Светлана Успенская - Убийство по лицензии
Потом он заснул — провалился в приятную черную бездну, сладкую и липкую, будто рот девушки, только что евшей леденец. Он спал долго, но без снов, спал и не мог проснуться, не мог разлепить глаза, хотя его тело уже хотело новой погони, новых объятий. Еще находясь под дремотной пеленой сна, не открывая блаженно слепленных сном глаз, он уже начал новые ласки, отыскивая потаенные места, открытые им накануне, места, в которых, он знал, было новое блаженство, новое счастье, новый мир…
Его рука прошлась по гладкой коже, дурманно пахнущей чем-то горячим и пряным, едва коснулась выпуклого соска, поднялась по плавному изгибу шеи, затронула колючий шершавый подбородок — и недоуменно замерла. У того сладостного тела, которое сводило его с ума накануне, была такая же нежная кожа, такая же плавная шея, выпуклый сосок, но у него не могло быть такого шершавого и колючего подбородка! Никак не могло!..
Парнов приоткрыл было глаза, но в комнате было еще темно. В это время лежащее рядом тело с готовностью отозвалось на нежный призыв и прижалось к нему, точно изнывая от страсти. В ответ на прикосновения нежные пальцы погладили его, опускаясь по животу, и он блаженно зажмурился, ища губами податливые мягкие губы…
Вместо этого губы вновь уткнулись в что-то жесткое и колючее, как верблюжье одеяло. Не веря собственным ощущениям, рука Парнова стала пробираться вдоль лежащего рядом тела, двигаясь осторожно, как будто разведчик на вражеской территории. Плоский и упругий живот с нежной молодой кожей закончился, рука погрузилась в жесткие завитки, потом стала пробираться все ниже и ниже. Но о ужас!
— Ай! — Парнов вскочил как ошпаренный и спрыгнул с кровати.
— Ну чего ты, — недовольно произнес грубый мужской голос и примирительно-нежно закончил: — Иди-ка сюда! Ну!
Ничего не соображая со сна, Парнов суетливо стал искать свою одежду, но вместо нее в темноте он нашарил бутылку, ногой раздавил гроздь винограда, с гневом вытер ступню об ковер и тут же с хрустом смял валявшийся возле кровати бокал.
— Ну чего ты, брось ломаться, иди сюда! — послышался требовательный мужской голос, в котором уже сквозили обманутые ожидания, нетерпение пылкого любовника и ночная, с ума сводящая горячка. — Ну все же классно было, чего ты!..
Крепкая мускулистая рука нашарила ногу Парнова и страстно повлекла ее к себе.
— Оставьте меня! — истерически взвизгнул Алексей Михайлович, пытаясь освободиться. — Вы не смеете!
Наконец он дрожащей рукой нашарил выключатель на стене. Вспыхнул ослепительный свет.
Парнов в ужасе увидел остатки вечернего пиршества на ковре, смятые простыни и коренастого молодого мужчину, раскинувшегося на диване. В нем Парнов с ужасом узнал своего недавнего обидчика в трениках. Обнаженным он казался еще лучше, чем в тренировочных штанах, лениво возлежа в позе фавна, совершающего послеобеденный отдых, и демонстрируя только что восставшую для нового подвига плоть.
— Вы с ума сошли! — только и смог прошептать Алексей Михайлович, остолбенело глядя на своего партнера по кровати.
— Ну чего ты вскакиваешь, — между тем недовольно проговорил тот, одной рукой с наслаждением почесывая ляжку. — Иди ко мне, я тебя поцелую, детка… А ты, оказывается, классный парень… Иди, я сделаю тебе все, чего ты хочешь…
— А где… — теряя голос, прошептал Парнов, — где девушка?..
— Какая еще девушка? — с обидой в голосе произнес парень. — Я не понял, в натуре, тебе чё, не понравилось?
Он привстал, всем своим мускулистым телом демонстрируя страсть и надежду на взаимность, направился к Парнову.
Костюма нигде не было видно, поэтому пришлось схватить синие спортивные штаны с разноцветными полосками внизу и быстро ретироваться через дверь. На ходу натягивая их, Парнов поспешил вниз по лестнице. Он боялся, как бы его страстный любовник не погнался за ним. Едва беглец успел натянуть треники на бедра, как его взгляд встретился с осуждающими водянистыми глазами старушки с мусорным ведром и собачкой на поводке, которая неодобрительно разглядывала его.
— И ходют, и ходют, — прошамкала старушка. — Ни днем, ни ночью покоя от них нету. Как не стыдно! Взрослый мужчина, а по парням до утра шляется, с голым задом бегает… Тьфу, проститутка, — гневно заключила старуха и, тяжело переваливаясь, засеменила вниз по лестнице.
Парнов остолбенел — проституткой его еще никто не называл. Это оскорбление он никому бы не простил, но старуха… Не связываться же с престарелой дамой, очевидно выжившей из ума…
Хлопнув дверью подъезда, Парнов выскочил на улицу. Стояло солнечное нежное утро, с первого же шага оглушавшее птичьими трелями и еще негорячим солнечным светом.
Парнов зашагал по улице, собирая свои мысли в комок. Он пытался осмыслить, что произошло, но ничего не мог придумать. Девушка с зелеными глазами была — это он помнил точно. Судя по обрывочным воспоминаниям, сохранившимся в мозгу, они предавались любовным утехам, пока… Пока он не заснул… Откуда же взялся парень? Когда он появился? Ясно, что он был в сговоре с девушкой… Может быть, он гей, который договорился со смазливой девицей, чтобы она завлекла случайного прохожего и… и… Подумав о том, что мог сделать тот парень, пока он мирно, ничего не подозревая, спал, Парнов густо-густо покраснел.
«Что за дьявольщина, — подумал он. — В моем возрасте поддаться на школьную уловку с клофелином!»
Он еще быстрее зашагал прочь, пытаясь уйти от неприятного дома и неприятных воспоминаний.
Денег у него при себе не было — пиджак остался в нехорошей квартире, возвращаться за ним не хотелось. В бумажнике, правда, оставались еще кое-какие деньги, но пережитое унижение стоило много дороже!
«Пусть подавятся», — мрачно подумал Парнов, и его сердце заныло от воспоминаний о зеленоглазой немой красавице. Надо же какая удача — девушка, которая никогда не говорит и ничего не слышит! Да это натуральный клад по сравнению с Кристиной!
Воскресным вечером Слава Воронцов с матерью вывалился из набитой битком пригородной электрички. Они возвращались с дачи. Мама несла в руках букет розовых, белых, лиловых астр и корзинку с яблоками, а у Славы за спиной прыгали в рюкзаке зеленые помидоры, которые были обречены на медленное дозревание на балконе.
— Девочке нужны витамины, — поучительно выговаривала мама Славы, когда они вышли на перрон из душного вагона. — Ей уже полтора месяца, а твоя Мила даже не думает, что ребенку пора давать яблочный сок! Вот ты у меня получал сок уже в четыре недели… А ты говоришь, зачем эта дача… Слава, ну что там такое? Пойдем!
— Ma, подожди! — Слава прилип к доске объявлений, от дождя масляно блестевшей под стеклом.
На него смотрело темное, странно знакомое лицо. «Их разыскивает милиция». Давненько он не видел вот таких плакатов с мутными снимками! Паноптикум, какой простор для физиономиста!
Одно лицо положительно знакомое… Фотография черно-белая, нечеткая, смутная… Отсветы фонаря бросали беглые блики на одутловатое лицо. «За совершение особо тяжкого преступления разыскивается…» Очень знакомое лицо. Неужели это он?
Нет, наверняка не он… Но как похож!
— Слава, пойдем, — нетерпеливо позвала мать.
— Ма, сейчас! — И он припустил вдогонку, хлюпая резиновыми сапогами по лужам.
Неужели это он?
Глава 22
Парнов шагал по утренним, только что политым улицам — по пояс голый, с синяками на теле и ссадинами на лице после вчерашнего избиения. Куда направить свои стопы, он не знал, ноги вели его сами. Район был незнакомый.
— Гражданин, постойте! — послышался строгий голос сзади, и на плечо легла жесткая рука, по одному прикосновению которой было ясно, что она принадлежит представителю власти.
Парнов затравленно оглянулся. Перед ним стоял милиционер с каменным, точно вытесанным из цельного куска гранита лицом.
— Ваши документы, — голосом, не допускающим возражений, произнес он.
Парнов попытался было состроить жалобную физиономию, но понял, что это бесполезно: разжалобить фараона — все равно что разжалобить статую Ленина на Курском вокзале, призывавшую к походу за коммунизм.
— Понимаете, — смущенно забормотал он. — Вот, вышел на зарядку, какие документы…
— Босиком на зарядку? — хмыкнул страж порядка. — Все ясно, гражданин. Пройдемте…
— Я сейчас сбегаю за документами, — виновато глотая слова, забормотал задержанный. — Позвоню, жена поднесет…
— В отделении разберемся, — заверил милиционер и бульдожьей хваткой вцепился в локоть задержанного.
Редкие прохожие, наслаждавшиеся великолепным субботним утром, изредка оглядывались на них. В их глазах сквозило плохо скрываемое равнодушие.
— Бомжа задержали, в подъезде ссал, — авторитетно заявил мужчина лет пятидесяти с болонкой на поводке и добавил для вящей убедительности: — Я сам видел!
