Виталий Гдадкий - Серебряная пуля
Наконец наступила тишина. Очень тревожная тишина. Я весь извелся в предчувствии беды. Но время передышки я использовал весьма продуктивно.
Во-первых, я серьезно размышлял, что не очень мне свойственно. (Собственно, как и всем молодым людям.) И пришел к выводу, что Воловик и тот урод, что забрался ко мне в квартиру, скорее всего, две конкурирующие «организации». Они были… как бы это сказать… разного уровня. И потом, с какой стати «Фредди» мог оказаться в переходе среди попрошаек, работай он на Воловика? У руководителя секты денег куры не клевали, а урод явно подшакаливал среди нищих себе на пропитание. Что, кстати, характеризовало его с выгодной стороны — он мог бы и ограбить кого-нибудь, но, видимо, совесть (или что там у него внутри) не позволяла.
После смертоубийства в подземном переходе он, по идее, должен был бежать оттуда как можно быстрее. А «Фредди» вместо этого обстоятельно выгреб из шапки все денежки, даже мелочь. Что могло означать только одно — он отчаянно нуждался в финансах. И конечно же не для того, чтобы приобрести новый прикид, хотя его лохмотьями побрезговал бы даже самый поганый бомж.
А во-вторых, я трудился. Это было мне не очень свойственно, потому что любой физический труд нагоняет на меня тоску и хандру, таким лентяем я уродился. У нас была дачка — пятнадцать соток земли за городом с небольшим, но симпатичным двухэтажным домиком, — но я бывал там редко. В основном под осень, когда все сельскохозяйственные работы были уже закончены и оставалось лишь вкусить плоды трудов моих родителей. А также откушать на свежем воздухе шашлык или свиные ребрышки, запеченные на решетке.
Зная мое отношение к дачным заботам, родители давно махнули на меня рукой и даже не заикались, чтобы я оказал им помощь в этом предприятии. На даче в основном трудилась маманя (она и жила там все лето), а отец включался лишь тогда, когда требовалась грубая мужская сила.
Но бывает, что и хрестоматийный Обломов забегает как вшивый по бане. Когда на кону стоит собственная жизнь, человек мигом излечивается от многих своих болезней, как настоящих, так и мнимых. Короче говоря, я на некоторое время превратился в слесаря.
Мне все время не давали покоя пули, которыми были убиты Африкан и незадачливый искатель сокровищ Мошкин, а также несчастная ворона. Судя по всему, тот, кто нанял киллера, знал, кем они являются, и дал ему соответствующий инструмент для выполнения заказа. До своей схватки с «Фредди» я не очень верил россказням, что оборотней и прочую нечисть можно сразить только серебряным оружием, но когда он после удара по башке статуэткой Пегаса едва не отрубился и поспешил смыться, тут мне и довелось призадуматься: а что, если все это — правда? Вдруг «Фредди» опять станет у меня на пути? Тогда мне точно будут кранты, чего очень не хотелось бы.
Немного поразмыслив в этом русле, я решил смастерить серебряные пули для своего ТТ. Идейка была, конечно, бредовая, но, как говорится, чем черт не шутит. Пистолет я уже пристрелял (для этого мне пришлось съездить за город, в заброшенный песчаный карьер) и с удовлетворением констатировал, что бьет он выше всяких похвал — и по дальности, и по точности. А материалом для пуль послужили две серебряные чайные ложки, оставшиеся от старинного чайного сервиза.
Это был адский труд. Хотя бы потому, что мне пришлось долго искать мастера, который выплавил бы мне три серебряных цилиндрика нужных размеров. В этом вопросе мне тоже помог Бемц. Некоторые находки были просто ломом цветных металлов, практически не имеющим никакой антикварной цены, и их сдавали «умельцам», которые изготавливали подделки под старину. Один такой мастер и сработал мне три заготовки; при этом он посматривал на меня с подозрением и опаской. Похоже, он догадался, что именно отливает в своих формах и для чего эти цилиндрики предназначены.
А потом начались мои страдания над тисками, в которых я доводил будущие пули до полной кондиции. Первый и последний раз я держал в руках надфили и шлифшкурку, когда готовился на дембель и делал из латуни разные украшалки на свою форму. Поэтому ругался как сапожник, когда у меня не все и не сразу получалось как должно.
Но любая история когда-нибудь заканчивается, и после трех дней каторжного труда я наконец получил патроны с серебряными пулями. Любуясь своим произведением, я вдруг поймал себя на мысли: уж не схожу ли я с ума? Ведь все эти оборотни, вурдалаки, ведьмы, барабашки — чушь собачья! Нет такого в природе, это не более чем суеверия и фантазии.
Плюнув в сердцах, я бросил патроны в коробку и пошел на кухню, чтобы восстановить душевное равновесие испытанным методом. Налив полстакана виски и приготовив бутерброд, я полез в холодильник за содовой, и тут резко и требовательно зазвонил стационарный телефон. Я даже вздрогнул от неожиданности. Подняв трубку, я сказал:
— Алло! Слушаю…
— Отдай то, что тебе не принадлежит.
Голос был мужским, чужим и, понятное дело, измененным.
— Кто говорит? — спросил я, стараясь держаться спокойно, хотя внутри меня все трепетало от дурных предчувствий.
— Это не важно. Отдай то, что тебе не принадлежит.
— К черту загадки! Что я должен отдать?
— Ты знаешь.
— А вот ни хрена я не знаю!
— Врать бессмысленно. Последний раз говорю: отдай то, что тебе не принадлежит.
— Послушайте, как вас там, я бы сейчас мог поклясться на Библии, на Коране и вообще на чем и как угодно, даже горсть земли готов съесть, но я понятия не имею, о чем идет речь. Ну честное слово!
— Ложь. — Голос был бесстрастным, казалось, что это говорит робот. — Ты все знаешь. Потому что в тебе есть Сила. А она не приходит сама по себе.
— Ну да, я не из слабого десятка, но это еще ни о чем не говорит.
— Значит, не отдашь?
— Нет! Нечего мне отдавать!
— Тогда считай, что ты покойник. Даю тебе сутки на размышления. Ровно сутки! А потом молись. Время пошло.
И в трубке прозвучали гудки отбоя. Я бросил ее на рычаги и в сердцах сказал:
— Вот тварь!
Ну и что мне теперь делать? Похоже, эта блондинистая сука, что наверху, ничего не нашла, и мне решили выставить предъяву. А может, пойти к ней и грохнуть ее? Вместе с телохранителями. Чтобы неповадно было ее боссу Воловику наезжать на меня. По телефону точно говорил его подручный, а может, и он сам.
Впрочем, скорее всего, квартира сейчас пустует. Она этой даме нужна как зайцу триппер. У нее был другой интерес к жилищу Африкана. Ну, дедушка, натворил ты дел… А ведь был тихоней. Теперь от твоей смерти идет такая волна, что от нее спрятаться негде.
Ругаясь последними словами, я достал содовую, но едва потянулся за стаканом с виски, как в дверь кто-то позвонил. Уже?! Не быстро ли?
Я метнулся к тайнику, достал ТТ, подошел к входной двери и посмотрел в глазок. На лестничной площадке стоял… Пеха! Только вид у него, как мне показалось, был какой-то перепуганный. Уж не используют ли его люди Воловика в качестве Троянского коня? А что, вполне возможно. Знают, что другу я всегда открою, и хотят въехать на его спине в мою квартиру.
— Пеха, ты? — ляпнул я совсем некстати.
— А то кто же? Алекс, открывай быстрее!
Нет, с ним явно было что-то не то. Но и оставить его за дверью я не мог.
— Входи, — сказал я, распахивая дверь. — Только осторожно, без резких движений!
Пеха зашел в прихожую едва не на цыпочках. Позади него никого не было. Я с облегчением вздохнул и поторопился спрятать пистолет в карман.
— Ты чего это? — удивленно спросил Пеха. — А ствол зачем?
— Береженого Бог бережет, — ответил я туманно и продолжил: — Проходи на кухню. Что стоишь как засватанный?
— Алекс, меня ранили…
— Где, как?!
— Вот, смотри… — Пеха отнял руку от правого предплечья, и я увидел, что из раны все еще сочится кровь.
— Чем это тебя?
— Пулей. Слегка зацепило. Повезло мне, Алекс… Навыки наши военные спасли — вовремя увернулся. Понимаешь…
— Все рассказы потом! Сначала нужно перевязать рану.
По армейской привычке моя аптечка была укомплектована всем, что необходимо для таких случаев, даже противошоковый препарат имелся. После укола Пеха расслабился и немного поплыл. Похоже, ситуация у него и впрямь была стрессовой. Обычно он такие моменты проходил легко, молчал стиснув зубы, когда другие орали от боли; но сейчас Пеха охал и ахал и виртуозно матерился.
Его рана, по нашим понятиям, была пустяковой. Пуля пробила мягкие ткани, не задев кость, и вышла наружу. Что это его так колбасит? Это я только подумал, но спрашивать не стал. Сам расскажет, если посчитает нужным.
— Не переживай, — утешал я Пеху. — Через месяц будешь солнце делать на турнике. А к девушкам можешь идти уже через неделю. Для жарких объятий такое ранение не помеха.
— Я не о ране переживаю, — мрачно сказал Пеха и перевел взгляд на бутылку виски. — Плесни в стакан…
