Шесть из восьми - Вера Ард
– Ты все слышал? – Она понимала, что не стоит поддерживать разговор, а надо пойти и отдохнуть. Но ей хотелось хоть с кем-то поделиться произошедшим.
– Слышал, что у этого истукана Жени прорезался голос и он что-то орал Лиле, та тоже верещала как резаная. Во как их зацепило. Правда, не понял, из-за чего сыр-бор. Ты сама-то в порядке?
– Да… – как-то неуверенно произнесла Надя. – Не понимаю просто ее злобы. Точнее, понимаю, но я не привыкла, что окружающие могут так себя вести.
– Хорошо воспитанная девочка не понимает, что люди могут быть воспитаны по-другому? – усмехнулся Марк, но в голосе его не чувствовалось насмешки, скорее горькая ирония.
– Я всю жизнь вела себя правильно, – вдруг призналась Надя. Ночь располагала к откровенности. – И что в итоге получила? Всегда оглядывалась, как бы кто не подумал обо мне что-то плохое. А кто-то плюет на все и счастлив.
Марк вздохнул и задумчиво посмотрел на костер.
– Знаешь, – начал он, не торопясь, будто пытаясь подобрать слова. – Я очень хорошо тебя понимаю. Я всю жизнь жил, стараясь соответствовать чьим-то ожиданиям. Быть хорошим мальчиком, сыном, братом. Лучший ученик, все экзамены сдавал на «отлично». Пошел учиться на юриста, потому что родители считали, что для меня это хорошая профессия. Мама еще при Советах в начальники выбилась, и она всегда бы меня пристроила куда надо. Собственно, это она и сделала, когда я окончил институт. А еще меня познакомили с хорошей девочкой из нужной семьи, и я честно встречался с ней несколько лет во время учебы, а потом, получив диплом, как хороший мальчик сделал ей предложение. Она мне нравилась как человек. И я искренне старался быть таким, как все. – В голосе Марка начало появляться раздражение, лицо скривилось. – И что в итоге? Сначала ссоры, попытки примириться, новый медовый месяц в Италии, чтобы наладить отношения. Но даже там я видеть ее не мог и не понимал, как можно быть такой слепой и верить мне. А потом она нашла у меня на диске порнуху. Необычную, понимаешь? – Он как-то глупо усмехнулся. – И я ей сказал. Все сказал. Представляешь, она все равно попыталась сохранить наш брак, – расхохотался он и заговорил очень быстро: – Зачем? Статус был важнее. Типа: «Тебя вылечат». А я не хотел лечиться! – Марк повысил голос. – Я хотел, чтобы мне позволили быть собой! Я сам подал на развод. Думал, она все расскажет про меня родне, мне так стало бы легче, не пришлось бы скрываться больше. Но она промолчала. Это же позор. Муж – гей! И ей бы досталось. Знаешь, как говорят: видать, баба в постели такое бревно, что от нее муж на других мужиков бросается. Врали всем, что любовь ушла, завяли помидоры. Сказать про себя правду значило бы потерять работу, друзей. Позовут тебя куда-нибудь, зная, что ты и кто ты?
Марк посмотрел на Надю, вроде бы ожидая ответа. Но она совершенно не знала, что сказать. Он лишь покачал головой, видя ее молчание.
– Так и живу. Двадцать лет притворства. То надеешься, что это пройдет, только перебороть себя надо. То, наоборот, хочется все бросить и перестать скрываться. Устроить свою жизнь. Но сразу тянет: а как же карьера, а что родные скажут? И только сейчас здесь понял, что хватит. Не хочу я исправляться! Все эти обещания найти свою половинку – сплошная ложь. Не будет в жизни чудесных встреч, которые в один момент изменят твою судьбу. Нужно не бояться быть самим собой и жить каждый день здесь и сейчас!
Надя слушала исповедь полузнакомого человека, чувствуя в этот момент, что он ей как никогда близок. И говорит все эти слова, потому что видит в ней такую же жертву: мнений, ожиданий, собственного бессилия противостоять другим. Она продолжала молчать, но, видимо, ему ответа и не требовалось.
– Я решил, что буду собой. Есть человек, с которым я хочу быть вместе, и я встречусь с ним наконец и смогу начать новую жизнь.
– Ты с кем-то познакомился? – спросила Надя.
– Да, на сайте знакомств. Мы ни разу не виделись, но у нас много общего. Я все боялся, что узнают друзья, коллеги, но теперь не боюсь. Надо пробовать, надо начинать жить, не оглядываясь на других. И ты не оглядывайся, – назидательно произнес Марк. – Забудь про Лилю, про всех остальных. Думай о своем счастье. Мне кажется, Матвей – отличный парень. Сам бы на него обратил внимание, если бы не Андромеда.
– Андромеда? – переспросила Надя.
– Это ник того парня с сайта, про которого я говорил.
– Поняла… – протянула Надя.
– Ладно, иди спать.
Марк похлопал Надю по плечу, но вдруг потянулся к ней и обнял. И она обняла в ответ, чувствуя доверие, которое так редко возникало в ее жизни. Когда через пару секунд он отпустил ее, Надя хотела уже идти в палатку, но неприятное чувство, так часто не дававшее ей просто порадоваться жизни, вновь возникло внутри.
– Что-то Лиля не возвращается. – Надя огляделась.
– Забей на нее, отсюда деться некуда. Сомневаюсь, что она попробует ночью от обиды уплыть с острова.
– Да, но как-то беспокойно, мало ли что ей придет в голову.
Марк вздохнул.
– Ладно, пойду гляну. Все равно уже разгулялся. А ты иди отдыхай. Я-то хоть немного поспал.
– Спасибо, – кивнула Надя, – сейчас дров в костер подкину, а то совсем погас, и пойду.
14 мая. День
– Почему вы сразу не сообщили, что видели той ночью Марка? – Вика с раздражением слушала очередной рассказ о произошедшем, который не соответствовал первоначальным показаниям. Вот так: все спали! А на самом-то деле… Даже эта серая мышка и та врала. Но зачем?
– Все… Все было так сложно, – пролепетала Надя. – Утром, когда я проснулась от криков и Саша рассказала мне об убийствах, это было так страшно! И потом… она попросила, чтобы я подтвердила, что ее не было в палатке, а в ответ ей не пришлось бы говорить, что я той ночью вернулась поздно. Тогда уже все знали, что Марк пропал. И меня даже никто не спросил, видела ли я его.
В голосе мелькнула небольшая обида, будто учительнице было неприятно, что ее не приняли в расчет. Сказали: молчи. Она и молчала, боясь кого-то подставить. Другой вопрос: неужели ей не пришло в голову, что ее показания могут помочь в расследовании?
– Вы только ради других промолчали? Или и сами боялись стать подозреваемой? – с напором спросила Вика. Надя вздрогнула.
– Нет-нет! Я не хотела… Просто тогда
