Анатолий Галкин - Небо в алмазах
Дверь открыл сам хозяин. Чуркин только что вылез из душа, и его китайский халат распахивался, обнажая чуть волосатую грудь, розовый живот и… Вот ниже скромная старушка глаз не опускала.
– Ну что еще, соседка? Занят я! К встрече готовлюсь.
– В шелковом халате?
– Не ваше собачье дело!
– А у меня, господин Чуркин, важнейшая для вас информация.
– Слушаю.
– Нет уж! Сначала деньги, а потом стулья!
– Какие стулья?
– Те, в которых запрятаны алмазные перстни, серьги, броши.
Последняя фраза ошарашила Чуркина. В ней он понял намек на те драгоценности, что лежали в его сейфе, на министерскую жену Мамаеву, которая через час придет с чемоданом долларов… Всем известно, как полезно читать классику. Но ювелир даже не слышал о веселой книжке «Двенадцать стульев». И он, понятно, ничего не знал о столовом гарнитуре мадам Петуховой. А поэтому литературную метафору расшифровал дословно.
– Пойдемте, соседушка, в кабинет. И извините, что я в таком виде.
Он не предложил ей присесть, поскольку визит Лили Мамаевой отложить нельзя. Она прибудет через час, а еще надо одеться, расставить цветы в кабинете…
– Слушаю вас, дорогая Мария Ивановна.
– Две тысячи зеленых денег.
– Не слишком много?
– Мало! Но я сегодня добрая… У меня распродажа важной информации по бросовым ценам.
Чуркин не пошел к сейфу – такие суммы лежали у него везде. И в пиджаке, и в кейсе, и в письменном столе… Когда он отсчитывал деньги, старушка поняла, что мало запросила. Из толстой пачки ювелир отделил всего пятую часть и протянул ее Марии Ивановне.
Она повернулась к нему спиной, задрала юбку и, не пересчитывая, засунула пачку куда-то вглубь, поближе к телу. Теперь все будет, как в старой конфете под названием «А ну-ка отними»… Пусть только попробует! Любой суд признает сексуальное домогательство в особо крупных размерах.
– Теперь слушайте, уважаемый Чуркин… Вы сказали, что никогда не видели Заботину?
– Не видел.
– А кого вы позавчера у лифта провожали? Кому ручкой махали?
– Так то была Анна Коган.
– Уверены?
– Она сама так сказала… Постойте, вы хотите сказать, что Коган – не совсем Коган?
– Совсем не Коган! Это Вера Заботина – собственной персоной! Она же актриса. Она вам не только Когана сыграет, но и Ойстраха, и черта, и дьявола… Она на новогодних елках даже зайчиков играла.
Последний довод был убийственный. Чуркин поверил и понял, что больше соседка ничего не скажет, а время поджимает. Он начал ее выпроваживать.
– Всё, Марья Ивановна! Прием окончен. Вы честно заработали и идите к себе. Только деньги по дороге не растрясите. Найду – не отдам!
Испуганная старушка нащупала пониже живота пачку, прижала ее к телу и мелкими шажками потопала к выходу.
Чуркин закрыл за ней дверь и метнулся к сейфу. Там в бархатной коробочке лежало то, что через сорок минут перейдет в собственность министерши Мамаевой.
За эти годы торгаш Чуркин поднаторел в ювелирном деле. С трудом, но блеск горного хрусталя он мог отличить от искристого сверкания бриллиантов… Его обули как лоха! И кто? Ненормальная актерка, которая не захотела уехать с Арбата в Южное Бутово… Противно, что и в милицию на неё нельзя заявить. Те начнут с вопросов: «Что за алмазы? Где взял? Покажи документы».
Лиля Мамаева пришла вовремя с охранником и пузатым кейсом. Чуркин провел их в кабинет, где на столе лежала коробочка с липовым комплектом.
– Я хочу передать вам, госпожа Мамаева, сертификаты из Амстердама и две фотографии изделий. На них оценка вашего ювелира и моего эксперта. Так что – полная гарантия!
– А вот деньги. Все, как договаривались… Будете считать.
– Ни считать не буду, ни проверять. Мы, Елизавета Егоровна, на полном доверии работаем. Слишком крупная сделка, чтоб обманывать… Я где-то слышал очень правильные слова – береги честь смолоду!
Чуркин демонстративно захлопнул кейс с пачками долларов, а Мамаева таким же жестом закрыла коробочку с покупкой.
После ее ухода Чуркин зашел в кабинет, и в голову полезли философские мысли… Час назад старушка-соседка получила здесь две тысячи за важную информацию. И только что он получил миллион двести тысяч за липовые побрякушки… Каждому – своё! Кому попадья, а кому свинячий хрящик…
* * *Сейчас они жили в квартире, которую Сытин снял почти сразу после приезда из Парижа… Утром Верочка начала вспоминать места, где она ночевала с Алексеем. Не спала с ним, а ночевала – когда совсем рядом, а когда и в соседней комнате… Первый раз на Плющихе. Потом в гримерке театра, потом в домике на Оке, а еще на разоренной даче Сытиных, в квартире Оксаны, в Париже, в Амстердаме… Теперь вот здесь, в совсем чужой съемной квартире.
Только в самом начале ей хотелось, чтоб Сытин начал за ней ухаживать. Пришел бы ночью из соседней комнаты и стал бы говорить ласковые слова. И приближаться, приближаться…
Но с какого-то момента она привыкла и решила, что все будет, как и было – теплые дружеские отношения и никакой иной близости… Нет, один раз она была! Но тот ночной эпизод в квартире Оксаны вспоминался с трудом. Все было в полусне и вспоминалось, как сон.
Они ехали к Другову весело, как победители. Он точно знали, что бриллиантовый комплект передал Чуркину Арсений. Теперь оставалось встретиться с Виктором и все выяснить… Если Ольга умыкнула у них именно эти вещи, то решались сразу две проблемы. Другов освобождался от угроз, и подтверждалось, что Арсений убил Ольгу из-за этих блестящих игрушек.
В кабинете Милана Другова просто висела какая-то напряженка. Даже, когда Сытин выложил перед ним блестящие вещицы и стал объяснять диспозицию, тот реагировал как сонная муха. Его волновало что-то другое.
– Так, Другов, приехали… Я понимаю, что ты обалдел от счастья, но очнись! Мы вернем Виктору это барахло, и он тогда от тебя отстанет… Звони ему! Ты давно с ним встречался?
– Вчера.
– И что он говорил?
– Они почти не говорили. Они меня хотели убить.
– А ты? Ты говорил им что-нибудь?
– Я их в засаду направил. Я им дал адрес дачи, где сыщики и Оксана. Я подумал, что ребята их быстро скрутят.
– Но ты их-то предупредил?
– Вчера не успел… А сегодня звонил, но ни один телефон не отвечает. Ни городской, ни сотовые… Не пойму – что с ними случилось.
Через три минуты буро-вишневый Опель влился в поток машин, спешащих из центра Москвы. Им повезло – пробок было мало, и они быстро рассасывались.
Мужчины хмуро молчали. Сытин от злости, а Другов от угрызений… Говорила лишь Верочка. Даже не говорила, а так – выплескивала эмоции:
– Как вы могли, Милан? Не понимаю! Вы предали женщину… Вы, Другов, мужчина или кто? Вы – трус… Вот приедем туда, а там четыре трупа. И все на вашей совести… А я вчера ради вас на преступление пошла! Пять лет смотрела из окна на домик, куда Пушкин привез Натали, и на тебе – в этой же квартире стала воровкой на доверии… Для кого мы старались, Сытин? Мы его спасаем, а он женщин предает…
Веру хватило надолго. Свое обвинительное заключение она продолжала до самой дачи, где можно было ожидать четыре хладных трупа… Или еще тепленьких.
Но к счастью четырех тел на даче не оказалось. Их было всего три… И не хладные, а замученные.
Крепко связанный Костя лежал на широком раскладном диване рядышком с крепко связанной Анной. Их положили лицом к лицу, вплотную друг к другу, придавив подушками с соседней софы, Они не могли пошевелиться, но могли хлопать глазами и целоваться через два пластыря.
Егору Зубкову повезло больше – он отдыхал на воздухе, сидел на мягком кусте пиона и любовался последним осенним солнышком…
По понятным причинам допрос освобожденных сыщиков был отложен до после бани. Да и что особенного они могли сказать, если на первых же секундах стало ясно, что Оксану увезли известные лица. И забрал её тот, кого называли Арсений.
* * *До суда было еще далеко, но Семену Марковичу сообщили, что уже три начальника колоний общего режима просили направить режиссера в их лагерь. Самодеятельность была у всех, Но одно дело, когда пьесу ставит сельский учитель химии, севший за пьяную драку. И другое – лагерная постановка московского режиссера из первой десятки, который получит срок за шекспировские страсти. Шутка ли – застрелить собственную актрису за отказ отдаться. Отелло отдыхает!
Но и здесь, в камере следственного изолятора Семен был в авторитете. Слух о нем прошел по всей тюрьме великой, и любой подследственный понимал, что теперь до конца жизни будет с гордостью сообщать: «Я сидел вместе со знаменитым режиссером Турищевым. Баланду из одной миски хлебали».
До суда было далеко, но не так, чтобы очень… Адвокат Семена давил на неопровержимое алиби – режиссер в тот вечер завалился в постель с молоденькой артисткой по имени Марианна.
Правда, в первую неделю следствия, боясь жены, Турищев не сообщал об алиби, но адвокат его уломал – лучше стерпеть побои от жены, чем пять лет сидеть в лагерях.
