Станислав Родионов - Запоздалые истины
Она засмеялась мелко и звонко, ее смех вырвался в приоткрытое оконце и вместе с дождиком запрыгал по парно́му асфальту. Этот смех обнадежил — они договорятся. Но пока говорила она, рассказывая о работе в универмаге и учебе в институте; слов было много, торопливых и разных, за которыми Катя едва поспевала, то и дело повторяя: «Я вся в движении...» Петельникова подмывало спросить, куда она движется, но свои вопросы он берег для дела.
— Я вас заболтала, — спохватилась она. — Вы бы меня перебили, а то я вся в движении.
Она посерьезнела, приготовившись теперь к его словам.
— Катя, вы любите детективы?
— Нет.
— Жаль, — разочаровался инспектор.
— Они несерьезные.
— Детективы удовлетворяют прекрасную человеческую потребность — любознательность и любопытство.
— А почему вы спросили?
— Хотел втравить вас в детективную историю.
— Если надо...
— Катя, вы романтик? — пошел он с другого конца.
— Все женщины — романтики.
— Ну уж все.
— Мне хотелось везде побывать. В Антарктиду тянуло, в Сахару, на какие-нибудь острова...
— Это потому, что вы вся в движении.
— Мне и на Луну хотелось, и на Марс, а вот пришлось...
— А вы бывали на Байкале? — перебил он.
— Нет.
— В среднеазиатских пустынях? На реке Уссури? В новгородских лесах? В сибирской тайге?
— Не была...
— Почему романтику мы ищем везде, только не у себя дома? — задумчиво спросил инспектор вроде бы у машины.
Они умолкли, оказавшись на границе, которая межует два разных разговора. В волнах ее волос блестели мелкие капельки воды. Замша его куртки тоже ими усеялась, а он не стряхивал их, чувствуя близкую свежесть.
— Вы к чему... о романтике? — настороженно спросила она, косясь быстрыми глазами.
— К тому, что хочу предложить вам участие в романтической истории.
— Какой?
Инспектор молчал. Честность Муравщиковой сомнений не вызывала, и его молчание произошло оттого, что он сам толком не ведал, в чем заключается эта романтическая история. Ее еще нужно было придумать. Не объяснять же ей, что в работе инспектора уголовного розыска импровизация случается чаще, чем в работе актера.
— У вас подруги есть?
— Как же. Ольга, Верка, еще одна Верка, и Марина.
— А Дарья Крикливец?
— Это не подруга. Раньше у нас работала.
— Что она за человек?
— Спокойная очень. Я-то вся в движении...
— Расскажите о ней подробнее.
— Мы встречаемся-то раз в год. Работает в баре, одинокая, спокойная...
— Сегодня она зачем приходила?
— Приглашала завтра на день рождения.
Инспектор радостно вздохнул — теперь он знал ту романтическую историю, в, которую вовлекал Муравщикову.
— Вы согласились?
— Отказалась.
— Где вы живете?
— Ой, далеко. В Радостном поселке.
Петельников завел мотор, прибавил громкости магнитофону и поехал мягко, как поплыл.
— Катя, согласитесь.
— Хорошо, мне не трудно.
— Только вы должны пойти с ухажером.
— С каким ухажером?
— Какого мы вам дадим.
— А как же муж?
— Мужу объясним.
— Если надо... — вздохнула она.
— Надо, Катя.
— А кто будет этим ухажером?
— Я
16
Они решили вечером все обсудить у Петельникова. И повод был — четыре пачки пельменей.
Уже подходя к его дому, Леденцов вдруг увидел высокого мужчину в рабочей спецовке с охапкой разномерных досок на плече. Инспектор уставился на мужчину, ибо лицом тот очень походил на Петельникова.
— Тебя что — парализовало? — спросил мужчина.
— Откуда дощечки? — нашелся Леденцов.
— С помойки, вестимо.
— То есть, зачем дощечки, товарищ капитан?
— Сейчас покажу...
Петельников привел его на развороченную кухню, одна стена которой уже была забрана деревом в рост человека.
— Сами сработали?
— Неужели дядю просил? Проходи в комнату, а я переоденусь.
Пельмени Леденцов намеревался лишь попробовать, ибо есть мясокомбинатовскую лепню после маминых блюд ему не хотелось. Но Петельников сперва сварил их на пару, потом поджарил на сливочном масле, а затем полил бело-зеленой смесью, составленной из сметаны и аджики. И Леденцов съел свою половину, две пачки, быстро и с небывалым аппетитом.
Умиротворенные, перешли они от большого стола к малому, где все было приготовлено для кофе. Инспектора расстегнули вороты рубашек и закатали рукава. Леденцов еще раз оглядел комнату...
В широкие окна цедилась белая ночь. Лампочки торшера тлели за плотным абажуром. В этом смешанном свете отделанные деревом стены казались мягкими.
— Тоже сами, товарищ капитан? — спросил про стены Леденцов.
— Сам.
— А дерево?
— На свалке, на помойках, у мебельных магазинов...
— Я же говорю — супермен, товарищ капитан, — восхитился Леденцов.
— Умелец, лейтенант.
Гость разглядывал огромную комнату.
Мебель светлого дерева, как и стены. Книги — классика и детективы. Белая тахта, широченная, как паром, с брошенным на нее оранжевым телефоном. Три стола: обеденный, письменный и для кофе. Бар, стоило который открыть, как он слепил подсветкой, зеркалами и бутылками. Угол с аппаратурой: цветной телевизор, стереопроигрыватель, два радиоприемника...
— Как у вас на все денег хватает? — спросил Леденцов необижающим тоном.
— Лейтенант, я не пью и не курю. Не пользуюсь услугами никакого сервиса, кроме бани. Автомашину, телевизор, сантехнику я чиню сам.
— А стирка? — перебил Леденцов.
— Разумеется, сам, это мужская работа. Дальше, у меня неплохая зарплата. И я не гнушаюсь заработком. Ты где отдыхал в прошлое лето?
— С мамой на юге.
— А я без мамы и не на юге.
— Вы отдыхали на Урале, товарищ капитан.
— Да, рабочим в экспедиции месяц бил шурфы и рыл канавы. Размялся физически и привез четыреста рублей.
Леденцов смотрел на капитана возбужденными глазами. Этого человека он знал несколько лет, но ежедневно ему приходилось смотреть вот такими глазами, — ежедневно он спотыкался в этом человеке на чем-то новом.
— Некоторые усматривают в вас элементы мещанства, товарищ капитан.
— Из-за машины?
— И замшевой куртки, — добавил Леденцов.
Петельников сходил на кухню и принес кофе, сваренный по-восточному в маленьких кованых джезвочках.
— Вчера мне один гражданин характеризовал соседа... Он, говорит, махровый мещанин — у него есть кожаное пальто. Пальто это оказалось вроде реликвии, дедово еще, красногвардейца, который в нем Питер охранял. Так будем ли говорить о дураках, лейтенант?
— Будем, товарищ капитан, потому что их много.
Петельников разлил кофе по чашечкам, прошел в аппаратный угол, поставил диск-гигант на проигрыватель и включил. Музыка выплеснулась не сразу, заставив Леденцова оглянуться, — он ждал ее из угла, а она потекла вроде бы ниоткуда, из стен, из книг.
— Леденцов, а кто такой мещанин?
Петельников чувствовал, что этот разговор необходим лейтенанту, решавшему что-то для себя.
— Тот, кто не работает в уголовном розыске, товарищ капитан.
Улыбнулись они одновременно.
— Я бы спросил тех, кто шьет мне мещанство... На каком уровне бедности нужно пребывать, чтобы не слыть мещанином? Петрова ты знаешь... Вечно у него нет денег, вечно он ноет, вечно у него нехватки. Так поколотись, постарайся, смени работу, будь мужчиной...
— А если он любит свое дело?
— А тогда повышай свою квалификацию, учись, вкалывай. Я вот... Да ты знаешь, сколько я работаю?
— Знаю. В Управе говорили, что вам дадут майора. Не забудьте отметить, товарищ капитан.
— Тогда мы съедим не по две пачки пельменей, а по три.
— И кофий будем пить кружками.
— Все дело в соотношении главного и второстепенного, лейтенант. Шмутки не главное, но они тоже делают жизнь интересней. Я презираю мужика, который не может прилично обеспечить себя и семью. Это лодырь. Так что если услышишь, как говорят про меня...
— Я их чайником по морде, товарищ капитан.
Они допили кофе по-восточному. Петельников ушел на кухню за новым. Леденцов слушал музыку, которую он вроде бы знал, и в то же время она вроде бы звучала впервые. От музыки ли, от кофе ли, от двух ли пачек пельменей, а скорее оттого, что капитан пригласил к себе, на Леденцова нашла счастливая истома.
Петельников принес кофе. Теперь решили пить с ликером, для чего был распахнут ослепительный бар и найдена в стеклянном частоколе бутылка ванильного ликера. Приложившись к чашке, Леденцов почувствовал, как истома прибывает.
— А к директору универмага ты потом сходишь, — охладил его Петельников.
— Зачем, товарищ капитан?
— Извинишься за обман. Как кофе?
