Эллери Куин - Король умер. Игрок на другой стороне
— Ну, — начал Эллери, — я…
— Ты же знаешь, как вечерами я всегда жду возвращения домой! А вместо того чтобы встретить меня как следует, ты рассчитываешь, что я принесу тебе готовенький сюжет для книги!
Эллери усмехнулся:
— Отлично, папа! А я сначала подумал, что ты говоришь серьезно.
— Серьезно? — переспросил инспектор. Сняв и отшвырнув пальто, он подбежал к письменному столу и склонился вперед, выпятив подбородок, так что Эллери мог разглядеть каждый волосок в его седых усах. — Я покажу вам, насколько я серьезен, мистер Квин! Я хочу, чтобы вы немедленно убрались отсюда!
— Что? — удивился Эллери.
— Убирайся! Иди куда угодно и сделай что-нибудь! Ты называешь себя писателем? Отлично! Тогда вообрази, чем может заняться человеческое существо, уходи отсюда и займись этим! И поскорее, Эллери, а то я за себя не ручаюсь!
Выплеснув запасы отцовского беспокойства, инспектор подобрал пальто и вышел из кабинета, продолжая что-то бормотать себе под нос. Эллери, наблюдавший за ним с круглыми глазами и открытым ртом — короче говоря, с лицом идиота, страдающего аденоидами, — почесал небритую щеку и снова сел, постепенно обретая осмысленное выражение лица.
* * *Спустя сутки инспектор Ричард Квин из Главного полицейского управления, держа на одной руке пальто и сжимая в другой ключи, снова стоял в дверях кабинета сына, глядя сквозь голубоватый дым на его безвольно обмякшую фигуру и небритые щеки. Эллери, казалось, спал.
Инспектор вздохнул. У него прошел еще один рабочий день, а у Эллери…
— По-прежнему работаешь как проклятый, сынок? — с усмешкой осведомился старик.
Однако с этого момента все пошло по-другому. Приподняв веки, Эллери вскочил со стула.
— Я нашел это, папа! — крикнул он.
Инспектор отступил на шаг, словно то, что нашел его сын, было заразным.
— Что именно? — спросил он.
Эллери ткнул в его сторону длинным указательным пальцем.
— Вчера вечером ты был прав, папа, и в то же время не прав. А я оказался не прав во всех отношениях. Мне казалось, что я должен ждать, пока что-нибудь произойдет, а потом начать писать. Но это профессиональная слепота! Все, что от меня требовалось, — это понять, почему я не могу писать. И сегодня я это понял!
— Вот как? — осторожно осведомился инспектор.
— Моя беда в том, — заявил Эллери, забирая у отца пальто и шляпу и усаживая его в кресло у камина, — что у меня одновременное мышление.
— В самом деле?
— Конечно! Я всегда писал о делах, над которыми в то время работал или которыми занимался ты, — короче говоря, о чем-то реальном. Но времена меняются, старина!
Эллери шагал взад-вперед и потирал руки. Он напоминал бойскаута, добывающего огонь. Затем он поднял наконец пальто и шляпу инспектора, которые до этого бросил на ковер.
— Можешь называть это законом Эллери! От одной книги до следующей… Да что я говорю? От одного до другого они меняются так быстро, что не успеваешь это заметить. Ты понимаешь мою мысль, папа?
— Нет, — ответил инспектор.
— Ну, смотри! — воскликнул Эллери. — Что происходит с лифтерами?
— С кем? — недоуменно переспросил его отец.
— С лифтерами. Я скажу тебе, что с ними происходит. Они исчезают — вот и все. Или возьми театр. Посмотри, во что превратились спектакли. Десятисекундные сцены. Реплики состоят из существительных и прилагательных, глаголы отсутствуют. Актеры передвигают декорации, а рабочие сцены — играют. Некоторые из персонажей бродят среди публики. Ни занавеса, ни огней рампы, ничего от вчерашнего театра! Все другое, неожиданное и намеренно мистифицирующее — не в смысле загадки, которую нужно разгадать, а в том смысле, что, придя домой и засыпая в постели, ты продолжаешь ломать голову над тем, что все это означало. Господи, да взять хотя бы твое пальто! — Эллери вывернул пальто наизнанку и отыскал ярлычок. — Вот! Дакрон и орлон с подкладкой из нейлона! Держу пари, папа, ты думал, что носишь пальто из овчины, а оно изготовлено из угля, воды и воздуха! — Громко расхохотавшись, Эллери отнес пальто и шляпу инспектора в прихожую и оттуда крикнул: — Нет-нет, папа, оставайся на месте. Я сам все приготовлю!
— Что? — простонал инспектор.
— Выпивку.
Эллери побежал на кухню. Инспектор устало откинулся в кресле. Он вздрогнул и открыл глаза, когда его сын пронесся мимо него к бару в углу.
— Да, сэр, меня подвело одновременное мышление, — продолжал Эллери, вынимая из ниши стальной молоток для льда и тут же ударив им по большому пальцу. — Черт! — Он более тщательно нацелился на обернутые в полотно кубики льда. — Не хочу говорить высокопарно, папа, но иногда я чувствовал, что образую в некотором роде естественное равновесие…
— Что-что?
— Ну, что я существовал потому, что существовали преступники определенного рода. Я делал свое дело, потому что такой преступник делал свое. Он был… — Эллери помедлил, — он был игроком на другой стороне.
— На другой стороне? — Инспектор облизнул губы, наблюдая за сыном, хлопочущим возле бара.
— Да. Я утратил способность писать, потому что игрока на другой стороне больше не существует. — Эллери прищурился, глядя на бутылочную этикетку. — Время смело его прочь и меня вместе с ним. Я имею в виду, прежнего меня. Ты понимаешь, о чем я?
— Нет, — буркнул инспектор, — но продолжай.
— Закон, на страже которого ты стоишь, папа, теперь располагает арсеналом средств, достойным любого чародея. Одна пылинка — и тебе известны вес, рост, привычки и образование преступника. Полицейская наука сегодня занята тем, что делает необычное обычным — широко внедряет моментальную связь, электронные приборы для подслушивания, консультации светил психиатрии, картотеки с отпечатками пальцев людей, еще не совершивших никакого преступления… — Он протянул отцу стакан с долгожданной выпивкой, которую тот проглотил залпом. — Даже на телевидении все чудеса совершаются при помощи дозиметров, полиграфов и тому подобных приборов, которые умудряются правильно использовать. — Эллери опустился на диван со стаканом в руке. — Какой же шанс остается мне с моими старомодными чудесами? В реальном мире все стало настолько чудесным, что для них уже нет места. Я не могу быть умнее бинарного компьютера или обыграть в шахматы электронного противника. Твое здоровье!
Он выпил, и старик выпил тоже, не сводя обеспокоенного взгляда с лица сына.
Эллери поставил стакан на кофейный столик.
— Но теперь, зная причину творческого истощения, я также знаю, что с этим делать.
— Знаешь?
— Да.
— И что же?
— Я больше не буду заниматься делами — ни моими, ни твоими, ничьими. С расследованием преступлений покончено. Теперь я буду черпать сюжеты для книг только отсюда. — Он постучал по своему лбу. — Это должно быть нечто совершенно новое — не знаю, что именно, но оно придет.
— Значит, — промолвил старик после небольшой паузы, — больше никаких дел?
— Никаких.
— Скверно.
Эллери умолк, пытаясь поймать ускользнувшую мысль.
Подняв глаза, он увидел, что отец смотрит на него очень странно. Эллери против воли начал чувствовать себя как человек, который за прошедшие четверть часа пересек мутный поток, шагая по скользким камням.
— Скверно? — повторил Эллери. — Ты сказал — скверно, папа?
— Да, я сказал именно это.
Эллери пожевал нижнюю губу.
— Папа?
— Ну?
— В чем дело?
— О чем ты?
— Черт возьми! — взорвался Эллери. — Вчера вечером ты пилил меня за то, что я поджидаю какое-нибудь происшествие, чтобы начать писать снова. Знаешь, почему ты сорвал на мне свое плохое настроение? Потому что чувствовал себя виноватым, так как не принес домой рассказа об очередном загадочном преступлении! А сегодня, когда я заявил, что отказываюсь от расследований как от основы моих романов, ты вдруг стал скромным и застенчивым. Я ведь плод твоих чресел, папа, и я голодаю! Сознавайся, какую пищу ты принес для меня из города?
Внезапно оба расхохотались. Смех длился недолго, но он достиг того, чего не удалось словам. Инспектор полез в боковой карман.
— Вчера вечером убили одного человека. Убийца неизвестен, как, впрочем, и все остальное.
— Ну?
— Вот это пришло ему по почте перед тем, как его прикончили.
Инспектор вытащил из кармана какой-то предмет и бросил его на стол перед Эллери. Наклонившись вперед и слегка сдвинув брови, Эллери уставился на предложенный ему для обследования предмет.
Это была пятисторонняя белая карточка странной формы, на которой, очевидно при помощи черной штемпельной подушечки, была отпечатана заглавная буква «J».
— Это первая, — сообщил инспектор.
Глава 9
