Алистер Маклин - Два дня и три ночи

Через минуту Хатчисон резко повернулся ко мне.

– Боюсь вы были правы, – сказал он. – Я слышу звук мотора.

Я прислушался и различил характерный шум работающего компрессора. Обычно такими моторами пользуются для подачи кислорода при ведении глубоководных работ тяжелыми водолазами.

– А почему вы сказали «боюсь, что вы правы»?

– Потому что я, кажется, знаю, что вы собираетесь делать. Вы хотите опуститься на дно?

– Не то чтобы я этого очень хотел, Тим, но если я не сделаю этого, сегодня к вечеру «Нантесвилль» будет освобожден от груза и наши друзья исчезнут с товаром задолго до полуночи.

– Послушайте, Кэлверт, возьмите половину нашей доли. Нет, возьмите две трети. Ведь вы все делаете сами!

– Поставьте мне сто граммов в баре отеля «Пальмира». Но это чуть позже. А сейчас я прошу вас отвести «Огненный крест» в хорошее место и удерживать его там до моего возвращения после того, как я закончу работу на борту «Нантесвилля». Мне не хотелось бы провести остаток жизни у входа в гробницу.

Он не обратил внимания на мой каламбур. Больше того, в его глазах я мог ясно прочесть, что он понимает мои слова лишь в условном наклонении... – «если я закончу работу...» Вслух он не сказал ничего, но развернул «Огненный крест», отвел судно до границы слышимости звука компрессора и установил корабль носом в направлении шума.

– Сейчас мы на расстоянии одной десятой мили, – доложил он.

– Я завидую вашей уверенности. Неужели в этом тумане можно знать что-нибудь наверняка?

– Бросайте якорь.

Я бросил якорь, но не обычный, подвешенный на цепи, а маленький, укрепленный на достаточно длинной нейлоновой веревке. Якорь тихо опустился на дно. Привязав конец веревки, я вернулся в рулевую рубку и стал надевать акваланг.

– Тим, что вы будете делать, если туман вдруг рассеется?

– Я стараюсь не думать об этом. Насколько я понимаю, в этом случае надо уходить. Но как же тогда вы?

– Естественно, надо уходить. А если они бросятся за вами в погоню?

– Это вряд ли. Тогда им пришлось бы оставить на «Нантесвилле» несколько покойников-водолазов.

– Я просил бы вас быть тактичнее, Хатчисон. Вам не кажется, что меня не стоит напутствовать разговорами о покойниках-водолазах на борту «Нантесвилля»?

Я угадал. На борту «Нантесвилля» работали водолазы. Они передвигались с максимальной скоростью, какой только можно было достичь на такой глубине и под таким давлением, но все равно со стороны это напоминало замедленную киносъемку. Найти их было совсем не трудно. Я плыл у самой поверхности воды на звук компрессора. В трех метрах от лодки, нырнув глубже, я нашел кабели, сигнальные провода и толстый стальной трос. Его-то я и искал. Медленно двинувшись вдоль троса, я вскоре увидел отблеск света. Теперь я отплыл в сторону и продолжал спускаться, пока мои ноги не дотронулись до чего-то твердого. Это была палуба корабля. Хотелось бы надеяться, что мое второе пребывание на «Нантесвилле» будет не столь успешно, как первое. Я поточнее определил расположение подводного прожектора и с тысячью предосторожностей направился к нему.

Их было двое. Они стояли в утяжеленных свинцом ботинках над открытым люком. Их наряд был обычен, если, конечно, иметь в виду подводные работы, а не выпускной вечер в духовной семинарии: шлем, скафандр с доставляющей воздух гофрированной трубкой и тонким коммуникационным проводом, скорее всего соединенным с телефонным кабелем.

Их скафандры существенно отличались от моего. Я не смог бы работать в таких условиях главным образом из-за малого запаса сжатого воздуха в баллонах, в то время как они имели возможность оставаться на глубине полтора часа между тридцатью – сорокаминутными ритуалами погружения на дно и подъема на поверхность. Но я и не собирался оставаться тут так долго, более того, я не хотел оставаться тут ни минуты, так громко и нервно билось мое сердце. Неужели я боялся? «Конечно, нет, – ответил я сам себе. – Такие хладнокровные люди, как Кэлверт, не знают страха и сомнений, а ускоренное сердцебиение – всего лишь результат повышенного давления на глубине».

Стальной трос, вдоль которого я спускался, заканчивался кольцом, соединенным с четырьмя углами квадратной металлической сетки. Два водолаза примерно каждые две минуты вытаскивали из трюма металлические ящики и устанавливали их на сетке. Ящики были небольшие, но, казалось, очень тяжелые. Еще бы. Четыре слитка золота по тринадцать килограммов в каждом... Бешеные деньги.

На «Нантесвилле» находилось около 360 таких ящиков. Я попытался приблизительно определить продолжительность всей операции. На сетке можно было установить шестнадцать ящиков, и, чтобы сделать это, требовалось шестнадцать минут. Подъем сетки, разгрузка и обратный спуск – еще минут десять. Итого: двадцать шесть минут на шестнадцать ящиков, или сорок ящиков в час, а за полуторачасовую смену под водой – шестьдесят ящиков. Не так давно у меня уже был повод вспомнить правила декомпрессии. Чтобы не почувствовать симптомы кессонной болезни, во время подъема на поверхность они должны сделать как минимум две остановки: первую – на двенадцать и вторую – на двадцать четыре минуты. Минут двадцать им приходится тратить на передачу костюмов сменщикам. В сумме это получается час. Значит, манипуляции с шестьюдесятью ящиками занимают два с половиной часа.

Сколько еще ящиков оставалось в трюме? Это был принципиальный вопрос, и ответить на него требовалось как можно скорее, поскольку у меня имелось всего два баллона и давление в них давно уже было меньше номинальных двухсот атмосфер.

Я увидел, как трос напрягается, стальная сетка уходит вверх, а водолазы направляют ее с помощью драг, чтобы она не ушла в сторону и не зацепилась за какие-нибудь препятствия.

Приблизившись к противоположному краю отверстия, я осторожно погрузился в трюм. Очень скоро мои замерзшие и затекшие ладони наткнулись на воздухопровод и сигнальный шнур. Я отдернул руку. Под собой и правее я заметил какой-то свет. Несколько движений плечами – и я уже мог разглядеть его источник: это была лампочка на шлеме третьего водолаза, находившегося внутри огромного бронированного сейфа. Сейф, за неимением ключа, открывали с помощью газосварочного аппарата: на боковой стенке был вырезан прямоугольник величиной примерно сто семьдесят на сто пятьдесят сантиметров.

Я приблизился к этой «заветной дверце» и заглянул внутрь. Расположенная под потолком лампочка позволила мне рассмотреть ящики, выстроенные штабелем прямо перед отверстием. Ящиков оставалось сто двадцать.

Что-то коснулось моего плеча. Это был тонкий нейлоновый шнур. Водолаз номер три манипулировал им, пытаясь зацепить ручку очередного ящика. Я резко отпрянул. Он стоял спиной ко мне, и мне показалось, что у него что-то не ладится, поскольку, завязав шнур на ручке ящика несколькими узлами, он обнажил висящий на поясе нож.

Я подумал: «Зачем ему нож?» Но мое раздумье, к счастью, не продолжалось слишком долго. Если бы я недоумевал хотя бы на две-три секунды дольше, это были бы последние секунды в моей жизни.

Оказалось, «номер три» заметил меня или почувствовал натяжение шнура. Не исключено, что его шестое чувство было более развито, чем мое. На глубине двадцать – тридцать метров невозможно передвигаться даже в нормальном темпе, и все же «третий номер» бросился на меня со скоростью молнии. Я не только не успел среагировать, но даже не сообразил, что происходит, хотя происходящее могло иметь для меня самые неприятные последствия. Он обрушился на меня всей своей тушей, в то время как я вел себя не более активно, чем домохозяйка на лекции по квантовой механике.

Его рука была опущена, пятнадцатисантиметровое лезвие торчало снизу вверх, а большой палец прижимал рукоять ножа сверху – только очень неприятные в общении люди используют такую хватку. Но зачем ему нужен был нож? С одним или двумя такими, как я, он вполне мог бы справиться голыми руками, причем получил бы даже большее удовольствие. Здравствуй, Квист, как давно ты не убивал меня.

Я все еще был неподвижен, словно загипнотизированный. Я боялся, что он нажмет кнопку телефона, тогда у меня не оставалось бы никаких шансов. Но он не сделал этого: конечно, маэстро Квист не нуждается в посторонней помощи, чтобы прикончить меня. Его губы расползлись в торжествующей улыбке. Я был в маске для подводного плаванья, и он не мог видеть моего лица, но развитое шестое чувство наверняка позволяло ему в полной мере ощутить ответственность момента. Его лицо приобрело выражение жреца, готовящегося произвести обряд жертвоприношения. Подпрыгнув и подогнув колени, он позволил воде поднимать его тело, пока не оказался в горизонтальном положении, после чего внезапно бросился на меня, мощно замахиваясь правой рукой.

В этот момент я очнулся от гипноза и оттолкнулся левой ногой от внешней стенки сейфа. Трубка, подводящая Квисту воздух, оказалась рядом со мной. Я изо всех сил потянул за нее, надеясь, что мой противник потеряет равновесие. Но тут он нанес удар. Острая боль прошила мой бок до самого плеча, меня откинуло назад, и я отлетел к стенке трюма. Теперь я не видел Квиста, но не потому, что он отдалился или выронил фонарь, – причина была гораздо экзотичнее: Квист исчез из виду в столбе белой бурлящей и булькающей пены.