Последняя почка Наполеона - Григорий Александрович Шепелев
Девочки прервали её, напомнив, что времени очень мало. Она пожала плечами.
– Тогда начнём со второго. Да им, я думаю, и закончим. Что вас конкретно интересует?
– Скажите, вам стало лучше после больницы? – спросила Ирочка.
– Ещё как! Ведь доктор при выписке мне сказал, что моё лечение обошлось государству в неимоверную сумму. Даже назвал её. Нулей семь там было. Идя по улице неизвестно куда – ни дома, ни комнаты, ни квартиры у меня нет, я чувствовала себя довольно счастливой.
– Чем было вызвано это чувство?
– Гордостью. У меня – клептомания, я ворую ради спортивного интереса. Других болезней у меня нету, а ведь лечили от них! Следовательно, мне удалось украсть у страны миллионов десять, не меньше. И не руками, а задницей! Ведь кололи меня в неё. Отсюда и гордость.
– Вот оно что! – улыбнулась Ирочка, – значит, вы у нас – симулянтка?
– Конечно, нет. Я не утверждала, что у меня есть какая-либо болезнь, кроме упомянутой клептомании. Я ни капли не виновата в том, что мне написали маниакально-депрессивный психоз с галлюцинативными проявлениями. Это сделали идиоты, которым место – в тюрьме, а не в Государственной Думе… О боже, что я несу? Простите, случайно оговорилась.
– Но Маргарита Викторовна! – с печалью сказала Танечка, – если вы всё это не симулировали, то чем вам гордиться? Вы, получается, не украли все эти деньги жопой! Вам их вкачали в неё без вашей на то претензии, по ошибке.
Это был удар в челюсть, пропущенный абсолютно по-идиотски. У Риты всё закачалось перед глазами. Затравленно пометавшись мыслями по углу, в который её без труда загнали две твари – беленькая и рыженькая в очочках, она зачем-то утёрла платочком рот и тихо сказала:
– Браво!
– Рита! Признайтесь, что вы лукавите, – вдруг пришла ей на помощь Ирочка, – вы ведь всё-таки симулянтка! Или вы искренне представлялись Наполеоном, когда шло следствие по убийству двух человек?
– Я – Наполеон, – подтвердила Рита, убрав платочек, – следствие это установило. Но не признало. Тому, кто взглядом Наполеона смотрит на Украину, не нужен в моём лице конкурент. По этой причине меня отправили не в тюрьму, а в психиатрическую больницу имени Алексеева.
Ира с Таней переглянулись.
– Ну что ж, я думаю, вы исчерпывающе ответили абсолютно на все вопросы о состоянии современной российской психиатрии, – сказала первая, – сколько лет вас лечили?
– Несколько лет.
– Вы не очень любите называть при своих ответах точные цифры?
– Да, не люблю. Всегда боюсь ошибиться на два столетия.
– Понимаю, – не отставала Ирочка, – а позвольте полюбопытствовать, кем вам больше нравится быть – Маргаритой Викторовной Дроздовой или Наполеоном?
– А вы кому задаёте этот вопрос – ему или ей?
– Допустим, ему.
– Ну, тогда, допустим, мне оба этих ничтожества отвратительны. Я себя ненавижу за Ватерлоо, её – за то, что она усердно напоминает всем обо мне, представляясь мною.
– А что ответит нам Маргарита Викторовна Дроздова? – спросила Танечка.
– Уважаемая Татьяна Владимировна! После того, как вы минуту назад ниспровергли культ Маргариты Викторовны, доступно ей объяснив, что она – никто и звать её никак, ей, конечно, приятнее представляться Наполеоном.
– Но вы позволите называть вас Ритой?
– Да как угодно, сударыни.
– Тогда следующий вопрос, – воспользовалась позволением Ирочка, – почему у вас столько стихов о Москве? Цветаевой подражаете? Возражение, что Наполеон видел Москву раньше, не принимается, потому что ваши стихи подписаны "Рита Д."
– Нет, я не люблю Цветаеву, – заявила Рита, – она, конечно, убийственно хороша, но у неё много не вполне точных метафор. Этого я простить не могу. Стихи о Москве я пишу только потому, что скоро её не будет. Моей Москвы.
– А ваша Москва как выглядит? – поинтересовалась Танечка.
– Вы задаёте этот вопрос не Наполеону, надеюсь?
– Нет, я его задаю поэту.
– Тогда – ужасно. Моей Москвы почти уже нет. От неё остались сотни три проституток, полсотни уличных музыкантов и ещё меньше художников на Арбате. Их тоже скоро всех уберут. Или, того хуже, сделают подотчётными. Да, уж лучше бы их убрали!
– Да как их могут убрать или притеснить? – усомнилась Танечка, – уличные художники и музыканты – это культурный фон города! Ведь они украшают его с советских времён, проститутки – с царских.
– Ты бы ещё с Ренессансом сравнила то, в чём мы оказались!
– А купола? – напомнила Ирочка.
– Купола? Какие?
– Златые. Они у вас не ассоциируются с Москвой?
– Нет, только с Цветаевой, – после некоторых раздумий сказала Рита, бросая взгляд за окно. Из него был виден почти весь город. Море огней под жёлтыми облаками.
– А что вы сейчас воруете? – вдруг сменила Танечка тему, – ведь если вас, как вы говорите, не излечили от клептомании, вы не можете этим не заниматься!
– А мы здесь точно втроём? – дурашливо огляделась Рита по сторонам, – никто не услышит?
– Звукорежиссёр ещё за стеклом, – напомнила Ира, – но она – свой человек. Кругом стены толстые, так что можете быть спокойны.
– Тогда, пожалуйста, передайте этот лопатник вашему шефу, – сказала Рита, бросив на стол бумажник с инициалами, – двадцать минут назад мы с ним поздоровались в коридоре. Алексей Алексеевич это портмоне уронил. Я подобрала, когда шла обратно из туалета.
Обе ведущие рассмеялись, но прикоснуться к бумажнику не решились. Раньше, чем интервью было возобновлено, в студию ворвался также смеющийся Алексей Алексеевич. Подбежав к столу, он схватил бумажник, и, хлопнув им Риту по лбу, проговорил прямо в микрофон:
– Дуркой не отделаетесь, мадам! Я заставлю вас целый день на "Лихе" работать, с Матвеем Юрьевичем!
– О, нет! Умоляю, нет! – завизжала Рита, – это чересчур страшное наказание за такой ничтожный проступок! Пусть меня сожгут на костре!
– Сперва надо изгнать беса. От огня бес никуда не денется, а от Гонопольского сразу выскочит из ближайшей дыры!
С этими словами главный редактор радиостанции удалился, плотно прикрыв за собою дверь.
– Как вы это делаете? – слащаво пристала Танечка, – научите!
– Да, и меня, – попросила Ирочка.
– Девочки, научитесь сначала тратить, – сказала Рита, – каждому человеку даётся много – гораздо больше, чем он заслуживает. И что? Хорошо ещё, если всё идёт на вино и на героин. Ведь смерть под забором – это не самая худшая из смертей.
– О, мудрая Рита! – сложила Таня ладошки, – а сами вы умеете тратить?
– Нет. Поэтому всё стараюсь выбрасывать, от греха подальше.
– А это – выход?
– Да. Я не знаю, лучший ли это выход, но у меня нет ни сил, ни времени искать что-то более предпочтительное. На это ушла вся юность.
– А Хордаковского выбросили? – негромко спросила Ирочка. Рита очень долго не отвечала. И не ответила.
– Я вам буду читать стихи, – сказала она, вынув из кармана своего синего пиджака тонкую тетрадь, сложенную вдоль, – сколько у нас времени до конца эфира?
– Да ещё целых десять минут, – ответила Ирочка, поглядев на часы.
За эти минуты Рита успела прочитать всю тетрадку. В ней были свежие сочинения. Девочки не прервали её ни разу. Им даже и
