Андрей Воронин - Тень каннибала
Тюха медленно стащил с головы шлем и так же медленно и неохотно ответил:
— Идея — первый сорт. Ты бы уж сразу взял топор и меня замочил. Мне маманя такую экскурсию устроит… Стоймя ехать придется.
— Блин, — сказал Пятый. — Про твою маман я как-то не подумал… Да, это серьезно. Жалко, елы-палы!
— Погоди, — сказал Тюха. — Дай подумать.
Он сел на теплый бордюрный камень, положил на колени мотоциклетный шлем, обнял его руками, пристроил сверху подбородок и стал думать. Вид у него при этом сделался сонный и тупой, и Пятый, длинно сплюнув в сторону, решил, что Тюха вот-вот заснет. Пятнов не верил, что его приятель додумается до чего-нибудь стоящего, и уже начал прикидывать, кем бы его заменить: отказываться от задуманного путешествия все-таки не хотелось.
Тем не менее Пантюхин думал. Он пытался делать это так, как учил его Колдун. Людоед он или не людоед, а мозги у этого мужика работали как надо, и Тюха был почти на сто процентов уверен, что сумеет должным образом решить внезапно возникшую перед ним проблему.
Рассуждая логически, проблема заключалась в двух вещах: в мотоцикле и в расстоянии, которое требовалось покрыть верхом на этой прирученной японской пуле. Тюха почесал затылок и попытался представить себя на месте матери. Получалось, что сам он наверняка спустил бы собственному ребенку всю шкуру с задницы, лишь бы в корне пресечь самоубийственную затею. Затея действительно была довольно самоубийственная, но Тюха с оптимизмом молодости верил, что с ним лично ничего страшного не произойдет. Однако мать Тюхи давно уже утратила последние крупицы отпущенного ей природой оптимизма, и ее реакция на запланированное путешествие была предсказуемой и однозначно отрицательной.
«Итак, — сказал себе Тюха, — что мы имеем? Мотоцикл, да? Ну, а если убрать из этого уравнения мотоцикл? Что останется — дальняя дорога? Дорогу тоже можно сделать покороче. Скажем, мы отправляемся на электричке куда-нибудь под Покров, к Лехиной бабке… Отпустит? Должна отпустить. Вот только деньги…»
— А деньги, Пятый? — спросил он, не поворачивая головы.
— Капуста есть, — сказал Пятый.
— У меня нет, — напомнил Тюха.
— Да знаю я, что у тебя нет… Не дрейфь, прокормлю.
Тюха скривился. Он уже успел усвоить старую истину, гласившую, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
— Что я тебе, баба? — сердито спросил он. — Ты мне еще цветочки купи, я тогда подумаю, ехать с тобой или не ехать…
— Баран, — сказал Пятый. — Мне же тоже в падлу одному ехать! А палатку поставить? А в рыло дать кому-нибудь?
— Холуя нанимаешь? — окрысился Тюха.
— Баран, — повторил Пятый. — Ну, как знаешь. Мое дело предложить, твое — отказаться. Позвоню Жеке Малахову, если ты у нас такой гордый, что тебе костер разжечь в облом.
— Ладно, — сказал Тюха, — с капустой я что-нибудь придумаю. А куда рванем?
Пятый присел рядом с ним на бордюр, сделав тем самым первый шаг к превращению своих торчавших во все стороны новеньких кожаных штанов в нормальную человеческую одежду — в меру грязную, в меру потертую и повторяющую все выпуклости и впадины хозяйского тела. Так, сидя рядышком на бордюре, они обстоятельно обсудили маршрут предстоящей поездки.
От теплых берегов Черного моря им пришлось с сожалением отказаться: путешествие через всю Украину могло слишком дорого обойтись, а Черноморское побережье Кавказа пугало близостью мятежной Чечни. Кроме того, эти благословенные некогда края находились все-таки чересчур далеко от Москвы. После бурного обсуждения было решено удовольствоваться Балтикой, точнее, Финским заливом. Пятый когда-то бывал в тех краях и утверждал, что места там просто сногсшибательные, никакого Крыма не надо: сосны, дюны, чистое море, микроклимат, а если забраться подальше, скажем за Выборг, то почти полное безлюдье.
— Кинься, Пятый, там же погранзона! — сказал Тюха, демонстрируя неожиданно хорошее знакомство с географией.
— Ну и что? — проворчал Пятый, который начисто забыл об этом хорошо известном ему обстоятельстве. — У нас же не фура с водкой, а мотоцикл! В крайнем случае, лесом протащим! И вообще, сунем погранцу десять баксов — и дело в шляпе.
Такая уверенность приятеля несколько успокоила осторожного Тюху, хотя между делом он подумал, что лишние десять баксов не помешали бы ему самому.
После этого обсудили детали: что взять с собой, когда выезжать и, главное, что соврать родителям, чтобы они не путались под ногами со своими ахами, охами, запретами и нравоучениями. Врать было просто: их родители принадлежали к разным социальным группам и не только не водили между собой дружбы, но даже не были знакомы. Поэтому общую легенду сочинили просто на всякий пожарный случай. В ней без лишних затей фигурировали электричка и престарелая бабка Пятого, которая действительно жила в глухой деревушке под Покровом. Телефона у бабки, да и во всей деревне, не было, так что насчет неожиданной проверки можно было не беспокоиться.
За этим увлекательным разговором приятели не заметили, как на улице стемнело. Темнота их не пугала, поскольку вовсе не была той непроглядной темнотой, которая окружает человека в ночном лесу, в какой-нибудь пещере или в спальне с задернутыми наглухо шторами. В той темноте бродят рожденные нашим сознанием призраки; эта темнота, темнота освещенной яркими фонарями широкой окраинной улицы, настоящей темнотой не являлась.
Они еще немного погоняли на мотоцикле по опустевшей автостанции, лихо огибая брошенные здесь на ночь автобусы, а потом поехали домой. Пятый гнал мотоцикл напрямик через пустые дворы и детские площадки, перепрыгивая бордюры и выделывая умопомрачительные виражи вокруг песочниц. У Тюхи, который сидел сзади и не мог оказывать никакого влияния на ход событий, захватывало дух, как на американских горках. Они пулей проносились через наполненные эхом бетонные арки, взлетали на срезанные бульдозерами плоские пригорки и скатывались с них, как горная лавина. Один раз они даже съехали вниз по лестнице. Во время этого спуска Тюха чуть было не вывалился из седла. Цепляясь за талию Пятого, он с неожиданным здравомыслием подумал, что так мотоцикл долго не протянет.
Пятый был спокоен, потому что знал дорогу как свои пять пальцев. Он сотни раз возвращался домой этим путем, крутя педали своего горного велосипеда, и знал здесь каждый поворот, каждый столб и каждую выбоину в асфальте. Проложенный им еще в десятилетнем возрасте маршрут был настолько близок к идеальной прямой, насколько это вообще было возможно. Чтобы сделать этот маршрут еще прямее, пришлось бы снести пару-тройку жилых домов и как минимум один продуктовый магазин. Мотоцикл идеально слушался руля, тормозил где надо и отзывался приглушенным бархатистым рычанием на малейший поворот рукоятки акселератора. Поэтому Леха Пятнов не стеснялся — он отрывался, как мог, все время поддавая газу и с удовольствием слушая восторженные и одновременно испуганные вопли Пантюхина у себя за спиной.
Они вихрем ворвались на детскую площадку перед домом, в котором проживало семейство Пятновых. Проложенная Пятым траектория пролегала через средний проем тройной арки сваренного из стальных труб разновысокого турника — низенький, повыше и совсем высокий. Подняв тучу пыли и выбросив из-под заднего колеса колючую волну мелких камешков, Пятый вышел на финишную прямую, и поддал газу.
«Хонда» рванулась вперед, рассекая темноту бледным лучом передней фары. Турник стремительно несся навстречу. Он выглядел как-то непривычно, и только в последний момент, когда предпринимать что бы то ни было стало поздно, Пятнов сообразил, в чем дело: между стойками турника была натянута проволока, казавшаяся в свете фары толстой, как пеньковый канат.
Тюха тоже увидел проволоку. Он закричал, отпустил талию приятеля и вскинул перед собой руки, защищая лицо. Пятый закричать не успел. Долю секунды он смотрел расширившимися глазами на стремительно летевшую навстречу смерть, цепляясь окостеневшими пальцами за резиновые рукоятки.
Туго натянутая стальная проволока ударила его точно под подбородочную дугу шлема. Скорость была не так велика, как на шоссе, но этого хватило: Пятого со страшной силой выбросило из седла.
По дороге он сбил сидевшего позади Тюху. Они упали на твердую пыльную землю детской площадки одновременно: Тюха с глубоко рассеченным все той же проволокой предплечьем, Пятый с головой, каким-то чудом державшейся на окровавленном лоскуте кожи, и мотоцикл, вместе с седоками потерявший равновесие. Его двигатель два раза чихнул и заглох.
Одну или две минуты в пустом дворе было тихо, а потом Хлопнула дверь подъезда, и тишину разорвал пронзительный женский крик.
* * *Побродив с полчаса по книжному развалу, что несколько месяцев назад возник в сквере недалеко от Петровки, Илларион заскучал. Смотреть здесь, в сущности, было не на что. От пестроты ярких и по большей части безвкусных глянцевых обложек начинала болеть голова. Беллетристика соседствовала с роскошно изданными энциклопедиями, а иллюстрированные журналы, полные загорелых длинноногих красоток, лежали рядышком с медицинскими справочниками и тяжелыми, как надгробные плиты, томами по астрологии и хиромантии. Лотки с букинистической литературой выглядели бледно: их заполняли в основном потрепанные издания восьмидесятых годов в захватанных грязными руками коленкоровых переплетах. Ничего нового Илларион здесь для себя не открыл: все это было читано-перечитано еще в детстве и уже успело набить оскомину.
