Арнальд Индридасон - Каменный мешок
— Вы говорите о нем так, словно он до сих пор малыш, — заметила Элинборг. — Вы хотите сказать, он умер?
Миккелина только улыбнулась в ответ.
— А Томас? — спросил Эрленд. — Ведь вас было трое.
— Да, Томас, — кивнула Миккелина. — Он был не такой, как Симон. Даже отчим это заметил.
Помолчала.
— Куда звонила ваша мама? — продолжил Эрленд. — Перед тем, как отправиться на Пригорок?
Вместо ответа Миккелина встала и ушла в спальню. Элинборг и Эрленд удивленно переглянулись. Минуту спустя Миккелина вернулась, держа в руках сложенный вчетверо листок бумаги. Развернула его, прочла записку и протянула ее Эрленду.
— Мама подарила мне вот этот листочек, — сказала она. — Я хорошо помню, как Дейв протянул его ей через кухонный стол. Но мы, дети, так и не узнали, что там было написано. Лишь когда я выросла, много, много лет спустя, мама показала мне его.
Эрленд взял записку в руки и прочел ее.
— Дейв, видимо, попросил исландца или американца, говорящего по-исландски, написать для него эту записку. Мама берегла ее как зеницу ока, а я, конечно, заберу ее с собой в могилу.
Эрленд смотрел на записку, не отводя глаз. Написано заглавными буквами, грубовато и неаккуратно, но яснее ясного:
Я ЗНАЮ, ЧТО ОН С ТОБОЙ ДЕЛАЕТ
— Мама и Дейв договорились, что она свяжется с ним, как только отчим выйдет на свободу, — продолжила Миккелина, — и тогда Дейв придет ей на помощь. Не знаю точно, как они планировали это осуществить.
— А разве она не могла попросить помощи на Туманном мысу? — спросила Элинборг. — Там же работало много народу.
Миккелина горько усмехнулась:
— Мама была его жертвой пятнадцать долгих лет. Насилие было физическим — он ее бил, порой так, что она несколько дней подряд не могла встать с кровати, а иногда и дольше. Насилие было и моральным — и это было еще хуже, еще ужаснее, как я уже говорила вашему коллеге Эрленду. Да, он не убил ее физически, но зато уничтожил ее как личность, убил ее душу. Она презирала и ненавидела себя не меньше, чем презирал и ненавидел ее он; она думала о самоубийстве дни и ночи напролет и лишь из-за нас, из-за своих детей, не покончила с собой. А еще из-за Дейва — он был ей большой подмогой те шесть месяцев, что отчим провел за решеткой. Но никого, кроме Дейва, она ни за что не осмелилась бы попросить о помощи. Она никому ни разу не сказала ни слова о том, что ей приходилось терпеть все эти годы, и я думаю, была готова, если придется, снова подчиниться ему, снова терпеть побои. Ведь она знала, каков будет худший исход: он просто — какое слово, «просто»! — изобьет ее и все снова будет как прежде. Прошлое снова станет настоящим.
Миккелина заглянула в глаза Эрленду:
— Дейв не пришел ей на помощь.
Перевела взгляд на Элинборг:
— Но прошлое осталось в прошлом.
— Оба-на! Говоришь, она позвонила?
Грим обнял Томаса за плечи.
— А куда она позвонила, Томас? Ты же знаешь, сынок, меж нами не может быть никаких тайн. Твоя мамаша думала, что сможет сохранить от меня тайну, но она жестоко ошибалась, ха-ха! Ты видишь, сынок, как это опасно — хранить тайны.
— Не смей трогать сына, — сказала мама.
— Ты гляди, какая упрямая, все пытается мной командовать. — Грим сжал Томаса так, что захрустели кости. — Какие новости, какие неожиданные новости. Остается лишь гадать — что дальше?
Симон стал рядом с мамой, Миккелина тоже подползла поближе. Томас заплакал. На его штанах появилось темное пятно.
— Позвонила, значит, говоришь? И что, ответил кто-нибудь? — допытывался Грим.
Куда только подевалась его усмешка, его ухмылка! Тон холодный, лицо угрожающее. Ни мама, ни дети не могли отвести глаз от ожога.
— Никто не ответил, — сказала мама.
— Не может быть! Неужели Дейв не придет и не поможет своей тупорылой корове?
— Нет, никакой Дейв не придет, — сказала мама.
— Ну дела! Интересно, куда же подевался наш болтун? — ухмыльнулся Грим. — Я слыхал, сегодня должен уйти из порта корабль. Набитый солдатами, что твоя бочка селедкой. Видать, в Европе не хватает солдат. Не всем так везет — сидеть в Исландии да греться на солнышке да поебывать наших исландских жен. А может, они его поймали. Может, наше дело, кто знает, оказалось серьезнее, чем они предполагали, и полетели головы. Моя голова что, тьфу! Полетели головы у больших людей, у офицеров. И я готов поспорить, офицеры этому не обрадовались.
Грим сплюнул на пол и оттолкнул Томаса.
— Ни рожна они этому не обрадовались.
Симон ни на шаг не отходил от мамы.
— Главное, я одного понять не могу. — Грим снова подошел к маме вплотную; дети унюхали исходящий от него запах перегара. — Одного никак не могу взять в толк. Ломаю себе голову днями и ночами. Я могу понять, почему, как только меня замели, ты легла под первого же инородца, который положил на тебя глаз. Тут и понимать нечего, ты же блядь подзаборная, вонючая шлюха. Но он-то!
Наклонился к ней так, что едва не коснулся головой головы.
— Что он в тебе нашел? Вот этого я никак не могу взять в толк, — повторил Грим и схватил маму за голову обеими руками. — Ты же уродина! Ебаная корова! Куча говна! Что он в тебе нашел, я спрашиваю!!!
— Мы думали, он станет ее бить и в этот раз забьет насмерть. Мы ничего другого не ожидали. Я дрожала от ужаса, и Симон тоже. Я думала только о том, сумею ли открыть ящик с ножами на кухне. Но ничего не произошло. Они лишь смотрели друг другу в глаза — и, вместо того чтобы бить ее, он опустил руки и отступил.
Помолчала.
— Никогда, никогда в жизни мне не было так страшно. А Симон после этого стал сам не свой. Ушел в себя. Бедняжка Симон.
Миккелина опустила глаза.
— Дейв исчез так же неожиданно, как и появился, — заключила она. — Мама так и не получила от него ни весточки.
— Мы установили его фамилию — Уэлч, Давид Уэлч, — сказал Эрленд. — Наши коллеги пытаются его отыскать. А как звали вашего отчима?
— Торгрим, — ответила Миккелина. — Но для всех он был просто Грим.[58]
— Торгрим, — повторил Эрленд.
Да, было такое имя в списке полковника Хантера.
В этот момент в кармане куртки зазвонил мобильный. Кто это? Ага, Сигурд Оли, которого мы послали наблюдать за раскопками.
— Немедленно валите сюда, — без предисловий потребовал Сигурд Оли.
— Куда? — осведомился Эрленд. — Ты где сейчас?
— По твоему заданию, на Пригорке. Клыкастый и его команда откопали скелет, и мы знаем, кто там лежит.
— Кто лежит где?
— Где, в могиле!
— И кто это?
— Беньяминова невеста.
— А?
— Беньяминова невеста.
— И как тебе удалось это установить, не расскажешь?
Эрленд встал и вышел на кухню, чтобы его не слышали.
— Ты приезжай сюда, сам увидишь, тут двух мнений быть не может. Как говорится, ответ очевиден, — заявил Сигурд Оли и повесил трубку.
26
Через пятнадцать минут Эрленд и Элинборг были на Ямном пригорке. С Миккелиной попрощались на бегу, она несколько удивленно закрыла за ними дверь. Эрленд не стал передавать ей слова Сигурда Оли, сказал лишь, что их срочно вызывают на Пригорок наблюдать за извлечением скелета, и попросил принять их снова позднее, они очень хотели бы дослушать ее рассказ до конца, но сейчас дело неотложное.
— Быть может, мне стоит отправиться с вами? — спросила Миккелина в дверях. — Я…
— Нет, спасибо, не в этот раз, — перебил ее Эрленд. — Нашей группе нужно кое-что обсудить, в деле появились новые обстоятельства.
Сигурд Оли ждал их и проводил прямо к месту раскопок, где из ямы возвышалась знакомая Эрленду клыкастая голова.
— Эрленд, мон шер, — сказал археолог, пожимая полицейским руки. — Вот мы, ан масс, и дошли до конца. В конечном итоге это не заняло слишком много времени, ву компрене.
— И что вы обнаружили? — спросил Эрленд.
— Это женщина, — сурово сказал Сигурд Оли. — Тут не может быть двух мнений.
— Почему? — заинтересовалась Элинборг. — Ты успел заделаться медицинским экспертом, пока нас не было?
— Эксперты тут не нужны, — отрезал Сигурд Оли. — Все ясно и ежу.
— В могиле, мон шер, не один скелет, а два, — подхватил Скарпхедин. — Один скелет взрослого человека, вероятно женский, а другой — скелет ребенка, очень маленького, возможно, еще не родившегося. Вот, посмотрите сами, они так лежат, что…
Эрленд не верил своим ушам.
— Два скелета, вы говорите?
Перевел взгляд на Сигурда Оли — тот с уверенностью знатока кивнул — и заглянул в могилу. В самом деле, Скарпхедин прав. Команда клыкастого практически освободила большой скелет от грунта. Покойник все так же тянет к Эрленду руку, набитый землей рот распахнут, ребра сломаны. В пустых глазницах тоже земля, кожа на черепе не разложилась до конца, лоб закрыт волосами.
