Искатель, 1995 №5 - Клиффорд Саймак
— Я… извините… — протянул он, вставая.
— Нет, это вы меня извините, — улыбнулась девушка. Слегка склонив голову и прикрыв одной рукой глаза, другой она держала сигарету. — Ужасно хочется курить, а зажигалка куда-то подевалась, потерялась, что ли?
— Огонь всегда со мной, мадемуазель. — Иван Иванович достал из брюк свой золотой «ронсон», галантно предложил высокое пламя. Проработав в молодости три с лишним года в торгпредстве в Марокко, он свободно владел французским.
— Судя по произношению, вы не парижанка? — спросил он, пока она прикуривала.
— Да, — ответила она, сделав затяжку и зажмурившись от удовольствия. — Не коренная. Мои родители эмигрировали из Польши и привезли меня сюда еще совсем ребенком. А вы, судя по тому же, — иностранец?
— Русский.
— О, русский? Горбачев. Ельцин. Перестройка.
Иван Иванович кивнул, вежливо улыбнулся, тоже закурил.
— Вспомнила. Кто-то в гостинице, кажется, управляющий, говорил, что здесь отдыхает с семьей русский банкир. Так это вы?
— Похоже, что я.
— А я — Жаннетта, студентка Сорбонны.
— Меня зовут Иван Иванович.
— Ииваан Ивааанооович, — полупроговорила, полупропела она. — Почти два раза «Иван». Это повторение что-то значит?
— Это значит: «Иван, сын Ивана».
Он подумал, что она наверняка специализируется по искусству. И словно угадав его мысли, Жаннетта сказала:
— Я изучаю экономику. Сейчас взахлеб читаю книги великого экономиста. Леонтьефф. Тоже русский. Нобелевский лауреат. — «Бывший русский», — по привычке хотел сказать Иван Иванович, но вовремя спохватился:
— Да-да, русский, конечно.
— А где же ваша семья? — неожиданно задала она вопрос.
— Жена и дочь уехали в Париж на экскурсию. Собор Парижской богоматери. Лувр. Елисейские поля.
— А вы…
— Я уже все это проходил. И давно.
— Живой русский банкир! Это же потрясающе. У вас найдется время ответить на несколько вопросов? То, что пишет пресса о вашей экономике, противоречиво до предела. А тут из первых уст…
Ему импонировал ее энтузиазм.
— Только пусть эти вопросы будут в письменном виде, — пошутил он. Но она приняла шутку за чистую монету:
— Я обязательно их подготовлю к завтрашнему дню.
— А сейчас я предлагаю партию в теннис, — проговорил он осторожно. — Я видел вас сегодня утром на корте. Думаю, часик против вас продержаться я смогу.
— Попробуйте.
Однако играла она намного сильнее, чем он полагал.
— Ну и подача у вас, — кричал он через десять минут игры, взмокнув как мышь. — Что там Макинрой, Сампрас позавидовал бы.
— Подождите, я еще курить брошу, — отвечала она, выигрывая очередной сет…
«Не ухаживать же я собираюсь за ней, — внутренне возмущался он. — Ну, хорошо. Очень. Но она же младше моей младшей дочери. Ну и потом — я то ей зачем? Старый, плешь сверкает, зубы фальшивые. Экзотика? Разве что. Новый русский. Впрочем, экзотика — при определенных обстоятельствах — тоже может дорогого стоить. Эх, мне бы этак годков тридцать сбросить с плеч. Просто Мария. Просто Иван Иванович. Без всякой там экзотики».
Жаннетта мастерски выверенным ударом погасила неуклюжую свечу Ивана Ивановича, поставив финальную точку в игре. В горделивом победном жесте вскинула вверх сжатые в кулачки пальцы, обратив улыбку к воображаемой публике. Вот она смахнула с кончика носа капельку пота, откинула в очередной раз со лба упрямую пепельную челку, накинула на плечики бордовое полотенце со своими инициалами. Вот она грациозными глоточками пьет грейпфрутовый сок. Все в ней ему нравилось, все вызывало трепетный восторг, о котором он уже давно забыл. «Могу же я, в конце-то концов, восхищаться этой девушкой, этой девочкой, как отец, — вяло убеждал он кого-то, даже в мыслях, однако не отважившись назвать себя дедом. — Могу, конечно. Тем более что помыслы мои чисты, как первый снег в поле».
Иван Иванович проводил Жаннетту до дверей ее гостиницы. Придя в свой коттедж, он принял душ и прилег на кровать. Определенно надо бы вздремнуть. Денек был насыщен до предела. Он наглухо задернул шторы (было еще светло), но сон никак не шел к нему. Чертыхаясь, он встал, налил стакан вина с содовой, включил телевизор. Слезливый боевичок с мафиозными разборками. Кровавая драма времен Реставрации. Забавные туземные мультяшки из жизни рыцарей. Стоп. Последние известия. Стоп, стоп, стоп. Россия. Москва. Председатель Центробанка предупреждает банки частные о санкциях за проведение нелегитимных (надо же, какое словечко притащили в наш великий и свободный) операций. Да, пытаемся обойти идиотские в своей первооснове законы, которые ставят нас на грань банкротства. Пытались, пытаемся и впредь будем пытаться. Да, надуваем налоговую инспекцию. Нацисты из кожи заключенных в концлагерях изготовляли сумки, обувь, ремни. Государство хочет нашей шкурой залатать дыры в бюджетном кафтане. Но кто же добровольно отдаст свою собственную (и потому такую любимую) кожу-шкуру? Да, переводим в зарубежные банки сотни миллионов долларов и марок. Во всем мире это нормальная рутинная работа, за которую банк получает свой разумный процент.
Черт знает что творится в нашем российском доме. Кретины в правительстве, недоумки в Думе. И так будет продолжаться полный бардак и произвол, пока мы сами не возьмем власть.
В сердцах он выключил телевизор. Подошел к телефону, набрал номер Жаннетты. «Не отвечает, — с досадой процедил он и бросил трубку. — Похоже, ужинает. Любопытно, с кем?» Он быстро оделся и минут через пятнадцать уже входил в просторный бар ее гостиницы. В нем было довольно многолюдно, но Жаннетты там не оказалось. «Может, она уже в ресторане с каким-нибудь теннисистом помоложе», — ревниво подумал Иван Иванович. Но ее не было и в ресторане. «Что ж, не бегать же мне по всем харчевням этого паршивого городишки, разыскивать случайную партнершу по теннису, раза в три моложе меня. — Он раздраженно смотрел в спину метрдотеля, пока тот вел его к свободному столику. — Бог с ней, с этой Жаннеттой. Ее дело молодое». Без аппетита поужинав, он вернулся в свою тихую, святую обитель. Конечно, и тихая, и святая — ни шумных хмельных вечеринок, ни знойных греховных ночей. Он раскрыл было томик Мопассана, но, не прочитав и четверти страницы, заснул, так и не выключив ночник.
Разбудил его монотонный шум дождя. Ничего себе, славненький бархатный сезон. Часы показывали четверть двенадцатого. Кряхтя, он поднялся, медленно умылся, почистил и вставил зубы. Съев манго и выпив стакан молока, направился в гостиницу. «Ни пляжа, ни тенниса, — вздохнул он. — Хоть в бильярд сыграю». А у самого где-то в подсознании пряталась мысль: «И увижу Жаннетту». И капли дробно барабанили по зонту, по пластику плаща: «Жан-нет-ту! Жан-нет-ту! Жан-нет-ту!» Играть в бильярд он научился в детстве. На отцовской даче стоял полный стол, и он
