Зухра Сидикова - Тайна
Возможно, если бы он рассказал мне о том, что случилось тогда в тайге, если бы я почувствовала, что он глубоко раскаивается, я бы смогла простить его. Он начал было говорить, но тут же замолчал, словно испугался. И я все поняла тогда, почувствовала сердцем. Он не раскаивался. Он просто боялся. Страх мучил его все эти годы. Только страх.
Мне было очень тяжело, и я не знала, что мне делать. Я боялась, что, несмотря на мои уговоры, он пойдет в милицию, и тогда откроется правда о нас с Аленой. Я знала, что не смогу объяснить сестре, почему я закрыла его собой, не дав ей возможность выстрелить в него. Вечером того дня я снова пришла на каменистый берег. Она ждала меня.
- Зачем ты так поступила? - спросила она. – Почему ты не дала мне убить его?
- Я сама хочу это сделать, - ответила я и попыталась улыбнуться. - Ты все делаешь сама, и даже одного мне не ставишь.
- Я думаю, тебе не нужно этого делать, - сказала она, - я хочу, чтобы ты в случае чего была вне подозрений.
- Нет, - я старалась, чтобы мой голос звучал ровно и спокойно, - я тоже должна что-нибудь сделать. Для папы… - я отвела глаза.
Не знаю, поверила ли она мне.
- Что он собирается делать? – спросила она.
- Он хочет, чтобы мы уехали.
- Пусть едет, - сказал она, - едет один. Ты должна остаться.
- Но… - начала я.
- Ты должна остаться, - повторила она.
- Хорошо, - сказала я. Сердце упало. Наверное, больше я никогда не увижу его.
Он уехал - растерянный, обиженный. Смотрел из окна и глаза его были такими… А я осталась…
Потянулись пустые дни. Я думала о нем. Об Алене. Я не знала, жив ли он еще. Алена оставила мне сотовый, и иногда звонила, спрашивала - как я. Я говорила что-то и все время боялась, что она сейчас скажет: «Вот и все…» И однажды она сказала: «Сегодня ночью еще с одним будет покончено».
- Будь осторожна, - только это я и могла произнести, – будь осторожна…
Я помчалась на вокзал. Мне было страшно. Страшно за нее. И за него. Я не знала, что делать. Кто должен умереть сегодня – Владимир или Максим? Я должна успеть, успеть!
Добираться на поезде было долго, я взяла такси, и через пару часов была уже в городе. Первым делом я поехала к Алене. Окна ее квартиры были темными. Я вспомнила - она говорила, что Владимир купил дом в пригороде, особняк у реки, я вспомнила название этого места. Позвонила Максиму, сказала, что приеду завтра утром. Я разрывалась между ними обоими - Максимом и Аленой. Я чувствовала. Что они оба бесконечно дороги мне.
В загородном поселке я быстро нашла этот особняк, Алена мне подробно его описывала. Все смеялась над бахвальством Владимира, который покупал этот огромный роскошный дом в надежде в очередной раз утереть нос Максиму, у которого дача была гораздо скромнее.
Если бы я знала, что ждет меня, что ждет мою Алену...
Если бы я успела...
Глава седьмая
Все произошло перед моими глазами…
Я стояла у окна, не в силах вмешаться… не в силах помочь…
Я вошла в дом через черный ход, дверь оказалась не запертой. Возможно, Алена сама открыла ее, готовя себе путь к отступлению.
Я подошла к ней. Она умирала. Ее одежда была в крови, лицо стало серым, блестящие золотые волосы потускнели, губы запеклись, но она оставалась такой же красивой.
Она взяла с меня слово, что я завершу то, что она задумала.
- Лена, - сказала она, - ты должна это сделать. Иначе папа нас не простит… Ты должна убить этого человека, он только притворяется хорошим, он – убийца. Ты должна это сделать, обещай, обещай мне, Лена.
Я наклонилась к ней, погладила ее по лицу:
- Я обещаю, Алена.
- А теперь иди, тебя не должны видеть рядом со мной. Иди… Я люблю тебя, помни… – ей было тяжело говорить. Она умирала.
Я ничего не могла сделать. Мне нужно было идти. Никто не должен узнать раньше времени, что есть еще я. Нужно было идти. И я ушла. Я оставила ее одну на холодном полу, в чужом доме. Мне так хотелось остаться, взять ее за руку, вытереть кровь на лице, обнять, утешить. Но она умерла одна, совсем одинокой, так же, как и жила.
Я спряталась в рощице, отсюда хорошо был виден дом. Я видела, как вошел в дом Максим, как через некоторое время он вышел. Он прошел совсем рядом со мной. Я слышала его дыхание. Скоро он исчез в темноте. А я осталась. Я должна была проводить Алену.
Издали я видела, как ее окружили люди, поднимали на носилки, несли к машине. Одна рука ее, прекрасная, тонкая, свесилась и болталась так некрасиво, так не похоже на мою Алену. Ее закрыли чем-то черным, но даже издали я видела рыжие волосы, словно горевшие в свете фар. Ничего больше у меня не было, ничего, кроме памяти о ней и о папе.
Я снова вспомнила, как играли мы тогда в снегу возле нашей избушки в том далеком серебряном лесу. Я помнила ее смех, и папины глаза стояли передо мной, и еще я вспомнила, какими остекленевшими, чужими и пустыми стали они после того, как прозвучал выстрел. Сейчас я вдруг подумала, что стрелять мог и Максим, ведь Алена так и не узнала, кто выстрелил тогда, кто из четверых. Может быть, стрелял не он, но ведь он ничего не сделал, чтобы остановить их, удержать, вместе с ними он выкапывал яму, а потом молчал столько лет, жил, как ни в чем не бывало.
Я должна сделать то, что не успела Алена. Она оставила мне только одного. Она сделала бы это сама, - она всегда жалела, оберегала меня, - но она не успела, просто не успела… И теперь я должна сделать последний шаг.
Не помню, как я добралась до города. Я шла как слепая, не разбирая дороги. Ничего больше у меня не было, ничего... Ни папы, ни Алены, ни серебряного леса. Никогда больше мы не окажемся там - среди белых сосен, падающего снега, тишины.
Мимо меня мчались машины, вокруг были безликие дома, и в одном из них ждал меня он, последний из четверых, человек, которого я любила и которого должна была убить…
Я вернулась на свою старую квартиру. Меня встретила хозяйка, которая прибиралась перед тем, как сдать квартиру новым жильцам. Я звонила ей несколько дней назад, предупредила ее, что съезжаю, просила собрать мои вещи. Это была добрая женщина, она всегда очень хорошо ко мне относилась. Но сейчас я ни с кем не могла говорить. Я заперлась у себя в комнате, рисовала всю ночь. Алена, Алена… - стучало в виске. Ее нет больше. Отчаяние и горе разрывали мне сердце. И снова эта пустота в сердце и мысли о том, что нужно завершить начатое ею. Остался только один…
Как только рассвело, я поехала на вокзал. Город казался угрюмым, сумрачным. С вокзала я позвонила Максиму. Он приехал за мной. Улыбался, шутил, я видела - он рад моему приезду. Был ласков, и, похоже, счастлив. Словно ничего и не случилось, словно это не он был вчера в том темном доме, рядом с моей умирающей сестрой.
Когда я увидела по телевизору то, что видела тогда в доме у Владимира, все снова ясной картиной встало передо мной. Алена с кровавым пятном на груди… Моя Алена…. Сестричка моя любимая… Аленушка… Я уронила вазу. Она разбилась. Он подбежал, утешал меня. Я смотрела на него… он казался мне чужим человеком.
Ночью, словно чувствуя что-то, он не отпускал меня, целовал, прижимал к себе нежно и властно. Но я словно каменная стала, мне казалось, что его поцелуи ранят меня. Я говорила ему, что люблю, но сердце мое молчало.
Утром он ушел на работу. Я осталась одна. Долго ходила по большому и пустому дому. Вошла в его кабинет. На столе стояла фотография в золотой рамке – он и его жена. Я долго смотрела на этот снимок. Меня неприятно удивило то, что он, зная, что я буду жить в этом доме, не убрал его. Я подумала, что очень мало знаю о нем, что я наделила его теми качествами, какие хотела в нем видеть. Но по сути, я не знала о нем ничего. Не притворялся ли он все это время? Я всматривалась в фотографию, и вдруг почувствовала ревность – сильную, жалящую… Я не могла видеть, как он обнимает эту женщину. Я схватила фотографию и решила убрать ее с глаз долой, спрятать в стол. Дернула верхний ящик - закрыто. Я дернула еще раз. Какое-то неприятное чувство прокралось в сердце. Мне казалось, что он словно что-то прячет от меня, словно хочет обмануть, предать еще раз с того дня, когда он вместе с теми, кого уже наказала Алена, изломал нашу жизнь.. Сильное раздражение, злость, неистовая ярость охватила меня. В каком-то исступлении я стала дергать ящик. Он не подавался. Где же может быть ключ? Я стала метаться по кабинету, переворачивая и круша все на своем пути. Где, где же ключ?
Ключ был в кармане его домашнего халата, я прижала мягкую ткань к лицу, вдохнула его запах, стиснула зубы. Я не хотела, не хотела любить этого человека. Я справлюсь с этим чувством, чего бы это мне не стоило.
Я открыла ящик стола, руки дрожали. Под маленькой пожелтевшей карточкой чернел матово Аленин маленький пистолет. Я взглянула на снимок, и у меня потемнело в глазах: папа, обнимая маленькую Алену, улыбался, щуря добрые родные глаза.
