Фридрих Незнанский - Я убийца
Следователь развернулся и пошел прочь в сторону Москвы по тропинке, вьющейся вдоль насыпи. Он решил сесть в электричку на следующей станции. Шел споро, потому что смеркалось. Сначала этот случай в поезде, потом продержали в милиции и сам разговор. Времени потрачено уйма. Но и сделано немало. Все-таки зацепил дедушку военной медицины.
Быстро смеркалось. Борис услышал, как хрустнула ветка слева от тропинки. Кто-то шел параллельно. Угрозы, брошенные генералом вскользь, приобретали реальность. Две драки в один день – это уже много. Он сунул руку в карман и нащупал связку ключей. Стараясь не звенеть, распределил их между пальцами так, что само кольцо с личной печатью оказалось в кулаке. Печать старая. Медная. Приятно холодила вспотевшую ладонь.
Как они его вычислили, подумал он, хотя люди умные. Сунулись на станцию, мобилизовали местных стражей порядка. Те нашли бы, к чему придраться. Если же он не появился, значит, пошел перегон пешком. Кто же пойдет в обратную сторону? Ясно, что к Москве. Треск слышался все ближе. Вот, гад, даже не скрывается, подумал Борис. Страшно не было. Досада. Как это он не учел такой вариант. Это все история с Зойкой выбила из него профессиональный нюх. Впереди светлела поляна. На таких хорошо проводить пикники. Где-то неподалеку шумел ручей.
Они вышли на освещенный пятачок почти одновременно. Сбоку от Бориса застыла бесформенная тень непонятной конфигурации. Словно человек натянул на себя брезентовый чехол от машины. Сопел под ним и стоял. Ну иди! Антоненко подобрался для броска в сторону.
Тень сопела и не двигалась.
– Ну иди, чего встал? – громко предложил Борис.
Ему показалось, что нападавший брезгливо фыркнул. По-лошадиному.
Взошедшая луна сбросила лохмотья облаков, и Антоненко облегченно вздохнул: метрах в семи сбоку стоял не дюжий охранник в чехле от машины, а лось. Обыкновенный подмосковный лось. Стоял и фыркал по-лошадиному. Антоненко вдруг вспомнил, что у него в папке лежит бутерброд. Теперь уже сам стараясь не спугнуть зверя, достал его и, развернув, положил на землю. Отошел. Лось ждал, когда человек уйдет совсем, и следователь пошел по тропинке с легким сердцем. Начавшаяся так неудачно сегодня служебная командировка в Подмосковье закончилась.
Лось провожал его до самых огней следующей станции.
Глава 32.
Электричка из новых подъезжала к Москве. Гордеев не замечал комфорта, который ему пообещали в поездке, ни когда ехал туда, ни теперь, возвращаясь. И если «туда» он был занят в основном составлением новых, немыслимых версий, то «обратно» у него их было еще больше. Правда, других. В небольшом чемоданчике, непременном спутнике адвоката, лежала коробка с письмами, фотографиями и дневником. Но это только на первый взгляд бумаги. Если проанализировать находки и сопоставить их с тем, что обнаружилось на чердаке маленького частного домика в рабочем районе Рязани, можно было бы сделать далеко идущие выводы.
Давай не будем спешить, убеждал себя адвокат, быстрота нужна при ловле блох. Во-первых, в банке под кроватью найдены окурки, а, как известно, Игорь Игнатьев не курит. Во-вторых, зачем москвичу ехать в Рязань и жить там несколько дней в «антисанитарных условиях»? Прятался от кого-то? От кого?
Игорь уехал из города в семнадцать. Сразу после смерти матери. Поступил в техникум легкой промышленности на Старомарьинском, проучился два курса, ушел, загремел в армию. Это значит, что он не был в городе около семи лет. И почему упорно утверждает, что не был там со смерти матери? Вопросов было больше, чем ответов.
Адвокат снял с полки портфель и снова углубился в дневники в надежде найти ответы на занимавшие его вопросы. То же чувство неоформившейся мысли, преследующее его уже несколько дней, росло в нем подобно опухоли.
Начало первой тетради ничего особенного не объясняло. Обычный женский дневник. Она разговаривала с ним как с живым человеком. Из этого следовал только один вывод – мать Игоря была одиноким человеком. Что ж, бывает. Иногда это превращается в образ жизни. К нему привыкают. Человек загораживается непроницаемой стеной и может быть передовиком производства, но общественной работой заниматься не будет никогда. Никогда не сядет на собрании в первый ряд и прогулосует «как все», не дрогнув ни одной клеточкой тела. Впрочем, иногда такие становятся на дыбы и идут до конца. Вот пример того, как радостная, искрящаяся любовью и добротой душа сворачивается в тугой комок… Мать-одиночка. Нет. В этом нет правды. Кто такой Всеволод? "В" обозначен он почти везде, и только раз она проговорилась дневнику.
Юрий снова пролистал последние страницы.
«У меня cнова спайки. Новая оперция ничего не даст. Я так утомила Игоряшу, что он буквально спит на ходу. Но что же я могу поделать? Как хочется ананасов. Да где их в нашем забытом богом городишке найдешь? Игоряше скоро семнадцать, а я ничего не могу ему подарить. Хотя… Есть хороший кусок батиста. Я могу вышить платок. Пусть помнит только маму. Пусть больше ничего не связывает его с этим домом, где, сейчас в это трудно поверить, мы все были очень-очень счастливы. Пожалуй, вышью. Я вышью ему золотую рыбку…»
Что не должен помнить Игнатьев-младший? Кого? Всеволода? Отца?
По трансляции объявили прибытие на Казанский вокзал. Адвокат вышел на перрон и поспешил к платной стоянке, где накануне оставил машину. Вырулил на площадь и помчался домой. Его встретил запах давно не проветриваемого помещения. Юрий открыл окна, впустив внутрь шум улицы. Посмотрел на диван. Надо бы убраться. Но предварительно позвонить Антоненко. Следователя дома не оказалось. Откуда Гордееву было знать, что именно в этот момент пригородная электричка подвозила того к столице. Подвозила после беседы с генерал-майором медслужбы.
Гордеев решил не терять времени даром. Нагнулся и вымел веником из-под дивана ажурные женские трусики. Сначала не понял чьи, потом вспомнил жену Локтева, брезгливо взял их двумя пальцами и вынес к мусоропроводу. Как назло, у мусоропровода встретилась соседка. Ее языка побаивался не только весь подъезд, весь дом трепетал. Она понимающе посмотрела на адвоката и вздохнула не менее красноречиво.
– Дура, – буркнул Гордеев и тут же спохватился: – Какая же дура у нас власть. А ведь раньше как было?
– Как? – изумилась соседка: Гордеев никогда с ней сам не заговаривал.
– Разве женщины раньше носили такое? Разве разбрасывали свои вещи по незнакомым мужчинам? Вот вы, например, никогда.
– Никогда, – согласилась машинально соседка.
– А цены?
– И не говорите…
– Ну я пошел. Дела, знаете…
И Гордеев покинул лестничную площадку, оставив сплетницу в полном расстройстве, ведь он включил самую любимую тему.
Телефон Антоненко по-прежнему молчал. Гордеев пошел на кухню искать соду. Этот чертов лейтенант-участковый, с его окрошкой и государственной водкой вперемешку, заставил желудок судорожно сворачиваться и разворачиваться каждые полчаса.
Когда-то Гордеев подрабатывал репетиторством. Со времен репетиторства у него осталась раскладная доска и пачка цветных мелков. Подготавливаясь к встрече с другом, он решил упорядочить мысли и попробовать изобразить все известное на сегодняшний день следствию. На доске появились квадраты и кружки, имена и даты.
Зазвонил телефон.
– Боря, дуй ко мне срочно! – выпалил он в трубку.
– Значит, и у тебя его еще нет? – прозвучал в ухо голос Зойки.
– Нет, – обреченно вздохнул Гордеев. – А что, он обещал на дачу приехать?
Трубка откликнулась короткими гудками.
Вот почему Гордеев до сих пор один. Вот почему Гордеев может блистать эрудицией в компаниях, но стоит женщине два раза кряду пригласить его на танец, и больше в этом доме вы его не увидите. Бывают исключения, но тогда он заранее осведомляется у хозяев, будет ли «эта». Гордеев считал в глубине души, что будет отвергнут, что недостоин и чер-те чего еще считал, но еще раньше сам поставил себе диагноз: больше всего он боялся показаться кому-то смешным. Брак – слишком совершенное, по его представлениям, состояние для несовершенного человека, к каковым Юрий себя причислял, а потому все попытки Антоненко и кого бы то ни было хотя бы наметить будущий союз разбивались о мягкие скалы его внутренней трусости.
И снова зазвонил телефон. На сей раз он поднял трубку в ожидании, что на том конце откликнутся. Трубку положили. Значит, это Антоненко. У них давно была договоренность на звонки без жетонов и карточек. Был звонок, значит, друг едет.
Антоненко прибыл через двадцать минут сосредоточенный и очень невеселый. Взглянул на доску с цветными квадратиками и вписал от себя несколько цифр и имен. Он также соедил несколько квадратов линиями с обоюдоострыми стрелками, а еще над несколькими поставил жирный знак вопроса.
Отошел и полюбовался на свое творение.
– Ну как? Сечешь, куда дело двигается? – спросил он адвоката. – Знаешь, я действительно в один момент подумал, а не бросить ли все это к чертовой матери и не махнуть с тобой на Селигер, но после сегодняшнего посещения генерала от медицины пересмотрел свои позиции. Бой до конца, до кровавых соплей.
