Клер Макинтош - Личный мотив
Ты тихонько вздохнула.
— Я тоже тебя люблю.
Дуг, очевидно, напряженно поработал с клиентом за ужином, потому что, судя по их шуткам на нашей встрече утром, после этого они отправились в стрип-клуб. К полудню мы окончательно заключили сделку, и Дуг перезвонил в наш банк, чтобы уведомить, что мы снова платежеспособны.
Я попросил дежурного администратора на ресепшене в гостинице вызвать для меня такси.
— Где у вас тут лучшие ювелирные магазины? — спросил я.
Его понимающая улыбка вызвала во мне раздражение.
— Хотите купить какой-нибудь пустячок для вашей дамы, сэр?
Я проигнорировал это замечание.
— Мне нужно самое лучшее место.
Улыбка его стала более напряженной.
— Faubourg Saint-Honoré, monsieur[11].
Пока я ждал такси, он был подчеркнуто внимателен ко мне, но самонадеянный тон стоил ему чаевых, и на то, чтобы унять досаду, у меня ушла вся поездка по указанному адресу.
Я прошел по всей Фобур Сент-Оноре, пока не остановил свой выбор на небольшом ювелирном магазине с непритязательным названием «Мишель», где планшеты, обтянутые черным бархатом, сияли россыпью сверкающих бриллиантов. Мне хотелось рассмотреть все не торопясь, но вокруг меня крутился персонал в строгих костюмах, предлагая свою помощь и советы, — в такой обстановке было невозможно сосредоточиться. В конце концов я выбрал самый большой камень: от такого ты не могла отказаться. Это было простое платиновое кольцо с бриллиантом квадратной огранки. Я протянул им кредитную карточку, а себе сказал, что ты этого стоишь.
На следующее утро я летел домой, и этот маленький кожаный футляр, казалось, прожигал дырку в кармане моего пальто. Я планировал для этой цели пригласить тебя в ресторан, но когда я открыл входную дверь, ты подбежала ко мне и так крепко стиснула в объятиях, что я не вытерпел.
— Выходи за меня.
Сначала ты рассмеялась, но потом, должно быть, уловила серьезность моего тона, потому что остановилась и испуганно прижала ладонь к губам.
— Я люблю тебя, — сказал я. — Я не могу без тебя жить.
Когда ты ничего на это не ответила, я запнулся. Это не входило в мои планы. Я ожидал, что ты сразу обовьешь меня руками, начнешь целовать, возможно, расплачешься, но самое главное — все-таки скажешь «да». Покопавшись в кармане, я неловко вытащил ювелирный футляр и сунул его тебе в руку.
— Я серьезно, Дженнифер. Я хочу, чтобы ты навсегда стала моей. Скажи, что ты согласна. Пожалуйста, скажи это!
Ты чуть качнула головой, но потом открыла коробочку и даже слегка приоткрыла рот от удивления.
— Даже не знаю, что и сказать…
— Скажи «да».
Наступила пауза настолько долгая, что я успел ощутить, как страх, что ты сейчас откажешься, сдавливает мне грудь. Но потом все-таки прозвучало твое «да».
34
Громкий металлический стук заставляет меня подскочить на месте. После того как ДИ Стивенс оставил мою камеру вчера вечером, я долго смотрела на облупившуюся краску на потолке, чувствуя, как холод от бетонного пола просачивается сквозь матрас, пока незаметно сон все-таки не сморил меня. Я резко подскакиваю на кровати, руки и ноги у меня болят, в висках пульсирует кровь.
Что-то грохочет, и я понимаю, что это стук откинувшейся створки окошка посредине двери, куда просунулась чья-то рука с пластмассовым подносом.
— Пошевеливайтесь, я не могу торчать тут весь день.
Я беру поднос.
— Можно мне что-нибудь от головной боли?
По другую сторону окошка стоит надзирательница; ее лица не видно, я вижу только черную униформу и выбившуюся прядь светлых волос.
— Доктора здесь нет. Придется подождать, пока вас повезут в суд.
Она не успела толком договорить, как окошко звонко захлопывается, и звук этот эхом отдается в камере, после чего я слышу удаляющиеся шаги.
Я сажусь на кровать и пью чай, который пролился на поднос. Он едва теплый и очень сладкий, но я все равно жадно выпиваю его, только сейчас сообразив, что ничего не ела и не пила со вчерашнего дня. Завтрак представляет собой сосиску с бобами в пластиковом контейнере, предназначенном для разогревания в микроволновке. Края пластика оплавились, а бобы покрыты коркой ярко-оранжевого соуса. Я оставляю все это на подносе и иду в туалет. Сиденья здесь нет, только металлическая раковина унитаза, накрытая листками шершавой бумаги. Я торопливо делаю свои дела, стараясь успеть, прежде чем вернется надзирательница.
Ко времени, когда я вновь слышу в коридоре шаги, еда давно остыла. У моей камеры шаги затихают, я слышу звон ключей, после чего тяжелая дверь распахивается и я вижу перед собой угрюмую девушку, которой едва исполнилось двадцать. По черной униформе и засаленным светлым волосам я догадываюсь, что это надзирательница, которая приносила мне завтрак, и я показываю ей на стоящий на моей кровати поднос.
— Боюсь, я не могу это есть.
— Меня это не удивляет, — фыркнув от смеха, говорит надзирательница. — Я сама бы не прикоснулась к этому, даже если бы умирала с голоду.
Я сижу на металлической скамье напротив стойки проходной изолятора и надеваю ботинки. Здесь еще трое, все они мужчины, и все одеты в настолько похожие тренировочные брюки и куртки с капюшонами, что сначала мне кажется, будто это какая-то униформа. Они сгорбившись сидят вдоль стены, чувствуя себя как дома в такой же степени, в какой я ощущаю себя явно не в своей тарелке. Обернувшись, я вижу на стене у нас над головой море записок, но все они какие-то бессмысленные. Здесь информация об адвокатах, переводчиках, правонарушениях, «принятых к рассмотрению». Предполагается, что я должна понимать, что происходит? Каждый раз, когда накатывает новая волна страха, я напоминаю себе, что совершила, и говорю, что не имею права бояться.
Мы ждем с полчаса или даже больше, когда раздается сигнал зуммера и сержант поднимает глаза на монитор камеры наблюдения на стене, где сейчас виден большой белый грузовик.
— Ваш лимузин подан, ребята, — говорит он.
Парнишка рядом со мной цыкает сквозь зубы и бормочет под нос что-то, чего я не могу разобрать — да и не хочу.
Сержант из изолятора открывает дверь для двух офицеров службы сопровождения.
— Сегодня четверо для вас, Эш, — говорит он офицеру-мужчине. — Слушай, похоже, твой «Манчестер Сити» вчера вечером хорошенько потрепали, а?
Он качает головой — вроде бы сочувственно, но при этом широко улыбается, — и тот, кого он назвал Эшем, благодушно бьет его кулаком в плечо.
— Придет и на нашу улицу праздник, — говорит он и оглядывает всех нас. — Бумаги на этих готовы?
Пока мужчины продолжают болтать о футболе, ко мне подходит офицер-женщина.
— Все в порядке, дорогая? — спрашивает она.
Она полная, выглядит как-то по-матерински, что плохо сочетается с ее униформой, и я вдруг испытываю нелепое желание расплакаться. Она велит мне встать и проводит ладонью по моим рукам, спине и ногам. Палец ее скользит по внутренней поверхности моего пояса, прощупывает через рубашку резинку лифчика. Я вижу, как парни на скамье подталкивают друг друга локтями, и чувствую себя незащищенной настолько, будто стою перед ними голая. Женщина наручниками пристегивает мою правую руку к своей левой и выводит меня на улицу.
Нас везут в суд в грузовике с перегородками, который напоминает мне фургоны для перевозки лошадей на окружных ярмарках, куда мама возила нас с Евой. Мне с трудом удается усидеть на узкой лавочке, когда грузовик круто поворачивает; запястья мои прикованы к цепи, которая идет через всю ширину нашего бокса. Ограниченность пространства вызывает у меня клаустрофобию, и я смотрю в мутное стекло окошка, где калейдоскопом форм и красок проскакивают здания Бристоля. Я пытаюсь сориентироваться во всех этих поворотах, но движение меня укачивает, и я закрываю глаза, прислонившись лбом к прохладному стеклу.
Моя передвижная камера вскоре сменяется стационарной, расположенной в глубине суда магистрата. Мне дают чай — на этот раз горячий — и тост, который рассыпается во рту на массу острых крошек. Мне говорят, что мой адвокат будет в десять. Как это может быть, что десяти еще нет? Я за сегодня уже прожила полжизни.
— Мисс Грей?
Адвокат у меня молодой и равнодушный, одетый в дорогой костюм в полоску.
— Я не просила адвоката.
— Вы должны иметь юридического представителя в суде, мисс Грей, либо представлять себя самостоятельно. Так вы хотите представлять себя сама?
Его удивленно выгнутая бровь предполагает, что нужно быть полной дурой, чтобы выбрать такой вариант.
Я качаю головой.
— Вот и хорошо. Итак, насколько я понимаю, при допросе вы сознались в действиях, причинивших смерть человека в результате опасного вождения, а также в том, что не остановились и никому не сообщили об обстоятельствах происшествия. Все правильно?
