Нил Олсон - Икона
— Подожди, — тихо сказал Коста. Он положил в рот клочок, из тех, что лежали возле правой руки, и запил его вином, совершая свое собственное причастие. Проглотив то, что было у него во рту, он откинулся на спинку стула и кивнул.
Элиас поборол искушение просто нажать на курок.
— Пожалуйста, не убивай моего брата, — добавил Коста. — Он ни о чем не знает.
Элиас взглянул на мальчика, лежавшего у его ног. Теперь до него дошел смысл записки Стаматиса: «Пощади мальчика». Не Косту — старик был готов к этой жертве, — а младшего сына. «Насколько сильно я его ударил? — подумал Элиас. — А почему, собственно, это должно волновать? Парень пытался застрелить меня. Вся семья — сплошная гниль».
— Зачем он здесь?
— Я не мог в одиночку нести Богородицу.
— И твой папаша послал мальчика. А чего же он и сестру не послал? Почему бы не привлечь всю семью — ведь добыча того стоит, а?
Коста молчал.
— Ты предал меня, — продолжал Элиас спокойным голосом, как будто рассуждал о погоде. — Никто, ни единый человек не доверял тебе, кроме меня, — один я тебе верил.
— Ты послал меня сделать эту грязную работу — и я сделал ее хорошо.
В его голосе послышался вызов — а может, он и был там все время, скрывавшийся до поры, а теперь выпущенный на свободу огнем, опалившим тело?
— Конечно, сделал. Воровать и убивать — это у тебя в крови. Я поставил перед тобой задачу, а ты предал меня.
— А может, я просто был предан своей семье.
— Такая свинья, как твой отец, не может требовать преданности. Преданность! Ты, ублюдок, зачем ты сделал это с Микалисом?
— Он застал нас, когда мы выносили икону.
— Твой отец тогда еще был в церкви.
— Он не мог справиться с ложной стеной.
— Это ты сказал ему, где спрятана икона?
— Да.
— Потому что слышал мои указания Мюллеру?
— Да. Но их не так-то просто оказалось выполнить. Потребовалось время, чтобы просто проделать дырку в стене. А потом ему показалось, что приближаются немцы, поэтому он поджег церковь — у переднего входа. Когда он добрался до иконы, уже все горело.
— А как ему удалось выбраться?
— Он хотел выйти через заднюю дверь, но там уже были ты, я и остальные. Он чуть не выбежал прямо на нас, но его спугнул священник.
— А почему он не ушел через склеп?
Коста смотрел на капитана и, казалось, обдумывал свои слова.
— Он пытался. Но там его кое-кто поджидал.
— Немцы?
— Нет.
— Кто же?
— Сам догадайся. — Коста повернулся на стуле, и его лицо исказила гримаса боли. Если вино и приглушило боль, то сейчас его действие, похоже, заканчивалось. Рядом не было ни морфина, ничего из того, что могло бы облегчить боль от таких ожогов. А впереди его ожидала жизнь урода. «Я окажу ему услугу», — подумал Элиас.
— А зачем было его убивать?
— Я не собирался его убивать. Я почти уже заставил его вернуться, и как раз в тот момент отец вышел из склепа с иконой. Микалис сразу все понял. Он стал отнимать у отца икону. Я пытался оттащить его, но он начал кричать. Вы должны были слышать его крики.
— Мы стреляли — нам ничего не было слышно. Но это не имело для тебя значения. Он понял, что вы задумали, и тебе пришлось убить его.
— Первый удар должен был только оглушить его.
— Это был страшный удар — от таких ран умирают.
— У меня не было времени на раздумья. Он все еще продолжал сопротивляться. Все уже было в огне. Мне пришлось еще раз его ударить. Он скатился по лестнице в склеп, все еще проклиная нас. — Взгляд Косты стал чуть ли не благоговейным при этих воспоминаниях. — Я думал, он выживет.
— Он не выжил.
Коста кивнул. На его лице была печаль — как будто он потерял собственного брата. «Какие мы все-таки странные животные», — подумал Элиас.
— А как ты выбрался?
— К тому времени вся передняя часть церкви была охвачена огнем. Мы пробежали сквозь огонь.
Капитан представил себе стену огня, по одну сторону которой была смерть, а по другую — жизнь… Жизнь, за которую надо заплатить большую цену.
— Я стащил с алтаря покрывало и обернулся им, — продолжал Коста. — Я шел первым, отец за мной. Потом на меня свалилась горящая балка, и я упал. — Его голос дрогнул. — Мой отец…
— Бросил тебя.
— Нет. Он пытался мне помочь.
— Он бросил тебя. — Элиас как будто наяву ясно представил себе всю картину. — Хуже. Он пробежал по твоему распростертому телу — спешил быстрее пробраться к выходу, чтобы спасти свою шкуру.
— Нет. — Косту трясло от горя и боли.
— Он собака, Коста. Он готов пожертвовать сыном из-за денег.
— Он вытащил меня из пламени.
— Потом. После того как положил икону в безопасное место.
— Ты видел это?
— Нет. Кто тебя бинтовал?
— Моя тетя. Думаю, она плохая санитарка. Мазь не помогает. У меня все тело горит.
— У нее не было времени. Твой папаша поторопился отослать тебя, чтобы обговорить выгодную сделку. Но он просчитался.
— Что с ним?
— Такие ожоги очень долго заживают. Они могут вообще не зажить. Ты видел себя?
— И не пытался. Это, должно быть, ужасно. Иоаннес старался не смотреть на меня.
При упоминании своего имени мальчик застонал, попытался сесть, согнулся. Его стошнило. Только тогда Элиас заметил рядом с ним тяжелый пистолет. Что-то он становится забывчивым. Это может плохо кончиться.
— Послушай, дружок. Твой брат жив. Но вот долго ли он проживет?
— Это в твоих руках, капитан. Я знаю, как ты и твой начальник любите разыгрывать из себя всемогущих.
— Что там между Драгумисом и твоим отцом?
Коста улыбнулся половиной лица — это была злобная, хитрая улыбка.
— Ну давай же, — с издевкой сказал Элиас. — С отцом ладно, я понимаю. Но Драгумиса-то тебе зачем выгораживать? У тебя есть все основания сказать мне правду.
— Думаю, да. Разве что мне доставит удовольствие посмотреть, как ты барахтаешься в потемках. Вы двое больше времени потратили не на борьбу, а на то, чтобы охранять свои секреты друг от друга. Ты слабохарактерный человек.
— Ты хочешь посмотреть, как мальчишка умрет еще до тебя?
Коста покачнулся на стуле. Боль обожженной плоти уже не отпускала его.
— Ты не убьешь его, я тебя знаю.
Элиас взглянул на мальчика. Оторопевший ребенок явно не понимал, что происходит. Он не сможет убить Иоаннеса, хотя до того, как Коста заговорил, еще не был в этом уверен.
— Как отец?
— Почему тебя это так волнует?
— Он все еще мой отец.
А что, этим можно было воспользоваться. Коста должен был бы понимать, что его отец уже мертв, но у каждого человека есть своя мертвая зона. Элиас поискал взглядом, куда бы присесть, но сесть было некуда.
— Он у Змея. И он умрет, если я не вмешаюсь. А я этого не сделаю, если ты не расскажешь мне все, что там произошло.
— Ты знаешь, что произошло. Зачем тебе подробности?
— Какую роль играл Драгумис?
— А как это поможет моему отцу? Ты сейчас готов поверить всему, что я тебе расскажу, — ведь я умираю. Я могу настроить вас друг против друга. А зачем? Какая мне разница?
— За мной идут люди. Я мог бы защитить твоего отца.
— Они идут за тобой, но они боятся Змея. Они не посмеют пойти против него. Не думаю, что и ты посмеешь перейти ему дорогу.
— Думаешь, я его боюсь?
— Нет, мой капитан не знает страха. Просто ты раб своего долга. — Коста было засмеялся, но тут же скривился от боли. — Боже мой, как больно!.. Ну что ты не стреляешь?
— Ответь на мой вопрос, а то будет еще больнее.
— Правду — хорошо, я скажу тебе правду. Слушай. Это была моя затея. Змей ничего не знал. Мой отец помогал мне, потому что я ему угрожал. Я пригрозил, что расскажу тебе о его темных махинациях. Нет, погоди, вот так будет лучше. Он украл икону, чтобы ты не смог передать ее немцам. Он патриот, мой отец, он герой. Ну, что ты об этом думаешь? Расскажи своему хозяину эту историю.
Парень просто дразнил его. Разговор повернул не в то русло. Теперь придется применить другие методы, и Элиасу стало нехорошо при этой мысли.
— Коста, я заставлю тебя говорить.
— Я тебе все сказал. Я все сделал сам, украл икону и убил твоего лицемерного братца.
— Что ты сказал?
— Все священники — лицемеры, вруны. Религии — это ложь. Ты сам мне это говорил. — Фальшивая улыбка теперь не сходила с обожженного лица. — Не думаю, что ты его любил.
— Ублюдок!
— Правда. Я думал, может, ты даже рад будешь, что я его убил.
— Замолчи, ублюдок. — Капитан буквально выдавил из себя эти слова; он едва мог говорить, его тело превратилось в комок мускулов.
— А почему я должен молчать? Мной теперь уже нельзя командовать. Мне уже и бояться нечего, и скрывать нечего. — Он глубоко вздохнул. — Я проклят и скоро увижу твоего ублюдка-братца в аду, где он сейчас уже горит.
