Джулия Стюарт - Тайна голубиного пирога
Томас Траут не видел леди Беатрис в сентябре, поглощенный хлопотами, связанными со сбором урожая. Ее отсутствие угнетало садовника: он ловил себя на том, что во второй раз тянется за уже сорванными гроздьями. Осень прошла, обитатели дворца перестали посещать Цветник, а погода установилась гораздо более холодная, чем обычно. Опасаясь, что он не переживет зимней разлуки с любимой, бедняга наблюдал тайком за леди Беатрис, когда она гуляла по саду: его скромное положение мешало приблизиться к ней.
Совершенно случайно хранитель лозы увидел ее следующей весной в Большом фонтанном саду. Она шла навстречу ему по Липовому променаду, который вот уже много столетий был излюбленным местом для встречи влюбленных. Овеваемый чувственными запахами цветущих деревьев, садовник стоял в грязной рабочей одежде, его спутанная борода хранила следы зимних слез. Траут не в силах был сдвинуться с места, словно пустил корни, как дерево. Его охватил страх, что время успело остудить ее любовный пыл. Леди Беатрис, остановившись, спросила, как он поживает. Когда чувство реальности вернулось к нему, хранитель лозы с ужасом обнаружил, что просит леди Беатрис выйти за него замуж. Но даже больше, чем сделанное им предложение, Траута поразило то, что оно было немедленно принято.
Оба прекрасно понимали, что из-за различия в социальном статусе их брак может быть только тайным. После долгих поисков им удалось найти сельского священника, который согласился обвенчать их. Они приехали в церковь в разных экипажах, чтобы никто не увидел их вместе. Избранница садовника держала в руках букет глициний; на языке цветов это означало: «Я верна тебе» – и что она никогда его не покинет. Вернувшись во дворец, новобрачная нашла свадебный подарок, который ждал ее в передней: пару голубей, которым суждено было никогда не разлучаться.
Когда Томас Траут закончил свой рассказ, они с минуту сидели в тишине. Минк поставила чашку и сказала, что ей пора возвращаться. Отодвигая щеколду на входной двери, садовник повернулся к принцессе и спросил:
– Вы никому не расскажете, мэм? Люди могут осудить наше счастье.
Принцесса покачала головой:
– Нет, мистер Траут. Я хорошо понимаю, сколько проблем у вас возникнет, если кто-то узнает об этом.
* * *Минуло совсем немного времени, и принцессе, делавшей записи, сидя за письменным столом, вдруг пришло в голову, что, если правда о тайном браке леди Беатрис выйдет наружу, новобрачная потеряет нечто большее, чем просто общественное положение. Открыв ящик комода, Минк вынула из него свое предписание о вселении, чтобы проверить, правильно ли запомнила то, что в нем написано. Там говорилось: «Апартаменты подлежат возврату Короне в случае вступления занимающего их лица в первый или повторный брак, если только Ее Величество не пожелает еще раз выдать соответствующий ордер».
Размышляя о том, помнят ли об этом влюбленные, Минк протянула руку к колокольчику: ей захотелось выпить немного хереса. Пуки не отозвалась. Принцесса снова позвонила, но горничная так и не появилась. В раздражении отложив перо, Минк отправилась искать свою служанку. Сначала она прошла на кухню, затем осмотрела все комнаты и наконец добралась до мансарды, заметив на лестнице, ведущей туда, наполовину съеденную булку. Минк медленно отворила дверь в комнату Пуки и обнаружила служанку там. Она завязывала ленты на шляпке. Чемодан ее стоял тут же на полу, рядом с саквояжем для Альберта. Кипа газет под кроватью исчезла, с постели были сняты простыни. Оглядевшись по сторонам, принцесса заметила небольшую коробочку на каминной полке – единственное, что еще свидетельствовало о пребывании Пуки в этой комнате.
Та повернулась к хозяйке.
– Вам нет нужды увольнять меня, мэм: я ухожу сама. Мне не следовало принимать ухажера у нас в доме. Это против правил. Я оставила вам яйцо длинноногого золотого лирохвоста, чтобы отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали. – Пуки указала на коробку и смущенно повернулась к хозяйке. – Надеюсь, мэм, вы не станете ругать меня за то, что я взяла саквояж Альберта.
– Но я не собираюсь тебя увольнять, – сказала ошеломленная Минк. – Спустись лучше вниз и проследи, чтобы обе двери были заперты после моего ухода. Я скоро вернусь.
Пуки покачала головой:
– Есть и еще одна причина, мэм. Люди болтают обо мне в омнибусах, значит они будут говорить и о вас. Махараджа не стал бы меня спасать, знай он, какой позор я навлеку на его семью. Вы не должны больше рисковать репутацией, пытаясь мне помочь. Не сообщайте моей матери, что со мной произошло: несчастная этого не перенесет. Пожалуйста, отошлите ей мой чемодан, чтобы у нее осталась хоть какая-то память обо мне. Это на тот случай, если она захочет вспоминать меня, когда все будет уже позади, – добавила служанка, и слеза скатилась по ее щеке.
Не в силах видеть ее такой расстроенной, Минк посмотрела на потрепанный чемодан с жалкими пожитками своей бывшей няни, которая больше половины жизни присматривала за ней.
– Распаковывай вещи, и больше ни слова об этом, – сказала принцесса дрогнувшим голосом.
Пуки покачала головой, вытирая лицо тыльной стороной руки.
– Вам нужно уделять больше внимания доктору Хендерсону, а не пытаться спасти меня, мэм. Он ваше будущее, а не я.
Принцесса больше не могла этого вынести.
– Сними шляпку, я буду ждать тебя внизу через минуту, – сказала она и вышла, чтобы положить конец этому разговору.
– Мэм?
– Да? – отозвалась Минк из-за двери.
– Говорят, что служанки не должны любить своих хозяек, но иногда они ничего не могут с этим поделать, – раздался робкий голос.
Минк проглотила комок в горле.
– А еще считается, что хозяйки не должны любить своих служанок, но иногда они тоже ничего не могут с этим поделать, – ответила Минк и быстро пошла вниз по лестнице.
* * *Чуть позже раздался стук в дверь кабинета.
– Мэм, – позвала Пуки, стоя на пороге и держась за дверную ручку.
– Да, – откликнулась Минк, не поднимая глаз от блокнота.
Служанка медлила в нерешительности:
– У меня есть предсмертное желание.
Принцесса не шелохнулась:
– Не понимаю, что это вдруг пришло тебе в голову. Смерть грозит тебе не больше, чем мне. Ты заказала баранину у рассыльного мясной лавки, чтобы приготовить из нее фальшивую оленину, как собиралась?
Но Пуки, оказалось, не так просто сбить с мысли.
– Я хочу, – продолжала она, – чтобы вы свозили меня в Королевский аквариум.
Минк повернулась к ней.
– В Королевский аквариум? – переспросила она в ужасе.
Служанка кивнула.
– Это мое предсмертное желание. Я не могу умереть, не узнав, откусят ли львы голову у графини N, – сказала она, вздернув подбородок.
– Насколько я могу судить, это уже случилось.
– Об этом написали бы в вашей газете, мэм. Я читаю ее каждый вечер. Об откушенной голове в ней не упоминалось.
Вновь обратив взор на свой список подозреваемых, принцесса пробормотала, что, возможно, сходит туда с Пуки через неделю.
– Мэм, тогда меня, возможно, уже здесь не будет. Мне нужно туда пойти сегодня.
– Сегодня? – повторила за ней Минк, после чего замолчала, глядя в окно. – Я, право, думаю, нам сейчас не следует выходить из дому, Пуки. Смотри, вон на том дереве сидит ворона.
Служанка подошла к окну.
– Это не ворона, мэм, – ответила она, постукивая пальцем по раме. – Это дрозд.
* * *Пока они стояли в дорожной пробке, Минк смотрела на Биг-Бен через грязное окно двухколесного экипажа, сама не в силах поверить, куда едет. Когда в 1875 году владельцы нового аквариума в Вестминстере приобретали лицензию на устройство музыкальных и танцевальных вечеров, они делали это под тем предлогом, что лондонцам нужны не одни только рыбы. Решено было разбить там летний и зимний сад, где, кроме увеселений для городских невежд, предусматривалось также их просвещение – в концертном зале, театре и картинной галерее. Композитор Артур Салливан, чье сотрудничество в области оперетты с Уильямом Гилбертом породило маниакальное увлечение пиратами[34], был призван дирижировать тамошним оркестром. Здесь также установили парламентский звонок[35], соединенный с палатой общин; предполагалось, что Королевский аквариум будут часто посещать члены обеих палат. Дополнительная респектабельность обеспечивалась тем, что после наступления темноты сюда не допускались одинокие женщины.
Однако в день открытия в аквариумах, размещенных в огромном зале под великолепной крышей из стекла и железа, не оказалось ни рыб, ни воды. Это было незадолго до того, как великий мистер Салливан перестал появляться здесь со своей дирижерской палочкой, к чему публика, которая никогда особенно не стремилась к самосовершенствованию, проявила полное равнодушие. Надежды на просвещение масс стали призрачными, и тогда в ход пошли иные средства, способные их завлечь. Публика, соблазненная женщинами, которыми выстреливали из пушки, голодающими итальянцами, заклинателями аллигаторов, быками, взбирающимися по лестницам, и блошиным театром, не замедлила явиться, устроив непристойную давку. Пьяницы, карманники и проститутки слетались на эти зрелища, как пчелы на мед. В конце концов городской совет отказался продлить лицензию; тогда ему объяснили, что хоть аквариум без рыб и не слишком удачное изобретение, но при этом он ничуть не хуже, чем любой другой.
