Мария Жукова-Гладкова - Горький шоколад после любви
Ее так же бесцеремонно толкнули дальше. Бородач открыл дверь комнаты, и Аню насильно заставили войти туда. Пахло старой мочой и какой-то затхлостью.
Закрывая за собой дверь в коридор, Саша бросил через плечо:
– А теперь посиди и хорошо подумай, следовательница!
Полоска тусклого света исчезла. Дверь захлопнулась. Аня осталась в кромешной тьме.
Пару минут она сидела без движения, как в ступоре. Она не понимала, как такое могло произойти. Как Саша… Или все было спланировано с самого начала? Может, он просто числится в агентстве по недвижимости?
В квартире стояла тишина. Аня услышала, как Саша с бородачом прошли куда-то вглубь, потом все затихло.
«Здесь должно быть окно!» – подумала она.
Девушка принялась обследовать стены. Действовать приходилось только на ощупь: свет в комнату совсем не проникал. Обои оказались старыми, кое-где они висели клочьями, Анины пальцы чувствовали трещины. В комнате, как и следовало ожидать, было четыре стены, на одной когда-то имелось окно, но оно было заколочено досками, отодрать их Аня не смогла. Никаких щелочек она тоже не нашла, да и во дворе, насколько она помнила, было темно. Оставалось надеяться только на дневной свет, который завтра, может, пробьется сквозь какие-то крохотные щели в досках…
Недалеко от заколоченного окна Аня нашла старый матрас, на нем валялось тонкое одеяльце, в котором на ощупь чувствовались дыры. В углу недалеко от двери стояло ведро, закрытое дощечкой, именно от него шла вонь. «Вот и моя тюремная параша», – грустно подумала Аня. Больше в комнате ничего не было.
Аня устало опустилась на матрас. Она не стала ни бить кулаками в дверь, ни кричать, понимая: это бессмысленно. С двумя здоровыми мужчинами (а бородач вообще был гигантом) ей явно не справиться. Да и дверь скорее всего плечом не вышибешь. Ее плечом. Может, и мужским тоже. Наверное, они рассчитывали не только на арестанток-девушек, когда устраивали эту «тюрьму».
Она догадывалась, почему оказалась здесь, только не представляла, что ее ждет. Если бы хотели убить, то вывезли бы за город. Кто же убивает в городе? «Какая чушь! – тут же сказала себе Аня. – Убивают где угодно. И в городе тоже». Ее могут просто разрезать на части и выкинуть… Девушка приказала себе прекратить эти мысли. Хотя скорее всего ее все-таки заставят участвовать в боях без правил.
О побеге пока было рано думать: следовало дождаться дневного света или пока глаза не привыкнут к темноте. Может, удастся разговорить бородача? Он же явно выполняет функции тюремщика. Пижон Сашенька не будет жить в этом сарае и, наверное, в самом скором времени уедет. Не станет он пачкать ручки.
И когда ее хватятся? Есть надежда на Ольгу. Потом – на Юлю. Аня, слава богу, оставила Ольге записку, что она поехала встречаться с Сашей. Ольга вернется сегодня поздно и не станет волноваться, поняв, что Аня не пришла ночевать. Тем более, есть записка. Поэтому на сегодняшний день – и вечер – рассчитывать нечего. Ольга должна забеспокоиться, когда Аня не придет ночевать в воскресенье. Вот тогда она должна поднять на ноги, кого можно. Например, Юлю. Когда Ольга сообразит это сделать?
У Юли есть номер машины Саши. Права была Аня, когда подумала, что его обязательно нужно иметь – если что… Вот это «если что» и случилось, только Смирнова пока, к сожалению, об этом не знает. Только бы она не опоздала… Только бы…
* * *После недели, проведенной взаперти в комнате, в которую и днем-то свет проникал с трудом, спаиваемая водкой, Аня стала другим человеком. Астахов, появившийся, чтобы взглянуть на «материал», не поверил своим глазам.
Борода, или Толик, предупрежденный о его приезде, открыл дверь и провел гостя в комнату, которую занимал сам, потом оттуда дал заглянуть в ту, где содержалась Аня. Астахов не знал точно, что за приспособление установлено в смотровом окне – то ли это называлось прибором ночного видения, то ли было что-то другое, – но в комнате с забитым досками окном он отчетливо увидел Аню.
Она сидела в углу у окна на грязном матрасе, рядом валялся когда-то белый плащ. На Ане было вечернее платье, порванное в нескольких местах, босые ноги вытянуты вперед. Туфли на каблуках и колготки валялись рядом. Аня смотрела в никуда, взгляд у нее был осоловевший. Сомнений не оставалось: она здорово пьяна.
– Как она… себя вела? – повернулся Ящер к Бороде.
Тот пожал плечами.
– Попадаются гораздо более эмоциональные дамочки. Эта-то, можно сказать, тихоня. Кулаками в дверь не била, не орала. Ничего не требовала. Она как бы смирилась с судьбой. Сопротивлялась только, когда я водку в нее заливать начал, но тоже быстро обмякла. И сопротивляться-то пыталась лишь в самый первый раз. Пить не умеет. Если ее все время пьяной держать – паинька.
Ящер молчал. Внезапно из еще одной комнаты раздался звук, напоминавший приглушенный звериный рев – словно орала разозленная львица. За ревом последовали стук в дверь и такие слова и выражения, в таких комбинациях, которые приличная женщина просто сложить не может.
– Еще одна клиентка, – как о чем-то само собой разумеющемся сообщил Борода. – Очередная «жена» Сашки. Сашка – молоток! Так баб окручивает! Вот с этой пришлось помучиться. Но скоро доведу и ее до нужной кондиции. Она недавно из клиники неврозов, изначально нервишки были не в порядке… Хочешь взглянуть?
Не дожидаясь ответа, Борода открыл еще одно смотровое окошко. Ящер увидел похожую комнату, в которой «обстановка» была точно такой же, как и у Ани, только женщина лет тридцати пяти, находившаяся там, здорово отличалась от Тихоновой. Во-первых, она в ярости носилась по комнате, в противоположность безвольной, апатичной Ане. На женщине был накинут расстегнутый ситцевый халатик, все тело посинело от побоев.
– Ты ее бил? – Ящер кивнул в сторону Аниной комнаты.
– Ее-то зачем? – удивился Борода. – Она вроде как на все согласна. Дал пару оплеух, когда пить не хотела… Эта же, – Борода показал на женщину в ситцевом халатике, – совсем другое дело. За ней глаз да глаз нужен. Чуть что – убежать пытается. Доски с окна сорвать хотела. Как дверь к ней открою, тут же норовит выскочить в коридор. Но у меня не забалуешь!
Ящер кивнул.
– Эта, – Борода кивнул в сторону Ани, – уже на все готова. Можете забирать в любой день, когда потребуется. А со второй курвой еще повозиться надо. Не обессудь. Ты же сам качество требуешь. С Анькой будешь разговаривать или не желаешь?
– Буду, – кивнул Ящер.
* * *– Аня! Аня! – пытался растормошить девушку Астахов. – Ты меня узнаешь?
Она медленно повернула к нему голову, посмотрела, не узнавая, потом, видимо, сделала над собой какое-то усилие, потому что глаза ее открылись немного пошире – но так и не узнала. Девушка снова медленно повернула голову – на этот раз уже от Астахова – и уставилась в стену. Теперь в комнате горел яркий свет, наверное, слепивший долго находившуюся в темноте Аню. Выключатель находился в коридоре – Борода специально переоборудовал кое-что в квартире для приема «клиенток», как он их называл.
– Аня! – сделал еще одну попытку Ящер.
Она молчала и не двигалась, даже не меняла позы.
В комнату зашел Борода с жестяной кружкой, наполненной холодной водой.
– Дай ей попить, – сказал он.
Ящер приставил кружку к губам девушки. Она жадно припала к краю и осушила ее всю. Борода стоял в дверях и наблюдал за происходящим.
– Чего ты от нее хочешь? – наконец спросил он.
– Чтобы она заговорила. Мне у нее кое-что выяснить надо.
– Тогда башку под холодную воду подставим. Не поможет – всю под холодный душ. Не знаешь, что ли, как протрезвить? – Борода усмехнулся. – Поднимай ее. Пошли!
Аня не сопротивлялась своей судьбе и позволяла делать с собой все, что угодно. Астахов вместе с ней следовал за Бородой по петляющему коридору когда-то коммунальной квартиры. Она теперь стояла пустой, вернее, не совсем – ее занимал Борода со своими пленницами. Дом расселили, но работы пока не начались, больше в нем никто не жил. Горячей воды не было, потому что отключили газ, а в квартире когда-то работала колонка. Борода готовил себе на плитке: электричество и холодная вода подавались. Пленниц он кормил только черным хлебом. Так – на хлебе и водке – они ломались быстрее.
После душа Астахов отвел Аню в выделенную ей комнату (или камеру?), Борода закрыл их, чтобы Тихонова случайно не предприняла попытку к бегству, хотя это и казалось маловероятным: она была сломлена, в отличие от второй пленницы, у которой оказались недюжинные сила воли и здоровье (или умение пить?).
– Аня, ты должна ответить мне на несколько вопросов, – говорил Астахов, сидя на корточках напротив Ани.
Она безвольно кивнула.
– Расскажи мне, что ты видела у меня в особняке. Что видела Юля Смирнова? Ты помнишь Юлю? Что ты ей рассказывала?
Аня заговорила ровным тоном, лишенным каких-либо эмоций. Астахов не всегда улавливал смысл, язык у нее заплетался, мысли скакали с одного на другое. Потом она замолчала.
