Виктор Пронин - Не приходя в сознание
— Серега, ты всерьез?
— Не знаю... На данный момент мне просто жаль было бы потерять ее из виду...
— Скромничаешь, — не то спросил, не то подтвердил Пермяков.
— Маленько есть. Слушай, каким-то ты больно заинтересованным выглядишь?
— Откровенно говоря, Серега, если бы ты женился... я чувствовал бы себя спокойнее каждый раз, когда моя жена будет ставить тебя в пример.
— Какие же у тебя черные мысли! — рассмеялся Левашов.
Глава тринадцатая
В этот день, когда весь остров напоминал один большой, вытянутый на сотни километров солнечный зайчик, в седьмом вагоне произошло в некотором роде чрезвычайное событие.
А случилось вот что.
Афанасий, проходя по коридору, случайно столкнулся с Виталием. Он пропустил его мимо себя, а когда тот уже удалялся, настороженно потянул носом и вошел в купе следом за Виталием.
— Сережа, — обратился Афоня к Левашову, — ты когда ел последний раз?
— Дня три уже прошло. Ты хочешь меня угостить?
— Да. Колбаской.
— Я не против. — Левашов подумал, что начинается розыгрыш.
— Виталий, — сказал Афоня, — угости человека!
— Ха-ха! — громко и раскатисто засмеялся тот. — Может, ему и шашлык на палочке подать?
— Но ты ведь кушал сегодня колбаску? — спросил Афоня. В купе после этих слов наступила тишина.
— А что ты еще скажешь? — осторожно спросил Виталий.
Афоня оказался сильным парнем, неожиданно сильным. Он спокойно взял Виталия за одежки, почти без усилий приподнял и поставил перед собой.
— Я вру? — спросил он, глядя на Виталия снизу вверх.
— Врешь.
— А это что? — Афоня показал на отдувающийся карман.
— Не твое дело.
— Правильно, не мое. Но если это не колбаса, я сам подставлю тебе физиономию. Договорились?
— Плевать мне на твою физиономию, — сказал Виталий и тут же пожалел. Таких слов ему говорить не следовало. Афоня коваными пальцами взял Виталия за пояс, а второй рукой вынул у него из кармана продолговатый сверток. Когда он развернул его, все увидели кусок колбасы с четким срезом зубов.
— В уборной заперся и жрал, — пояснил Афоня. — Вопросы есть?
— Стыд-то какой, какой стыд! — прошептал Арнаутов. — Ведь тебе же бежать надо, бежать, пока не упадешь, пока не задохнешься...
— Никто никуда не побежит, — сказал Афоня. Он завернул колбасу в мятую промасленную газету и сунул Виталию в карман.
— Сам я неважный человек с точки зрения современных молодых людей, да и не только молодых, — сказал Арнаутов. — У меня неплохой слух, и я хорошо знаю, какое произвожу впечатление... Но на острове за двадцать с лишним лет мне ни разу не били физиономию. Я хочу сказать, что бывают моменты, когда этим начинаешь гордиться.
Бледный и какой-то вздрагивающий, Виталий пытался улыбнуться, но улыбка не получалась, и он кривился нервно и боязливо.
— А колбаса-то материковская, — сказал Олег и как бы между прочим, шутя ударил Виталия ребром ладони по шее. — Ах ты, шалунишка поганый! Ах ты, озорник вонючий!
— Дело ведь не в колбасе, — рассудительно сказал Афоня. — Хрен с ней, с колбасой. Дело в том, что так не поступают. У вас за такие хохмы наказывают.
— А за что еще у нас наказывают?
— Подожди, не трепыхайся. Вот скажи, как ты мог жрать икру, которую батя в первый день выложил? А конфеты, что старуха принесла? А корюшек, которыми рыбак угощал, сколько тебе досталось? Ну, сказал бы, что будешь жить на своем провианте, тебе никто бы и слова поперек... Уважать бы тебя, конечно, не уважали, но морду бить бы не стали. А так — надо.
— Дать ему под зад коленом, да и ладно, — сказал Левашов.
— Я, конечно, некрасиво поступил, у самого тошнота вот здесь. — Афоня постучал кулаком по груди. — В карман полез, колбасу искать начал — тошно. Но что было делать? Пусть бы хоть в остальном человеком был.
— Заставить его съесть эту колбасу при всех, сейчас, — сказал Олег.
— Боюсь, что здесь один выход, — проговорил Афоня. Он встал, подошел к Виталию и резко размахнулся. Но Виталий отшатнулся от него с таким испугом, что Афоня только руки опустил и растерянно посмотрел на остальных. — Не могу, ведь знаю, что заслужил, а не могу. — Он опять повернулся к Виталию и, вдруг схватив его за одежки, с такой силой бросил на стенку, что тот, не удержавшись на ногах, упал.
— Тут, брат, сноровка нужна, — сказал Олег. — И чувство справедливого возмездия. Долги опять же надо отдавать, верно? — Он помог Виталию подняться. — Обещания надо выполнять, правильно говорю? — снова спросил он. И, не дождавшись ответа, размахнулся и накрыл кулаком почти все лицо Виталия — нос, губы, глаза. А потом вышвырнул его в коридор и закрыл дверь. Но через секунду на пороге опять стоял длинный, красивый и заплаканный Виталий.
— Ну что, справились, да? — тонко закричал он. — Сколько же вас? Трое? Четверо? Справились... А я презираю вас! Всех! Ведь вы ничего собой не представляете, ничего. Жалкие людишки, которым внушили, что они владыки мира! Вы — владыки и носители собственных штанов! Ах, как вы чисты и благородны! Как же, негодяя наказали! Бей его, он нам колбасы не дал! А сами вы чище? И нет у вас ни одного пятнышка на совести? Ты, Афоня, ты только снаружи черный, да? А внутри ты наше самое красное солнышко? А ты, длинный? Никогда никого не надул? Каждый из вас мог бы оказаться на моем месте, каждый! Были вы уже на моем месте, и морды вам уже били, били! Ха! Колбасу в чужом кармане увидел и сам вроде чище стал! Скажите, пожалуйста, желудочки у них подвело, колбаски им захотелось! А тебе, батя, до сих пор за меня стыдно? Признайся, батя, положа руку на свое старое лживое сердце, ничего ты в жизни не сделал такого, за что тебя на скамью можно сажать? Пока нас не поймали, мы чисты. А уж если попался кто — все готовы наброситься! Ну, батя, скажи, сколько тебе лет можно дать за дела, о которых никто не знает? А тебе, лесоруб? А тебе? Ну?! Над каждым из вас срок висит, над каждым. А колбаса... Нет, немного вы спишете с себя этой колбасой! А если она вот так уж вам поперек горла стала — берите! Ешьте! Подавитесь!
Бросив колбасу на стол, Виталий захлопнул дверь.
Первый не выдержал Афоня.
— Пойду погуляю, — сказал он.
Прихватив шапку, вслед за ним молча вышел Олег.
Потом поднялись Левашов и Арнаутов.
— Немного же ему потребовалось, — чтобы вот так расколоться, — сказал Афоня. — У нас бы он не смог работать. Надо же — три дня не поел, и вот он, со всеми потрохами. Я помню, нас занесло как-то на участке, в тайге, — продолжал Афоня. — Бульдозеры не могли пробиться, вертолеты не нашли. Почти неделю как в берлоге жили. Один, помню, плакать на пятые сутки начал, один даже умом маленько тронулся. Но чтобы вот так... Нет, такого не было.
— А знаете, — сказал Арнаутов, — я доволен, что судьба подбросила мне такую недельку, когда можно оглянуться по сторонам, назад... Иногда это необходимо — оглянуться назад. Идут годы, появляются новые друзья, новые цели. Вернее, исчезают старые друзья и старые цели. А своя дорога, с которой ты сошел когда-то, где она? Да и о какой дороге речь? Глухая, заросшая тропинка и... И стоит ли теперь сходить с чужого, но такого удобного асфальта? — неожиданно спросил Арнаутов, повернув к Левашову усталое, осунувшееся лицо. И два маленьких желтых язычка пламени шевельнулись в его глазах. Спрятав руки в рукава пальто, он как-то весь съежился, так что и пальто и шапка сразу стали ему велики. Старик уже не снимал пальто и даже спал в нем, подтянув ноги, чтобы согреться. — А потом, однажды осенью, — продолжал Арнаутов, — ты спохватишься и с ужасом обнаружишь вдруг, что самого-то тебя в тебе и нет. Из зеркала на тебя смотрит чужой и не очень хороший человек. А ты, ты растворился в словах, поступках, которые тебе подсказали или до которых ты додумался сам, рассчитывая на чье-то одобрение, на какую-то выгоду...
— И вы получили эту выгоду? — спросил Левашов.
— Какая выгода... Вы же знаете, что ее нет, ведь вы это знаете! — почти выкрикнул старик. — Вы хотите спросить, понял ли я это? Я это понял. Я думаю о другом... Что мне сказать этому старому человеку, который смотрит на меня из зеркала? Сережа, вы думаете о смерти, о собственной смерти?
— Бывает.
— Одно дело, когда бывает, а другое — когда эти мысли не выходят из головы. Ты переступаешь какой-то порог и однажды ловишь себя на том, что живешь судорожно и торопливо, комкая дни и месяцы, как комкают слова на трибуне, когда выходит время. Хм, знаете, на острове иногда происходят странные вещи... Неожиданно вдруг выясняется, что человека, который прожил здесь, казалось бы, всю жизнь, хорошо знают где-то на материке. Не только знают, но давно ищут, и вовсе не для того, чтобы вручить наследство.
Левашов с удивлением посмотрел на старика.
— Я хочу сказать, — продолжал Арнаутов, — что когда-нибудь найдут и меня. Боже, сколько будет удивления! Такой тихий старик, такой безобидный, и надо же! Видите ли, Сергей, время от времени подворачивается возможность с выгодой нарушить закон, но не каждый человек в состоянии отказаться от нее, от этой возможности... Вы понимаете, о чем я говорю?
