Убийца из детства - Юрий Александрович Григорьев
Да, тогда все было именно так. Но сейчас! Альке не восемнадцать. И даже не тридцать два. Сегодня она женщина, перешагнувшая экватор жизни. За плечами жизненный опыт и житейская мудрость. Нет больше той наивной девочки, что была по уши влюблена в славного мальчика Борю. Есть зрелая женщина, разум которой давно уже не поддается бездумным порывам сердца.
За окном автомобиля мелькали дома, вывески, светофоры. Журавлев скользил по ним взглядом и не видел. Мысли его были заняты поиском ответов на вопросы, которые вспыхнули в его мозгу после неожиданного звонка Альки. Как же получилось, что он приехал отыскать Альку, а в итоге она нашла его? Увидела случайно на улице? Не поверила своим глазам? Разве можно вот так, сразу узнать в солидном, с нездоровым брюшком и лысеющем мужчине того Борю, что целовал ее когда-то? Но она чувствовала: это он! Еще не зная, зачем это делает, пошла за ним. Видела, как он зашел в гостиницу. Дождалась¸ пока за ним закроется дверь лифта, подошла к дежурной и спросила у нее фамилию заинтересовавшего ее мужчины? Убедилась, что это он, ее неверный возлюбленный из далекой юности. Почему сразу же, из вестибюля гостиницы, не позвонила ему в номер? Растерялась, наверное. Вышла из отеля, еще не зная, как поступит. Но номер телефона у дежурной все-таки спросила!
«Стоп! – оборвал себя Журавлев. – При чем здесь отель? Она же звонила на мобильник! Значит, о том, что я в городе, узнала иначе. Но как? Тут вариантов тоже немало. Например, жизнь свела с кем-то из общих знакомых. Ведь познакомилась же Таня с женой Чушкина! И тут могло быть что-то подобное. Москву называют большой деревней. Да и Питер тоже. Потому что в этих городах-миллионниках запросто можно встретить того, кого в своем-то городе сто лет не видел! Что уж говорить про не такой уж и большой северный городок! И получилось, что Алька подружилась с одной из его одноклассниц. Как-то при случае та показала Альке школьный альбом. Увидев в нем Журавлева, Алька сказала, что была знакома с ним. И даже встречались. От нее Алька могла узнать, что их общий знакомый в городе. “Помнишь, ты говорила, что дружила с Журавлевым? Я вчера видела его на встрече одноклассников”. А дальше что? Как она узнала номер телефона? Тут тоже могло быть по-разному. Через одноклассников. Но тогда кто-нибудь да проговорился бы. Та же самая подруга Альки. Могла и позвонить: “Журавлев! Ты помнишь Алю? Это моя подруга. Я ей сказала, что ты приехал”. Звонка не было. Значит, этот вариант отпадает. Тогда что?»
Журавлев взглянул на водителя. Но по сосредоточенности немолодого таксиста понял, что тот не склонен к беседе с пассажиром. Может быть, не болтун. В отличие от большинства своих коллег. А может быть, ему надоело целый день болтать с седоками на одни и те же темы. Ведь пассажир ездит в такси один, максимум два раза в день. А у таксиста их за день десятки. И почти каждый считает своим долгом поговорить о погоде.
Тайна Алькиного звонка зудила в груди, как зудит в пальце воспалившаяся заноза. Уж больно странными были и сам звонок, и предложение встретиться в старом доме. Да, с Алькиной комнатой связана очень важная часть их недолгой любви. Журавлев со свойственной ему сентиментальностью и врожденной убежденностью, что большое всегда проявляется в малом, убежденностью, получившей за долгие годы многократное подтверждение, не раз и не два вспоминал ту новогоднюю ночь. В первые годы после разлуки ее события казались забавными. Просто веселым приключением. Но с годами его отношение к той ночи, а главное, к себе за то, как он поступил с Алькой, менялось. Пока не стало изматывающей душу болью, недовольством самим собой за мальчишескую бессердечность. Необходимость избавиться от лежащего на сердце камня заставила его приехать в город детства, чтобы найти Альку и повиниться перед ней. Почему же нет радости от того, что через считанные минуты он увидит ее?
Беспокойство! Вот что не давало ему покоя. Странным был не только звонок. Журавлев интуитивно чувствовал, что в словах Альки было что-то странное. Что именно, он не мог понять, но чувствовал, что в нем кроется важная тайна. Ему казалось, что вот сейчас, в эту секунду, он поймет, в чем дело. Потому что это непонятное мелькало в сознании неясной, неуловимой тенью. Оно было совсем рядом. Вот только ухватиться за него Журавлеву не удавалось.
Так бывает, когда силишься вспомнить имя малознакомого человека или редко употребляемый термин. Когда есть чувство, что ты знаешь, вот оно, это слово, крутится в сознании совсем рядом с пониманием, что вот-вот ухватишься за него. Но всякий раз, когда добыча уже в руках, она непостижимым образом выскальзывает, как на рыбалке выскальзывает из пальцев скользкий угорь. И все начинается сначала.
Что-то в словах Альки было чужим! Неестественным. Но что?
Водитель сбавил ход и свернул на улицу Нестерова.
– Вон к тому дому! – сказал Журавлев, показывая на дом Альки.
Водителя ничуть не удивило, что пассажир хочет выйти у заброшенной столетней развалины. Затормозил напротив выбитых окон первого этажа.
– Подождете? – спросил Журавлев. – Я быстро! И поедем… пока не знаю куда. В самый лучший ресторан!
Водитель отрицательно помотал головой. Видно, не привык доверять таким торопыгам, каким предстал перед ним этот пассажир. Торопится в какие-то развалины. «Наверное, принял меня за сатаниста! – подумал Журавлев. – Опаздывающего на посвящение».
Он расплатился с водителем. Вышел из машины. «Шевроле» тут же рванула вперед. Журавлев остался один на пустынной улице. Ночь была темной и безлунной. Подсвечена только желтоватым кругом света от ближайшего фонаря, но он метрах в тридцати.
Журавлев поднял голову. Единственное окошко Алькиной комнаты чернело темным, неприветливым пятном. Сидит в темноте! Неужели ей не страшно? Одна в пустом, заброшенном доме. Впрочем, если не терять хладнокровия, то как раз в таком месте бояться нечего. В такой развалюхе не поселится даже самый пропащий бомж. А уж бандитам в нем и
