Андрей Воронин - Инструктор спецназа ГРУ
- Погиб наш капитан, - ответил Илларион. - В упор из автомата.
- Жаль, - сказал Сорокин. - Многого он нам не успел рассказать.
- Ничего, - сказал Мещеряков. - Хватит нам того, что мы уже знаем.
- Капитан, - сказал подошедший водитель фургона, - мы вам больше не нужны? Виноват, - спохватился он, заметив Мещерякова, - не заметил вас, товарищ полковник Так это вы там были?
- Я, - буркнул Мещеряков. - Можете возвращаться.
- Спасибо, солдат, - сказал Илларион.
- Всегда пожалуйста, - улыбнулся тот, и фургон уехал, хлопая дверцами, как крыльями.
- Ну что, полковники, - сказал Илларион, - теперь у вас есть свидетель. Можете возвращаться в Москву и начинать всерьез заниматься вашим Северцевым. Работы у вас невпроворот.
- Да, - сказал Сорокин, - похоже, на него работает куча народу.
- Нужно найти машину Алехина, - сказал Илларион. - Я, пожалуй, займусь .именно этим. Пока ваше начальство будет раскачиваться, Северцев может успеть что-нибудь предпринять. После нашего дружеского визита он наверняка начнет действовать, причем очень быстро и грубо. Так что советую вам обоим работать с оглядкой.
- Не учи ученых, капитан, - сказал Сорокин. - Я вот думаю, куда нам нашу свидетельницу спрятать.
- Это я беру на себя, - сказал Илларион. - Ну что, поехали?
Тут выяснилось, что, пока они разговаривали, их свидетельница заснула на заднем сиденье расстрелянной машины, принадлежавшей жене Мещерякова. Стараясь не разбудить ее, Мещеряков сгреб с сиденья битое стекло и осторожно устроился рядом. Сорокин сел впереди, и Илларион повел машину в сторону города. Фары он включать не стал: было уже совсем светло, а когда они пересекли границу кольцевой дороги, над горизонтом показался сверкающий краешек солнца.
Референт генерала Драчева полковник Дмитрий Антонович Северцев предпочитал водить машину сам. Близкие приятели часто посмеивались над ним, утверждая, что в этом он подражает горячо любимому Леониду Ильичу, и не упускали случая осведомиться, не хранит ли он под подушкой портрет незабвенного генсека. Дмитрий Антонович считал, что он обладает чувством юмора, поэтому никогда не позволял себе ни малейшего проявления недобрых чувств по отношению к шутникам. Он даже в самом деле вырезал из какого-то старого журнала парадный портрет Генерального в полный рост и при всех регалиях - ив ответ на шутки приятелей торжественно вынимал его из шкафа.
Впрочем, продолжалось это недолго - шутки стихли как бы сами собой, шутники поувяли, а те, кто больше других любил посмеяться над Димой Северцевым, по странной прихоти судьбы разъехались по дальним гарнизонам и горячим точкам. Ничего не попишешь, все они были людьми военными и должны были служить там, куда пошлет Родина. Вот именно - были.
Во всяком случае, многие из них. Остальные шутить перестали и обращались по имени-отчеству - Дмитрий Антонович не возражал. В конце концов, мало кто работал столько, сколько он. Все, что он теперь имел, было заработано тяжким трудом.
Все это привычным фоном роилось в мозгу, пока он вел свой "шестисотый", получая острое наслаждение от езды. Машина была такая, что позавидовал бы, пожалуй, и сам генсек: в его время таких еще не делали. Дорога мягко стелилась под колеса, обочина сливалась в размытую скоростью туманную полосу, тонированные стекла придавали миру благородный синевато-серый оттенок.
Прошедшие сутки выдались напряженными, но работа, как всегда, принесла плоды - расследование по делу об убийстве Рахлина шло в нужном направлении, да и строго засекреченное досье, которое Дмитрий Антонович вел на своего шефа, за эти сутки изрядно пополнилось. Товарищ генерал, почувствовав себя в безопасности, расслабился и говорил много и свободно, так что Дмитрий Антонович едва успевал менять кассеты в диктофоне. Товарищ генерал был у него, можно сказать, в кармане.
Теперь предстояло немного подчистить тылы. Дмитрий Антонович хорошо понимал, что, связавшись с Забродовым, допустил непростительную ошибку, стоившую ему большой нервотрепки. Товарищ генерал тогда очень сильно его торопил, а спешка никогда не доводит до добра - это Северцев усвоил давно и крепко, но вот поди ж ты... Что ж, и на старуху бывает проруха, но теперь все вроде бы понемногу входило в колею. Строптивый спецназовец был дискредитирован и убит. Правда, и то, и другое пока не приобрело окончательно правдоподобного вида. Милицейские аквалангисты в поисках тела обшаривали топкое дно карьера всю вторую половину вчерашнего дня, но пока ничего не нашли. Впрочем, карьер большой, и даже если этот хитрец каким-то образом умудрился выжить, это ненадолго: его ищут по обвинению в убийстве, а когда найдут, он не проживет и дня, в этом полковник был уверен. Дурак Жангалиев просто не захотел пачкать салон машины. Теперь-то он своей ошибки не повторит.
Оставалась еще эта девчонка - Климова, кажется, - не подписавшая Рябцеву протокол. Ну, с этим проблем не будет.
В подвале дачи Дмитрия Антоновича имелась специальная комната со звуконепроницаемыми стенами, в которой было сказано много откровенных слов и подписано много протоколов. Это был маленький секрет полковника, его тайное хобби, к которому он относился с большой любовью. Комнатка была оснащена по последнему слову техники: сверкающие хромом инструменты, удобное кресло с зажимами для рук и ног, все необходимое от булавок до бормашины... Дмитрий Антонович любил, потягивая кофе с коньяком, наблюдать за работой своих высокооплачиваемых специалистов. Он вообще любил, когда кто-то работал профессионально. Потому, наверное, и связался с этим чертовым Забродовым.
Северцев свернул со скоростного шоссе на проселок, который вел в сторону дачного поселка. Здесь скорость пришлось резко снизить: "мерседес" не был предназначен для быстрой езды по российской "щебенке с гребенкой".. Машина плавно раскачивалась, переползая с ухаба на ухаб, временами задевая днищем неровности дороги - в такие моменты Дмитрий Антонович досадливо морщился, проклиная славянскую широту души, благодаря которой такие вот, с позволения сказать, дороги считались нормой со времен Ивана Грозного. И это, заметьте, на пороге двадцать первого века. Дичь какая-то, честное слово...
Наконец ухабы остались позади, и машина радостно рванулась вперед, почувствовав под собой гладкий асфальт. Каждый сантиметр этого асфальта был оплачен из кармана Дмитрия Антоновича, но полковник ни минуты не жалел о потраченных деньгах - со временем он рассчитывал дотянуть асфальт до самого шоссе. Обидно только, что бездельники из дачного поселка тоже будут пользоваться дорогой, и даже спасибо никто не скажет. Иногда Северцев мечтал, чтобы в одно прекрасное утро весь дачный поселок исчез - не сгорел, не провалился сквозь землю, а просто исчез, словно его и не было, растворился в утреннем тумане и улетел с ветерком...
Он объехал последний пригорок и увидел впереди знакомый бетонный забор. Что-то было не так - он даже не сразу понял, что именно, но в следующую секунду уже разобрался, что к чему, и заскрипел зубами от ярости.
Не хватало ворот. Они не были открыты, они просто отсутствовали. В проем был виден угол дома и унылые фигуры охранников, бесцельно бродивших по двору. Одна смятая, вогнутая вовнутрь створка ворот валялась под забором снаружи, другой вообще не было видно -похоже, она осталась внутри.
Северцев загнал "мерседес" во двор и, громко хлопнув дверцей, выскочил наружу. Точнее, хлопнуть дверцей он только попытался: предусмотрительные немцы устроили все так, что дверца, с какой бы силой ее ни пытались захлопнуть, в самом конце притормаживала и закрывалась мягко и аккуратно. Это немного успокоило полковника: в конце концов, хоть что-то в этом мире было устроено разумно, и срывать злость на машине не стоило, тем более что к нему бегом приближался вполне подходящий для этого объект.
Усатый прапорщик, уже не первый год служивший у Дмитрия Антоновича начальником охраны, подбежал к хозяину и встал навытяжку, преданно поедая начальство глазами.
- Ну, - брюзгливо сказал полковник, окидывая прапорщика пренебрежительным взглядом, - и что это все должно означать?
Теперь, стоя посреди своего двора, он мог видеть и другие разрушения: бетонный забор был исклеван пулями, прожектора на крыше ощерились кривыми клыками битого стекла, а в воздухе, казалось, еще витал едва уловимый запах порохового дыма. Похоже, что здесь разыгралось целое сражение, решил полковник и повторил:
-Ну?
- Нападение, - сказал прапорщик.
- Какое еще нападение? Говорите толком, черт бы вас побрал!
- Под утро приехал этот ваш... из милиции. Капитан Рябцев. Он привез с собой какого-то связанного человека, сказал, что человек этот вам нужен спецназовец какой-то, что ли.
- Спецназовец? - переспросил полковник, чувствуя, что день начинает стремительно портиться.
- Он так сказал. Сказал, что они его еле-еле взяли впятером и что он под наркотой - накачали они его чем-то, чтоб не буянил. Руки у него были связаны: боялся его капитан очень. Я впустил их и передал Степанову и Лагуну, чтобы те посадили этого спецназовца в подвал. Через несколько минут мебельный фургон с неустановленным номером протаранил ворота, а через забор полезли какие-то типы в гражданском. Они открыли огонь, мы заняли оборону, а тем временем этот спецназовец как-то освободился, вырубил Степанова и Лагуна, забрал ту бабу, которая сидела в подвале, и ушел.
