Георгий Вайнер - Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник)
– Безусловно, – согласно кивнул Палей. – Но лояльность компетентного работника – это рыночный товар. У него есть цена.
– Я исхожу из этого – никто не даст вам большую цену, чем я. Ибо ваша цена – это не только ваш астрономический заработок в моей компании. Это еще и моя привязанность к вам. Она так огромна, что я не мыслю нашу жизнь врозь…
После долгой паузы Палей переспросил:
– Если я вас правильно понял, мы можем расстаться, только если один из нас умрет?
– Теоретически говоря – это можно понимать и так.
– Угу, понял, – смотрел в полированный паркет Палей. – Мы будем едины, как Бойль и Мариотт, как Гей с Люссаком… И хранителем-депозитарием нашей нерасторжимости будет Алексей Кузьмич. Простой человек, знающий одну форму лояльности – присягу.
– Совершенно верно, Вениамин Яковлевич. Это надежно.
– Да. До тех пор, пока я в чем-то не проколюсь. Боливар не «мерседес», ему двоих действительно не вынести…
Я беззаботно-весело рассмеялся, товарищески хлопнул Палея по плечу:
– Поэтому просто забудьте про скачки на Боливаре, ненадежном слабом животном! Вам нужно плавно ездить на своем навороченном «мерседесе», сосредоточившись на том, чтобы у нас никогда никаких проколов не случалось. Мир не интересуют никакие объяснения, он, как бухгалтер-ревизор, смотрит только на итоговое сальдо…
Палей помолчал, собрался уже совсем уходить, но остановился, хмыкнул:
– Занятно… Я надеюсь, вас не оскорбит мое предположение. Мне кажется, что вы и еще несколько известных мне людей не являетесь продуктом естественной человеческой эволюции…
– Интересная мысль, уточните, пожалуйста! – поправил я дужку очков.
– Я не фантазер и не выдумщик-мечтатель – профессия не позволяет. Но иногда вы мне кажетесь пришельцем… Вы – плод инобытия. Вы не из живой кровоточащей ткани, вы весь из кремниевого камня. Вы – другой…
Да, мой друг Палей, ненавидящий меня сейчас острой, синей, пахнущей ацетоном ненавистью, ты правильно угадал. Я другой, но я не могу тебе рассказать о моей невнятной жизни Мидаса. Мои радости, мои страдания – это не из твоей серой пухлой жизни. Это мое инобытие.
– Может быть, Вениамин Яковлевич. Я не знаю. Я подумаю об этом…
Сергей Ордынцев:
РАЗОРВАННАЯ ЦЕПЬ
– Алексей Кузьмич, вы не снимаете наблюдение за разведчиками из «Бетимпекса»? – спросил я Сафонова.
– Ни в коем случае! – сказал Кузьмич. – Наши пасут их открыто – внаглую. Пусть дергаются, надо, чтобы жизнь им мармеладом не казалась… Они плотно толкутся в районе Теплого Стана – тебе это ничего не говорит?
– Ничего, – помотал я головой.
Мы сидели в стеклянном боксе, замыкающем сзади лабораторию, где эксперт-криминалист «собирал» на мониторе женское лицо – рисовал компьютером словесный портрет. Купроксное стекло отделяло бокс от лаборатории – мы видели и слышали все происходящее, а из лаборатории стекло выглядело как глухая полированная стена.
Эксперта питали информацией двое – неудачливый охранник из трэвел-агентства, не разглядевший Кота на входе в офис, и оператор Валерия, долго обсуждавшая с дамой Кота планы прекрасного путешествия по VIP-туру.
Оператор Валерия подсказывала эксперту:
– Нет, брови у нее под углом идут… И губы чуть толще, округлее… Еще у нее симпатичные конопушки…
– Нос у нее покурносее, маленько вздернутый, – уточнял удрученный охранник, который надеялся, что его ценные сведения могут что-то изменить в его безнадежно рухнувшей карьере сторожевого.
Эксперт вносил коррективы в портрет – лицо на экране легко, быстро трансформировалось, все отчетливее проступал через компьютерную схему облик женщины, будивший смутное воспоминание, – я ее где-то видел. Видел, наверняка видел. Наверное, очень недолго, может быть, и не говорил с ней. Но я ее видел.
– …Если я получу достоверный портрет женщины, это увеличит наши шансы вдвое, – сказал я. – Кота пусть ищут «бетимпексовцы», мы должны у них сидеть на хвосте впритык. А я займусь женщиной, есть у меня кое-какие идейки…
– Бог в помощь, – усмехнулся Сафонов.
В радиодинамике умолкла музыка, пролетел какой-то неразборчивый текст, и снова зазвучал рекламный призыв: «…Верный Конь, Хитрый Пес и Бойкий Кот…» Сафонов, мотнув головой в сторону динамика, спросил:
– Вижу, на твои кинопризывы Кот не откликается?
– Пока нет. Молчит…
– В кино, значит, играть не желает.
– Думаю, позвонит, – упрямо сказал я.
– А чего же он с тобой, с другом ситным, не спешит поручкаться?
– Не знаю, – честно признался я. – Мне кажется, он докручивает какую-то комбинацию, он хочет обеспечить себе надежную позицию. Но объявится он всенепременно.
– Может быть, вполне может такое происходить, – согласился осторожно Сафонов. – Только помни: если это так, как ты себе мерекуешь, появится ваш Кот с таким кунстштюком, что у нас головы с плеч поотлетают! Дискеточка та мне покоя не дает…
– Не вам одному, – мрачно заметил я. – Эта дискетка, наверное, многим покоя не дает…
– Например? – всем корпусом повернулся ко мне Сафонов.
– Вопрос на засыпку: почему этот долбаный Павлюченко из «Бетимпекса» с таким ожесточением ищет Кота?
Сафонов недовольно хмыкнул, пожал плечами:
– Говорили мы с тобой об этом – не затем Гвоздев, хозяин «Бетимпекса», столько сил и бабок ухлопал, чтобы Кот их кинул как сопливых мальчиков.
– Я так раньше думал…
– А теперь? Не думаешь? – удивился генерал.
– Не думаю! – заверил я. – Я уверен, что не в этом дело. Точнее говоря – не только в этом.
– А в чем? – по-настоящему заинтересовался Сафонов.
– В ком! Не в чем, а в ком! В покойном Василии Никифоровиче Смаглии…
Лицо Сафонова закаменело, в нем появилась тайная отчужденность, секундная внутренняя паника, мгновенно подавленная и сокрытая в рытвинах и складках тяжелого лица ученого бульдога.
– Не понимаю… Объясни, – сказал Сафонов и покосился на экран компьютера, где лицо молодой красивой женщины в золотых очках становилось все более живым.
– А я пока сам ничего не знаю, – развел я руками. – Я согласен с вашим предположением, что Кота вызволили из зоны, чтобы сделать из него самонаводящееся оружие против Серебровского. Но это только одна из причин…
– А другая?
– А другая – столь же важная – замкнуть разорвавшуюся денежную цепь. И Кот, по их замыслу, должен решить эти задачи практически одновременно. После чего его можно будет устранить совсем… – Я нарочно говорил будничным скучным голосом, как о каких-то очевидных, надоедно скучных вещах.
– Ты о какой денежной цепи говоришь? – настороженно спросил Сафонов.
– Я говорю о Поволжском кредите – здесь эта цепь началась. Правительственный вексельный целевой кредит для агропромышленного комплекса Поволжских регионов… Ничего не слышали об этом? – невинно спросил я.
Сафонов неопределенно покачал головой.
– Кредит составлял триста пятьдесят миллиардов рублей, что по тогдашнему валютному курсу равнялось 89 миллионам 730 тысячам 817 долларам. Эту звездную сумму благополучно украли, многократно и очень сложно трансферировали, и концевым в этой мудреной цепи за рубежом был развеселый бандит Вася Смаглий, – эпически поведывал я. – Не хозяином, конечно, не распорядителем – диспетчером…
– При чем здесь Кот Бойко? – перебил Сафонов.
– Не знаю, – сказал я. – Но он имел к этому отношение.
– Ты так думаешь или ты что-то знаешь?
– Я так думаю. Тех, кто знает наверняка все об этой истории, – двое-трое на земле… В этой цепи, я полагаю, десятки звеньев. По мере продвижения по ним капитала они все отпадали. Но что-то не сработало – убили Смаглия, и Кот – я в этом уверен – должен восстановить распавшееся звено…
Я молча, отрешенно смотрел на компьютерный эскиз женского портрета, Сафонов угрюмо жевал губами, потом негромко, без нажима спросил:
– Ты, Серега, понимаешь, во что ты встреваешь?
– Ну так, более-менее… – Я сделал плавный жест рукой.
– Боюсь, что менее, чем более, – бросил Сафонов. – Хочешь быть неустрашимым служителем Фемиды?
– А что? – беспечно усмехнулся я. – У нее хоть морда и замотана тряпкой, но дамочка она вполне привлекательная!
Сафонов тяжело вздохнул, махнул рукой:
– Так это ж бандюки и жульманы ей морду замотали! Как всякой нормальной заложнице. Развяжи ей глаза, дуре стоеросовой, она ведь и впрямь сыщет дорогу к правде. А этого, боюсь, делать не след… Качнем лодку чуть сильнее – нас всех волна кровяного говна накроет…
Кот Бойко:
ЗАПОВЕДНИК ДЛЯ НЕЖИТИ
Мы с Лорой собирались уходить из дома. Лора чепурилась, прихорашивалась перед зеркалом, но я видел, что настроение у нее совсем смутное. Я ласково обнял ее:
– О чем грустишь, любимая?
Лора подмигнула мне в зеркале:
– Об уходящей молодости. О близкой старости. А между ними бабьей жизни – на один вздох…
