
— Нет, меня нужно выслушать именно сейчас! Его глаза округлились, черные кудри тучей взметнулись на буйной голове.
— Я выслушаю вас позже, — повторил Стас.
— Только сейчас! Понимаете, я художник, живописец, — беззастенчиво объявил Тошик, забыв в эту минуту про мамины и Сашины полотна. — У меня память образная! И зрительная! То я совсем ничего не помню, то вдруг ни с того ни с сего перед глазами все так ясно встает! До удивления.
— Ладно, давай удивляй, — нехотя согласился Стас.
— Понимаете, — начал Тошик, возбужденно блестя вишневыми глазами и распаляясь все больше и больше. — Теперь я вспомнил все! В тот день перед обедом постельную сцену снимали, с Островским. Я кровать давно подготовил, мне там делать было нечего — это гримерша обязана при Лике безвылазно торчать. Как раз с утра жарища началась, тон у Лики с носа так и потек. А я вышел. Просто воздухом подышать вышел. Наверное, за полчаса до того, как Женька со своим гуляшом притащился. Мама в павильон окрошку принесла. Мне тарелки расставлять не хотелось, тем более что с ней пришла Сашка. Она пусть и расставляет!
— К чему так подробно рассказывать о прошлогодней окрошке? — заметил Стас. — Учти, меня дела ждут.
Тошик обиделся:
— Так я ж общую картину восстанавливаю! Тут каждая деталь важна. Так вот, сижу у павильона на кирпичах — у нас с одной стороны бетонные панели лежат, а с другой — кирпичи (мы два простенка разобрали, декорация не помещалась). Сижу и вижу боковым зрением — подъезжает к соседнему цеху хорошая машина. Повернулась — синий бумер. Сроду таких тут не водилось.
— Точно, синий, — подтвердил и Женя Смазнев.
— Ярко-синий? Светло-синий? — переспросил Стас.
— Ни то ни другое. Я живописец… Хмуро-синий, я бы сказал.
Стас удивился:
— Серо-синий, что ли?