Мэтью Кляйн - Афера
— В общем, времени мы потратили много. Но в итоге выяснили, что вы обокрали русскую мафию.
Дэвис испытующе глядит на меня. Я молчу.
— Я не знаю в точности, как вам это удалось, — продолжает он, — зачем вы это сделали и сколько взяли. Пожалуй, и не хочу знать. Если честно, лучшей жертвы и придумать было нельзя.
Дэвис ждет от меня какого-то ответа. Но я ни подтверждаю, ни опровергаю его слова. Возможно, это ловушка. Я молча гляжу на него.
— К сожалению, — продолжает он, — это вылилось в серьезную проблему для меня и моей напарницы, а еще для десятка моих людей. Мы работали по Сустевичу девять месяцев. Мы скрупулезно собирали материал против него. Наркотики, проституция, вымогательства и так далее. Через неделю мы собирались накрыть всю банду Сустевича.
— И что вам мешает?
— Вы нам мешаете, — объясняет Дэвис. — Что бы вы ни натворили, это не дает нам поймать Сустевича.
— Ничего не понимаю.
— На его счете денег нет. Он исчез. Возможно, ударился в бега. Возможно, убит.
— Но вы же сами сказали: лучшей жертвы и придумать нельзя.
— Боюсь, не все так просто. Правительство потратило на расследование около шести миллионов долларов. Все очень серьезно. В случае провала может полететь голова нашего начальника. И начальника нашего начальника. Таким образом, и моя голова тоже может полететь. Вы понимаете, что это означает?
— Кажется, начинаю догадываться. Моя голова тоже может полететь?
Он выразительно тычет в меня пальцем: «Браво, ты угадал, засранец».
— Поймите, — говорю я. — Я не утверждаю, что имею какое-либо отношение к Андре Сустевичу. Но если бы имел, то предположил бы, что он поставил на кон чужие деньги и проиграл их. До последнего цента. И, возможно, он скрывается от взбешенной русской мафии.
— Вы не поняли, о чем я говорил.
— О чем же?
— Может, я смогу объяснить, — встревает в разговор мамаша Уоррен. Тихим, мягким голосом она принимается рассказывать: — Думаю, мой напарник имел в виду другое: кого-нибудь мы в любом случае арестуем… за какое-нибудь преступление. Мы не можем позволить себе остаться с пустыми руками, закрыв расследование.
— Ах, вот оно что, — начинаю я понимать, к чему она клонит.
— Вопрос лишь в том, мистер Ларго, — продолжает она, — арестуем ли мы мошенника или сутенера и вымогателя. Если честно, мы бы предпочли взять Сустевича. Но если придется, не побрезгуем и вторым вариантом.
— То есть мной.
Агент Уоррен пожимает плечами. Выражение лица у нее, как у мамаши, отчитывающей своего ребенка, у которого болит живот: «Вот видишь, как бывает, когда ешь слишком много печенья?»
Я делаю еще одну попытку. Когда тебя в чем-нибудь обвиняют, в супружеской ли измене или в неуплате налогов, самая безопасная линия поведения — это все отрицать, отрицать и еще раз отрицать.
— Поймите, ребята, я и вправду хочу вам помочь. Но я никак не связан с Андре Сустевичем. Я не имею к нему никакого отношения.
Судя по выражению лица агента Дэвиса, ему все это начинает надоедать. Он достает из кармана диктофон и ставит его на стол передо мной.
— Послушайте, пожалуйста, эту запись, — просит он, нажимая на кнопку.
Из динамика доносится голос, пробивающийся сквозь помехи. Судя по качеству записи, это перехваченный телефонный разговор.
Голос первого человека мне не знаком. У него непонятный восточноевропейский акцент, размазанный, как сметана по блинам. Он говорит:
— Но Кип Ларго — преступник. Мы не сможем удержать его на коротком поводке.
Второй голос я узнаю мгновенно: русский акцент, говорит с достоинством, взвешивая каждое слово. Профессор.
— Не беспокойтесь насчет мистера Ларго. Удивить он нас не сможет. У меня есть свой человек в его команде.
— Кто он?
— Давайте будем называть этого человека «Вильнюсом», — отвечает Профессор.
— Вильнюсом? А вы можете доверять этому Вильнюсу?
— Мне нет нужды ему доверять, — объясняет Профессор. — Вильнюс мне принадлежит.
Агент Дэвис нажимает на кнопку «Стоп». И выразительно глядит на меня.
— Ну? — спрашиваю я. — Что хотите от меня услышать?
— А вам разве все равно? — удивляется агент Уоррен.
— Нет. Если, конечно, это правда. Такие люди, как Сустевич, много чего говорят.
— Вы знаете, о ком идет речь?
— Нет, — признаюсь я — А вы?
Она мотает головой. Я чувствую облегчение. Я не хочу этого знать. В конце концов, вариантов немного. И ни один мне не нравится.
Агент Дэвис наконец выдает фразу, к которой вел последние десять минут.
— Итак, предложение наше таково: вы выдаете нам Сустевича. Если вам это не по силам, то Вильнюса. Кем бы он ни был. Или она.
— А если я откажусь?
— Тогда вам светит второй срок — три года в тюрьме.
— Не самая приятная альтернатива.
Агент Уоррен пожимает плечами: «Нет, конечно, но мы тебе преподадим очень ценный урок».
— Если я вам помогу, меня отпустят?
— Сейчас — да, — отвечает агент Дэвис. — Но я не могу обещать, что через месяц вами не заинтересуются или что мы не обнаружим что-нибудь, о чем нам пока неизвестно. Поэтому вам, наверное, захочется на какое-то время исчезнуть.
— Да, кстати, у меня есть нечто, когда-то принадлежавшее Андре Сустевичу.
— Что? — интересуется Дэвис. — Вы пепельницу у него из дома стянули?
— Почти.
— Ладно, — подытоживает Дэвис, глядя на агента Уоррен в поисках поддержки. — Думаю, если вы выдадите нам кого-нибудь из людей Сустевича, вопрос о том, сумел ли кто-то обчистить Профессора, нас интересовать перестанет.
— Жестокие вы ребята, — улыбаюсь я.
— Правда? По-моему, мы вполне справедливы, — возражает агент Уоррен.
— Где же вы были пятьдесят лет назад, когда были нужны больше всего?
Она мотает головой, ничего не понимая.
— Проехали, — говорю я. — Длинная история.
* * *Знал ли я о существовании Вильнюса?
Конечно, я подозревал. И мои опасения — или же надежды, смотря с какой стороны посмотреть, — подтвердились, когда акции HPPR стали расти в цене. Когда цена акций поднялась с трех центов до шести долларов — еще до появления пресс-релиза, до того, как я посоветовал Напье покупать именно эти акции, — я убедился, что один из близких мне людей работает на Сустевича.
Наверное, я всегда знал это. В конце концов, слишком уж удачно все складывалось. Джесс позвонила в нужный момент. Она вернулась в мою жизнь в тот самый момент, когда я брался за аферу. Она снова влюбила меня в себя.
Таких совпадений не бывает. Совпадение — это знак свыше. Так Господь Бог предупреждает, что надо держать ухо востро.
46
В воскресенье утром я беру черный кожаный дипломат Элиху и спускаюсь в вестибюль отеля. Выйдя из отеля, прошу коридорного вызвать такси. Он нажимает на кнопку, и над навесом отеля зажигается зеленый свет. Через двадцать секунд подъезжает такси.
Я сажусь в такси.
— Кэхилл-стрит, 65, — говорю я. — Вокзал «Амтрак».
— Понятно, — отвечает водитель, темнокожий мужчина средних лет.
Он включает счетчик и отъезжает от отеля.
У станции мы оказываемся через пять минут.
— Вы можете подождать? Не выключайте счетчик. Я вернусь через минуту.
Водитель кивает. Я выхожу из такси. Здание вокзала на Кэхилл-стрит построено в форме буквы «L». Железнодорожные пути отходят от горизонтальной черточки L, а автобусы стоят у вертикальной. Сам вокзал построен из кирпича приятного красно-коричневого цвета, а крыша покрыта ярко-красной черепицей.
Изнутри вокзал кажется больше. Он выполнен в духе итальянского Ренессанса. Его построили в тридцатые годы, и тогда стройку задумывали как средство занять безработных. Двухэтажный зал ожидания, стены из известки, обшитые деревянными панелями «под мрамор». На стене над кассами изображен Сан-Хосе времен создания вокзала, когда город был не южной границей некой Силиконовой долины, а скорее огромным амбаром, удобным перевалочным пунктом, через который везли на восток страны сливы и абрикосы.
Я иду по мраморному полу в другой конец вестибюля. Голос из громкоговорителей эхом раскатывается под вокзальными сводами. Этим голосом — или чем-то похожим на человеческий голос — объявляют об отправлении поезда, или о прибытии поезда, или вообще о том, что автобус следует искать не на пятой, а на девятой платформе. Похоже, громкоговорители здесь не меняли со времени постройки здания.
На другом конце зала я обнаруживаю камеры хранения. Сделаны по новой технологии — ключ не нужен, достаточно просто придумать код из трех цифр. Я вставляю пять долларов, этой суммы должно хватить на сутки. Прочитав инструкцию, приклеенную на обратной стороне дверцы, я решаю опробовать систему: закрываю пустую ячейку, а потом открываю ее, введя код — 911. По-моему, комбинацию я придумал одновременно хитрую и запоминающуюся. Интересно, согласится ли со мной Сустевич?
