Лев Портной - 1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского
— Не волнуйтесь, придумаем что-нибудь, — прервал я Гречевского.
За разговором мы добрались до места. Коляска остановилась между готическими башенками на въезде в усадьбу. Я кликнул караульного.
— Что, любезный, много ли народу?
—Есть маленько, — ответил тот.
— А что княгиня? — спросил я.
— Обычно в Москве, но сегодня изволили в имение приехать.
— Что ж, проводи. Скажи, граф Воленский приехал.
Княгиня Волконская принимала во флигеле, из окон которого открывался удобный вид и на двор, и на площадку, где собирались разрозненные зеваки. Я приложился к ее ручке, а поручика Александра Николаевна удостоила едва заметным поклоном.
—Значит, это твоя затея, — промолвила княгиня, глядя в окно.
На земле бесформенным пятном лежал воздушный шар. Вокруг валялись доски и листы железа. В центре мастеровые устанавливали стапель. За оградой скапливалась разношерстная публика — дворовые и лакеи, фабричные и дворяне, студенты и мещане, — их объединяло одно желание: всем хотелось убедиться, что здесь и впрямь сделают что- то, что непременно погубит французскую армию.
— Я предоставила имение немецкому инженеру по просьбе Обрескова, — сказала княгиня Волконская. — Он со своими помощниками заняли все помещения. Кое-как удалось отстоять этот флигель. Изредка приезжаю сюда, пью чай, впрочем без особого удовольствия.
Александра Николаевна вздохнула. А я подумал о том, что ее компаньонки и слуги вполне могли оказаться одним из источников для французских шпионов. Но это уже не имело значения. Я знал наверняка, что агент, розыск которого мне поручен, появится здесь.
Я пил чай и равнодушно рассматривал зевак, будучи уверен, что агент появится только завтра, а сегодняшний день пройдет безрезультатно.
Возле огромного вяза остановились дрожки, и на землю спустился представительный господин в очках, тот самый, которого я видел на приеме у графа Ростопчина. Он и теперь выглядел застенчиво, видимо, это было обычным его состоянием. Но через секунду зрелище так захватило его, что он утратил природную робость и без церемоний двинулся вперед. На воздушный шар он смотрел с изумлением и некоторой досадой, словно мучился мыслью, что кто-то делает что-то выдающееся, пока сам он тратит силы и время на борьбу с собственными сомнениями. Каждое мгновение он то задирал голову, чтобы разглядеть что-то через очки, то опускал — чтобы взглянуть еще на что-то поверх очков.
Рядом с ним оказался еще один любопытный субъект. Купчина с окладистой черной бородой, невысокий, но круглым животом готовый поспорить с представительным господином в очках. Этот не суетился, двигался медленно, словно полагал, что в каждом движении должна быть основательность. Ни воздушный шар, ни работа мастеровых купчину не заинтересовали, он больше рассматривал публику. Один раз он посмотрел в мою сторону, наши глаза встретились, и отвратительный холодок пробежал по спине. Незнакомец, словно спохватившись, отвел взгляд.
—Фу, вот же глаза, — обронил я вслух.
—О ком вы? — спросила Александра Николаевна.
—Вон тот дородный господин.
Княгиня взглянула в окно:
—Так это же Пьер!
Она имела в виду представительного господина в очках, а на чернобородого купчину не обратила внимания.
— А ведь совсем недавно этот молодой человек превозносил Бонапарта. Представляешь, он всерьез оправдывал убийство герцога Энгиенского, — поведала княгиня. — Он видел величие Бонапарта в том, что тот во имя цели взял на себя всю ответственность за это злодейство.
— Вот как, — откликнулся я, продолжая разглядывать толстого бородача. — А что он скажет, когда его самого поведут на расстрел во имя чего-нибудь великого?
Купчина более в нашу сторону не поворачивался, но и к воздушному шару по-прежнему не проявлял особого интереса. Он шарил глазами по толпе, с особенной тщательностью изучая вновь прибывавших зевак. Вдруг я заметил, как его взгляд задержался на ком-то дольше обычного. В нескольких саженях от бородача обнаружился субъект в зеленом кафтане, также явно не питавший интереса к воздухоплавательному аппарату, зато занятому наблюдением за зрителями.
«Кто же вы такие? Неизвестные мне сотрудники де Санглена или французские агенты? — задался я вопросами. — Вполне вероятно, что шпионы. Я рассчитывал поймать здесь своего агента, но ведь и другие вполне могут заинтересоваться проектом Франца Леппиха!»
Тем временем мастеровые укрепили воздушный шар на стапеле, и публика получила возможность любоваться не бесформенным полотном, а и украшениями. Огромный лев грозно взирал вдаль поверх голов и, казалось, уже узрев вдали злодея, с суровой непоколебимостью уготовил злодею погибель. Правда, лев был стар, изрядно поношен, со стершейся на сгибах краской. Словом, картинка совершенно очевидно говорила, что весь этот хлам десять лет пылился в сарае.
Я с тревогой перевел взгляд на публику и… увидел ее. Она ехала в открытой коляске, прячась от солнца под розовым зонтиком. Сердце мое налилось гнетущей тяжестью. С тоскою подумал я о том, что лучше было остаться в Англии. А уж если приехал в Россию, то нужно было отправиться прямиком в действующую армию, а не добиваться аудиенции его величества. Что двигало мною — чувство долга или желание отличиться перед императором? Как бы то ни было, вся история обернулась мерзким образом.
Коляска проехала под развесистым дубом и оказалась там, откуда открывался вид на воздушный шар. И только тут я понял, какую совершил ошибку! Казалось, что дама и лев встретились взглядами и узнали друг друга. Даже издалека я заметил, как расширились ее зрачки от неожиданности. Но ни единый мускул не дрогнул на ее лице, она с завидным самообладанием не спеша обвела взглядом публику. Она выискивала меня, потому что конечно же поняла, что вся история с воздушным шаром Франца Леппиха — ловушка, расставленная для ее поимки.
И словно со стороны я услышал собственный голос:
—Вот она!
—Где? — Поручик Гречевский приблизился к окну.
— Вон та дама в открытой коляске с розовым зонтиком, — показал я.
—Но это же не Изабель Арнье, — возразил Петр Игнатьевич.
— Причем здесь мадам Арнье?! — выкрикнул я. — Ее труп давным-давно рыбы съели!
— Я думал…
—Ее нужно арестовать немедленно! — перебил я поручика.
—Вы говорили, проследить, — напомнил он.
— Я ошибся! Она уже все поняла!
— Она уезжает, — произнесла сухим тоном обер-гофмейстерины высочайшего двора княгиня Волконская. — Я встречала эту особу в Петербурге.
Я посмотрел в окно. Коляска удалялась, розовый зонтик мелькал между деревьями.
—Быстрее! Мы должны догнать ее! — скомандовал я.
Мы выбежали из флигеля и столкнулись с каким-то
подполковником и драгунами.
—Вы граф Воленский? — спросил офицер.
—С дороги! — рявкнул я.
— Прошу извинить, граф, но я имею приказ арестовать вас, — объявил подполковник.
Драгуны преградили мне путь. Я рванулся вперед, но они схватили меня за руки. На поручика Гречевского они не обратили внимания, и он проскользнул к коляске.
—Задержите ее! Арестуйте! Только помните, Петр Игнатьевич, она крайне опасна! Крайне опасна! Будьте осторожны! — выкрикнул я.
Гречевский поднялся на козлы, сел рядом с кучером, и коляска покатила прочь со двора. Я заметил, как субъект в зеленом кафтане и бородатый купчина, уже не скрывая своего знакомства, садятся в телегу. К ним присоединилась маленькая, толстая старуха.
— Кто вы такие, черт бы вас побрал! — рявкнул я в лицо офицеру.
— Я подполковник Касторский, начальник фельдъегерского корпуса, — представился он. — Я доставлю вас к главнокомандующему.
—К Кутузову?
—Нет, — с вызовом ответил он. — К генерал-губернатору графу Ростопчину.
—Вам придется ответить за самоуправство! — пригрозил я.
— Смею быть уверенным, что отвечать придется вам, — надменно произнес подполковник. — Вы поставили под угрозу секретное поручение его величества! Впрочем, я не обязан давать объяснения.
