Смерть дня (День смерти) - Райх Кэти

– С вами все в порядке, мэм?

Я кивнула, сложила руки на груди, вспомнив, что не одета.

– Нам позвонили ваши соседи.

У него на подбородке болтался ремешок.

– О!

Я забыла о ночной рубашке. Я вернулась в Сен-Жовит.

– Все под контролем?

Новый кивок. Сен-Жовит. Дежа-вю.

– Не возражаете, если я посмотрю?

Я отступила в сторону.

Он оценил ситуацию одним взглядом.

– Жестокая выходка. Не знаете, кто мог забросить вам это в окно?

Я покачала головой.

– Похоже, они разбили окно палками, а потом кинули внутрь пакет.

Он подошел к дымящемуся свертку.

– Наверное, намочили его бензином, подожгли и закинули вам.

Я слышала его слова, но не могла говорить. Тело перестало слушаться, а мозг пытался разбудить в подкорке какой-то бесформенный образ.

Пожарный отстегнул от пояса лопатку, разложил ее и тронул массу на полу моей кухни. Вверх взвились, а потом опустились черные хлопья. Он подцепил лопаткой сверток, перевернул его и нагнулся.

– Похож на обыкновенный мешок. Может, из-под зерна. Дьявол меня забери, если я знаю, что внутри.

Он поскреб сверток кончиком лопатки, в воздухе закружилось еще несколько обугленных пылинок. Он нажал сильнее, переворачивая мешок с боку на бок.

Запах усилился. Сен-Жовит. Кабинет для аутопсии номер три. Воспоминания прорвались, и я похолодела.

Трясущимися руками открыла шкафчик и вытащила кухонные ножницы. Уже не заботясь о ночной рубашке, села на корточки и надрезала мешок.

Труп был маленький, спина выгнута, ноги скрючены от жара пламени. Я увидела ссохшийся глаз, крошечную челюсть с почерневшими зубами. Предчувствие ужаса, притаившегося в мешке, чуть не лишило меня чувств.

"Нет! Пожалуйста, нет!"

Я пригнулась, отрешившись от запаха паленой плоти и шерсти. Между задними лапами свернулся почерневший хвост. Позвонки торчали из него, как шипы из стебля.

Я резала дальше, а по щекам текли слезы. Рядом с узлом я заметила шерсть, уже обугленную, но местами белую.

Наполовину пустые миски.

– Неееееееееееееееет!

Я услышала голос, но не поняла, что он мой.

– Нет! Нет! Нет! Птенчик. Пожалуйста, Боже, нет!

На плечо мне легла ладонь. Потом из моих рук взяли ножницы и осторожно подняли меня на ноги.

Голоса.

Я оказалась в гостиной, под одеялом. Я плакала, тряслась, все тело болело.

Не знаю, сколько я рыдала, но когда подняла глаза, передо мной стояла соседка. Она протягивала мне чашку с чаем.

– Что это?

Я тяжело дышала.

– Мята.

– Спасибо.

Я выпила тепловатую жидкость.

– Сколько времени?

– Третий час.

Она была в тапочках и пальто, из-под которого выглядывала фланелевая ночная рубашка. Мы, конечно, махали друг другу приветственно через лужайку и здоровались во время прогулок, но я ее едва знала.

– Простите, что подняла вас посреди ночи...

– Пожалуйста, доктор Бреннан. Мы же соседи. Я знаю, вы сделали бы для меня то же самое.

Я отхлебнула из чашки. Пальцы оставались ледяными, но теперь почти не тряслись.

– Пожарные еще здесь?

– Уехали. Сказали, что вы можете написать заявление, когда оправитесь.

– Они забрали...

У меня перехватило горло, на глаза навернулись слезы.

– Да. Вам принести еще что-нибудь?

– Нет. Спасибо. Я в порядке. Вы очень добры.

– У вас тут такой погром. Мы прибили доску на окно. Не очень красиво, зато не дует.

– Большое спасибо. Я...

– Пожалуйста. Просто поспите немного. Может, утром все будет выглядеть не так страшно.

Я подумала о Птенчике и испугалась предстоящего утра. В отданной надежде схватила трубку и набрала номер Пита. Гудки.

– С вами все в порядке? Помочь вам подняться наверх?

– Нет, спасибо. Я справлюсь.

Когда она ушла, я свернулась в постели и рыдала, пока не заснула.

Я проснулась с чувством, что что-то не так. Что-то изменилось. Потерялось. Потом вернулось сознание, а с ним память.

Стояло теплое весеннее утро. В окно виднелось голубое небо и солнечный свет, доносился запах цветов. Но красота не могла вывести меня из депрессии.

Я позвонила пожарным и узнала, что физические улики послали в судебную лабораторию. Я уныло привела себя в порядок. Оделась, накрасилась, причесалась и поехала в город.

В мешке не было ничего, кроме кота. Ни ошейника, ни жетона. На одной из деревяшек нашли записку. Я прочитала ее сквозь полиэтилен пакета для улик.

В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ЭТО БУДЕТ НЕ КОТ.

– Что теперь? – спросила я Рона Гиллмана, директора лаборатории, высокого привлекательного мужчину с серебряными от седины волосами и неуместной щербинкой между передними зубами.

– Мы уже проверили на отпечатки. Ничего ни на записке, ни на поленьях. К тебе подъедет следовательская команда, но ты же знаешь не хуже меня: ничего они не обнаружат. Окно твоей кухни расположено так близко к улице, что преступники скорее всего подожгли мешок и кинули его с тротуара. Мы поищем отпечатки ботинок и опросим соседей, конечно, но в полвторого ночи в твоем районе вряд ли кто-то бодрствовал.

– Жалко, что я живу не на бульваре Уилкинсон.

– Ты где угодно попадешь в неприятности.

Мы много лет работали вместе с Роном. Он знал о серийном убийце, взломавшем мою квартиру в Монреале.

– Мы проведем исследование твоей кухни, но, поскольку преступники не заходили внутрь, следов не будет. Надеюсь, ты ничего не трогала.

– Нет.

Я и близко к кухне не подходила с прошлой ночи. Не могла смотреть на миски Птенчика.

– Ты работаешь над чем-то, что могло бы кому-то не понравиться?

Я рассказала ему об убийствах в Квебеке и телах с острова Мертри.

– Как они добрались до кота?

– Может, он убежал, когда Пит пришел его кормить. С ним случается... – Укол в сердце. – Случалось.

"Не плачь. Не смей плакать".

– Или...

– Да?

– Ну, я не уверена. На прошлой неделе, кажется, кто-то взломал мой кабинет в институте. То есть не совсем взломал. Я могла оставить дверь открытой.

– Студент?

– Не знаю.

Я описала ситуацию.

– Ключи от дома лежали в сумочке, но та девушка могла сделать оттиск.

– Ты выглядишь разбитой.

– Немного. Я в порядке.

На мгновение он замолчал. Потом:

– Темпе, когда я услышал, что случилось, то подумал на разозлившегося студента. – Он почесал нос. – Но может, это не просто злая выходка. Будь аккуратней. Скажи Питу.

– Не хочу. Он посчитает себя обязанным присматривать за мной, а времени у него нет. Никогда не было.

Когда мы закончили разговор, я отдала Рону ключи от пристройки, подписала отчет о происшествии и ушла.

Хотя машин на дороге почти не встречалось, я ехала до института дольше, чем обычно. Внутренности сжал и не желал отпускать ледяной кулак.

Это ощущение не покидало меня весь день. Управляясь с делами, я постоянно видела кота. Котенок Птенчик сидит и сучит передними лапками, как воробышек. Развалился на спине под диваном. Выписывает восьмерки вокруг моих щиколоток. Смотрит на меня в ожидании остатков каши. Печаль, преследовавшая меня последине недели, превратилась в настоящую меланхолию.

После работы я пошла в спортивный комплекс и переоделась в спортивный костюм. Я бежала изо всех сил, надеясь, что физическое истощение облегчит душевную боль и расслабит тело.

Я стучала кедами по дорожке, а в голове одна мысль сменяла другую. За думами о коте последовали слова Рона Гиллмана. Убийство животного говорило о жестокости, но и о непрофессионализме. Может, действительно несчастный студент? Или смерть Птенчика предваряет настоящую опасность? От кого? Существует ли какая-то связь с нападением в Монреале? Или с расследованием на Мертри? Может, меня затягивает в нечто большее, чем я думала?

Я бежала все быстрее, и с каждым шагом тело освобождалось от напряжения. Через шесть километров свалилась на траву. Переводя дыхание, я рассматривала крошечную радугу, переливающуюся в струйках от поливальной машины. Удалось. В голове ни единой мысли.