Юлиан Семенов - Пресс-центр
Президент не сказал, что во время телефонного разговора с послом Беннетом слышалась стрельба; дипломат срывающимся голосом объяснил, что ситуация катастрофическая; стрелял, впрочем, офицер безопасности ФБР, чтобы создать должный шумовой эффект; посол Беннет, тайно связанный с корпорацией Дюпона, получил заверения, что после того, как в президентский дворец придет нужный человек, он получит соответствующее количество акций, игра в "опасность" стоила свеч.
Однако помимо Дюпона в Доминиканской Республике были заинтересованы концерны Рокфеллера, Дигона, Ролла, Моргана.
Конкуренты знали, что первый раунд выиграли люди Дюпона; а это не по правилам, каждый должен получить свое.
Началась новая стадия борьбы.
В Санто-Доминго прилетел посол по особым поручениям Мартин, один из самых железных "хард-лайнеров" (19) человек с болезненной ненавистью ко всему, что казалось ему "коммунистическим".
Он был связан с противниками Дюпонов; именно он отвел кандидатуру Весин-и- Весина, остановившись на Антонио Имберте, одном из участников покушения на Трухильо; это вызвало недовольство, ибо Имберт слыл человеком чрезмерных амбиций и скверного характера. Помимо того, все знали, что он давно куплен империей Ролла; это не устраивало ни Рокфеллера, ни Дигона, ни Моргана.
Президент вынужден был считаться с нажимом разных - не по идейным позициям, но по финансовым и деловым интересам - сил и отправил в Санто-Доминго своего помощника Макджорджа Банди и заместителя министра обороны Сайруса Вэнса.
Банди поставил на Сильвестра Антонио Гусмана, крупного агрария, сотрудничавшего в кабинете Боша; это должно было устроить левых. Однако Пентагон по-прежнему поддерживал как Имберта, так и Весина, а не Гусмана.
Банди отозвали в Вашингтон; его ставка на президентство Гусмана была торпедирована; империи ждали, не называя своих ставленников; в столице Доминиканской Республики продолжала литься кровь; в конце концов сошлись на кандидатуре Эктора Гарсии Годоя, который гарантировал максимальные вложения капитала всем американским финансовым империям.
Тем не менее игра в президенты продолжалась; все эти месяцы в храмах гремели колокола по убитым; престиж Северной Америки катастрофически падал; наступило время ударных решений; все хотели определенности; что ж, пускай получат однозначную определенность; так было потом в Чили, так провели операцию в Уругвае, так завершилось дело в Сальвадоре, и лишь в Никарагуа ситуация ускользнула из рук; в Гаривасе подобное допустить нельзя.
Операция, проведенная в Доминиканской Республике, когда страна оказалась в состоянии хаоса, что дало возможность монополиям закрепиться там по всем направлениям, сконструировав такого "президента", который устраивал большинство китов Уолл-Стрита, стала "опытным полем"; "ходы" политиков, разведчиков и генералов были записаны, изучены, спрятаны в сейфы банков и корпораций: жить надо по закону "аналога"; что ж, "доминиканский аналог" - тема для размышлений на будущее, Санчеса уберут, остановившись на оптимальном варианте, выбор есть.
...Накануне Вернье встретился со своим старым приятелем, который работал на цюрихской валютной бирже; тот знал все; он уже сделал свои деньги, поэтому позволял себе быть откровенным с тем, кто просидел с ним на студенческой скамье пять лет кряду; Вернье достаточно было намека; он сопоставил данные, известные одному ему, с возможными версиями; экономика, биржа, финансы и их обращение были для Вернье раскрытой книгой, он чувствовал этот предмет, как поэт ощущает слово, его таинство; он четко вычислил, кто стоит за устремлением повернуть ситуацию в Гаривасе вспять. Он назовет этих людей Уолл-Стрита, надо только почувствовать продольные мышцы спины, поверить в их силу, словно в молодости, нет, в зрелости, когда он тягостно ощущал, как чернокнижные старухи Элизабет насылают на него свои пассы: только б он поступил не так, как считал нужным, только б сделать ему больно и плохо, только б восстановить против него детей, только б поставить его в такое положение, чтобы он оставался один, все время один, каждую минуту, секунду, только б заставить его потерять себя, смириться и перестать быть тем, кем он родился - швабом Пиксом, Георгом, сыном Иоганна...
Он поднялся, включил ночник; уже половина третьего.
- Что, милый? - спросила Гала, словно и не спала. Тебе дать лекарство?
- Нет, спи.
- Ты хочешь работать?
- Да.
- Сварить кофе?
- Я же говорил тебе, когда я подхожу ночью к столу, молчи. Ясно? Я попрошу, если мне что-то потребуется.
- Не сердись, милый...
- Спи.
- А можно, я почитаю?
- Тогда иди в другую комнату.
- Здесь я мешаю тебе?
- Да.
- Можно, я тебя поцелую?
- Потом.
Он сел к столу, ощутив, как у него напряглись мышцы спины. Они сделались сильными, упругими; сейчас я напишу это, подумал он, сейчас я напишу главу "параллели" и приложу таблицу с началом моего поиска и анализа колебаний цен на какао-бобы. И скажу, что Белый дом в течение ближайших недель начнет интервенцию; морская пехота, "спасение жизней американцев" и все такое прочее; статьи в купленных ЦРУ газетах сегодня слово в слово повторяют доминиканское интермеццо; меняются лишь фамилии и название страны, текст можно оставлять прежним... Бедная девочка, неужели я не смогу ей помочь? Маленький мой зеленоглазый козленок, замученный нашими сварами с Элизабет, не простивший мне тишину с Гала, как же я люблю тебя, кровь моя, как же горько мне без тебя, но ведь нужен тебе не я, а Санчес, я обязан лишь гарантировать исполнение твоих желаний, в этом долг отцов, только в этом, в чем же еще?!
В девять утра Вернье связался с редакцией в Мадриде.
- Я закончил врезку о Гаривасе для материала об интервенции в Санто-Доминго, пошлю ее вам "экспрессом", по-моему, удалась; во всяком случае, я ударил наотмашь...
...В одиннадцать часов к нему позвонили из Гамбурга; Вернер Хор, шеф финансовой службы концерна, прилетает в Париж, надо встретить, он относится к тем немцам, которые иностранных языков не изучали, типичный мекленбуржец.
- Гала, - сказал Вернье, - приготовь обед, побольше мяса, прилетает один из моих боссов, его надо ублажить.
- Хорошо, милый. Какого мяса купить?
- Ах, ну я не знаю, право! Купи свинины. Или баранины.
- Хорошо, милый, не думай об этом. Я что-нибудь сделаю и обязательно натушу капусты, он ведь должен, как и все истинные немцы, любить капусту?
Хор, однако, отказался приехать на обед к "герру Пиксу", предложил перекусить в баварском ресторане на Елисейских полях, ему, видите ли, сказали, что там дают настоящий айсбайн (20) и вообще национальная кухня; в моем возрасте, добавил он, нельзя ничего менять, кухню тем более.
Официантка, одетая, как и полагается быть одетой в деревенском ресторанчике под Мюнхеном - белая кофточка с вышивкой, расклешенная юбочка с кринолином и фартук, принесла айсбайн, козий сыр и пенное пиво в больших кружках.
Хор ел хмуро, вяло интересовался распространением изданий, связанных с вопросами экономики, нефти и финансов во франкоязычном мире, отвратительно мял салфетки; тонкие губы финансиста вызывали в Вернье неприязнь, особенно оттого, что были постоянно сальные, словно бы он так и жил с куском айсбайна за щекою, тщательно его пережевывая.
От кофе Хор отказался.
- Берегу сердце, герр Пике, и вам рекомендую... Мы старики, в нашем с вами возрасте за здоровьем надо следить... Единственно, о чем я молю бога, это о том, чтобы умереть по-быстрому. Непереносимо лежать с перекошенной мордой, парализованному... Не находите?
- Я запасся цианистым калием.
- А кто положит его вам в рот? - оживился Хор. Сиделка? Ее отправят под суд. Родственники? Они тоже не захотят встречи с законом. А вы и не доползете до стола, где храните эту удобную смерть, вы же парализованы, под вас "утку" будут подкладывать... Но при этом можете обо всем ясно думать... И вас постоянно, с утра до вечера, будет обуревать ужас, которым вы ни с кем не сможете поделиться: деньги кончаются, чем кормить семью, внуков, грядет нищета, что может быть страшнее? Я пережил нищету, знаю ее гнет. А вы, герр Пике?
- Тоже.
Хор покачал головою.
- Вы пережили ее молодым, одиноким, это не есть нищета, это лишь временное неудобство... Трагедия наступающей нищеты ощутима по-настоящему лишь тем, кто обременен детьми и внуками... Если, впрочем, он человек, а не мотылек... Ладно, теперь о деле, герр Пике... Вы очень мало пишете в здешних изданиях, ваши публикации аморфны, в них нет угодной концерну позиции... Я уполномочен передать вам просьбу руководства... Пока это просьба... Пока... Либо вы определитесь, либо ваш объективизм перестанет нас устраивать и мы будем вынуждены отказаться от ваших услуг здесь, в Париже...
- Что не устраивает Гамбург в моих обзорах?
- Плазменность.
- То есть?
- Расплывчатость, внепозиционность, излишнее копание в деталях... Словом, если вы не дадите несколько обзоров о положении в Латинской Америке, особенно о начатой коммунистами вакханалии хаоса в Гаривасе, о подъеме экономики Сальвадора в свете американской помощи, нам придется расторгнуть контракт, тем более что срок его истекает в декабре...
