Наталья Александрова - Кинжал всевластия
– А мне плевать! – громко сказала Катя. – И на работу, и на биржу труда, и на тебя тоже!
И, отодвинув оторопевшую заведующую, она бросилась вон из библиотеки.
– Ну, дела! – только и вымолвила, как всегда кстати, появившаяся баба Зина.
А Казимир Анатольевич, прятавшийся в укромном уголке, дождался, пока заведующая шуганет бабу Зину, достал навороченный мобильный телефон, подаренный ему сыном, и тихонько сказал в трубку:
– Александра Павловна? Он появился. Да, позвонил только что Катюше. Она сорвалась с места и полетела домой, он назначил ей свидание.
Катя открыла дверь в ответ на звонок. Открыла не спрашивая, потому что ждала только его. Звонок был тревожный, нетерпеливый, даже отчаянный. Так звонят люди нервные, озабоченные большой проблемой, люди, решившиеся на все. Так не может звонить ни электрик, ни почтальон, ни соседка, которой неожиданно понадобилась соль. И врач так звонить не может, даже если его вызвали к тяжелому больному. Но Кате некогда было разбираться в интонациях звонка.
Она едва узнала стоявшего на пороге Алексея. Раньше он был сдержан и спокоен, ровен и приветлив со всеми, но без панибратства. Он никогда не говорил с сотрудницами библиотеки игривым, развязным тоном, редко улыбался своей мягкой, приветливой, но сдержанной улыбкой. Никогда не делал дамам шутливых или двусмысленных комплиментов. Кате нравилось его скромное поведение, и немного суховатое обращение тоже нравилось, она считала, что именно так должен себя вести серьезный, воспитанный человек.
Сейчас перед ней стоял совсем другой Алеша – резкий в движениях, решительный и в то же время взволнованный. В глазах его горел мрачный огонь, в руках ничего не было.
Ни букета цветов, ни коробки конфет, ни бутылки шампанского, никакого свертка или пакета. Катя удивилась – как-то это не вязалось с его словами по телефону, с его желанием немедленно ее видеть. И тут же себя одернула – человек пришел к ней с серьезными намерениями, а она думает о каких-то конфетах! Это пошло и низко!
Он шагнул к ней и застыл, как будто не решаясь сделать следующий, последний, необходимый шаг. Лицо его было взволновано, губы приоткрылись…
Катя истолковала это выражение по-своему, точнее – так, как истолковала бы его любая девушка, оказавшаяся на ее месте.
Она закрыла глаза и приподнялась на цыпочки, протянув к нему запрокинутое, ждущее лицо.
Катя ждала и ждала – но ничего не происходило.
Прошло уже несколько бесконечных секунд, и до нее наконец дошло, как глупо и пошло она выглядит со своими закрытыми глазами и жарким, растерянным, светящимся от надежды лицом.
Все ясно.
Она ему не нужна.
Да и с чего она взяла, что он, такой яркий, интересный, наконец, просто красивый, заинтересуется такой серой книжной мышкой, как она? Такой невзрачной, бесцветной, ничтожной…
Но ведь он, несомненно, проявлял к ней интерес, уж настолько-то она не могла обмануться… или это была ложь, фальшь, подделка? Но зачем, зачем, за что? Он хотел просто посмеяться над ней? Но ведь это так жестоко…
На Катином лице, только секунду назад озаренном предчувствием счастья, проступило страдание. Она почувствовала себя обманутой, преданной, осмеянной… и открыла глаза.
Алексей смотрел на нее странным пристальным, изучающим взглядом.
Она ждала чего угодно от этого взгляда – насмешки, издевательства, может быть, равнодушия, но то, что она прочитала в этих глазах, было непонятно, необъяснимо.
– Катя, – проговорил Алексей, перехватив ее взгляд, – прости, что я ввел тебя в заблуждение. То есть ты сама меня поняла неверно, неверно истолковала мои поступки…
– А как еще я могла их истолковать?! – Она вспыхнула, отшатнулась от него, заслонила лицо, как будто боялась, что он ее ударит. – Как я еще могла тебя понять? Ты сказал, что хочешь прийти ко мне… Ведь ты, несомненно, интересовался мной…
– Конечно, интересовался!.. – проговорил он, не сводя с нее взгляда. – Еще бы я не интересовался собственной сестрой!
– Что?! – Она взмахнула рукой, смахнув на пол мамину вазочку, в которой стояли несколько высохших кленовых листьев. Мама любила осенние букеты, она просила Катю набрать опавших листьев, потом каждый листок проглаживала утюгом через бумагу, тогда листья стояли долго. А у Кати быстро скукоживались, вот как сейчас.
Вазочка с жалобным звоном разлетелась на мелкие куски, но Катя этого даже не заметила.
– Что?! – повторила она и истерически расхохоталась. – Что ты несешь, Алеша? Ты что – вообразил себя героем мексиканского сериала? Это там герои в самый неподходящий момент выясняют, что они брат и сестра, разлученные в раннем детстве…
– Ты зря смеешься, – проговорил Алексей очень серьезно. – Твоя мать ездила в Прибалтику, там она и познакомилась с твоим отцом… с нашим общим отцом!..
– Чушь! – отмахнулась Катя, и смех перешел в слезы, злые, жалкие, не приносящие никакого облегчения. – Чушь! Кто тогда не ездил в Прибалтику… Ты просто решил посмеяться надо мной… это низко, низко…
– Что ты, я никогда бы так не поступил! – Он шагнул к ней, попытался обнять, но она отшатнулась в ужасе.
– У меня есть письмо твоей матери… – проговорил он терпеливо. – Письмо, где она сообщает отцу о твоем рождении… я покажу тебе это письмо…
– Не верю, не верю! – кричала Катя сквозь слезы. – Уходи! Чего ты от меня хочешь?
– Я хочу, чтобы ты меня выслушала… – он стал необычайно серьезен. – Выслушала и поняла. То, что я скажу тебе, очень важно. Мы с тобой – не просто брат и сестра. Мы – последние наследники древнего рода, последние потомки королей-священников, тысячи лет назад стоявших во главе великого арийского племени!
– Господи, какой бред! – выдохнула Катя, и слезы ее внезапно высохли. – Какой дикий бред!
– Это не бред, – ответил он с обидой в голосе. – Это правда, настоящая правда… у тебя в доме хранится реликвия наших предков – ножны от священного кинжала, вот от этого кинжала… – Он достал из-за пазухи продолговатый сверток, извлек из него старинный клинок, показал его Кате. – Соединив кинжал и ножны, мы совершим великий ритуал. Кинжал воплощает в себе светлое мужское начало, творчество и честь, ножны – женское начало – плодородие, материнство, вечную силу рода. Только соединив два эти начала великим ритуалом, вложив клинок в ножны, можно обрести великую власть над всеми народами земли…
– Алеша, что ты несешь! Какой кинжал? – Катя отстранилась, взглянула на него по-новому, увидела лихорадочно блестящие глаза, красные пятна на щеках и поняла – да он болен! Ему нужна помощь!
– Ты не хочешь понять меня, – проговорил он напряженным голосом. – Не хочешь или не можешь осознать все величие моей… нашей судьбы. Но тогда просто отдай мне ножны.
– Ножны? Какие ножны? – Она обвела вокруг себя взглядом, как будто призывая в свидетели своих слов всю эту бедно обставленную комнату. – Я не знаю ни про какие ножны…
– Ты не хочешь мне помогать? – Теперь глаза Алексея блеснули недобро. – Ты не хочешь признать во мне брата, ты даже не хочешь отдать то, что принадлежит мне по праву?!
– Бери все, что хочешь, только оставь меня в покое!
Катя слишком устала, чтобы продолжать бессмысленный, изматывающий разговор. Этот день оказался для нее слишком длинным. Слишком тяжело дался ей переход от радости и надежды к горькому разочарованию. Силы внезапно покинули ее, она опустилась на стул в прихожей. Странно, за все время разговора они так и не прошли в комнаты. Она не успела пригласить, а ее гостю это и не требовалось.
– Где они?! – спросил Алексей, угрожающе нависнув над ней.
– Я понятия не имею, о чем ты говоришь! – искренне ответила Катя. – Не знаю, что тебе нужно…
– Не знаешь? – Мужчина посмотрел на нее недоверчиво, потом провел рукой по лицу, как будто что-то с него стирая. – Может быть, и правда не знаешь… тогда скажи, где то, что оставил у тебя твой дядя…
– Ах, это! – Катя встала, готовая отдать ему что угодно, только бы прекратилась эта бессмысленная, нереальная сцена.
Она подтащила к антресоли стул, вскарабкалась на него, с трудом раскрыла дверцу – она не открывала ее очень давно, дверца разбухла и перекосилась. Распахнув антресоль, вышвырнула оттуда все, что попалось под руку, – несколько рулонов старых обоев, потертый дедовский саквояж, какие-то коробки, потрепанные словари, старые журналы… наконец на нее буквально выпал дядин чемодан, она подхватила его и сунула в руки Алексею:
– Бери! Бери все, что хочешь, только оставь меня в покое!..
Он схватил чемодан, вцепился в его крышку с какой-то безумной жадностью, попытался открыть ее, ломая ногти, не сразу сообразил открыть замок, наконец крышка с сухим щелчком откинулась… Алексей рылся в содержимом чемодана с каким-то нечленораздельным ворчанием.
Катя в ужасе смотрела на него – на его сгорбленную спину, побагровевший от волнения затылок. В нем не осталось ничего от того деликатного, обходительного, интеллигентного мужчины, которого она знала. В нем не осталось вообще ничего человеческого…
