Сергей Ермаков - Москву ничем не удивишь
Никто ему не ответил, потому что все посчитали вопрос риторическим, а Владик ответа и не ждал, сам ответил:
— Для свиньи, которую я режу, я само собой злой, да. А для людей, которым я режу их живность на сало и мясо — я очень добрый, потому что беру меньше всех в поселке за убой. Вот и получается, что это смотря для кого я добрый, а для кого злой.
— Ты, Владик, теорию относительности Эйнштейна когда-нибудь читал? — спросила Татьяна.
— Не, не читал, — ответил Владик, — я как-то к иностранцам не очень. Я больше русских авторов уважаю. Носова вот люблю «Незнайка на Луне» и еще мне сказки нравится читать. Правда давно не читал, времени не было. При чем тут чтение, я говорю, что это как на охоте — если ты зверя не добил, то он сам тебя порвет. Да даже свинью центнеровую режешь — надо с одного удара, иначе может как рвануть — по стенке размажет!!!
— И Хорьковский и Насосов, конечно, свиньи, в этом я с тобой согласен, — сказал Краб, — но всё-таки при этом они люди и весьма влиятельные в Москве. Поэтому, если свинью из твоего поселка рязанского Пятки уголовный кодекс не защищает никак, то Хорьковского, Насосова и их телохранителей закон очень даже как защищает. Мы итак уже с вами делов наделали уголовно наказуемых. Хорошо еще, что такие люди, как Насосов и магнат наш в милицию не любят обращаться, своими силами такие вопросы решают, а то бы на нас уже давно вся московская милиция объявила охоту.
Владик, услышав знакомое слово, быстро переключился с одной темы на другую и начал рассказывать:
— А я на охоте один раз чуть насмерть не погиб. Как-то весной еще до армии пошел я в одиночку со старой одностволкой на охоту в лес. Долго ходил по лесу, никого не видел, зашел далеко и повезло мне. Гляжу — кабан роет рылом яму, меня не чует — ветер на меня дует. Я прицелился из кустов и ему в бочину — бабах! Дым развеялся, думаю он упал и лежит! Гляжу — мамочки, а он бежит прямо на меня! А мне куда? Я на дерево полез, винтарь даже выронил. Ранил я кабана, а он взбесился. Подранок самый опасный зверь. Схватил он ружье зубами и приклад грызет, только щепки летят. Зубищи огромные. Я думаю — ну, блин, хана мне — ему ж дерево свалить — раз плюнуть, корни подроет и дерево упадет, а он мне кишки распорет, вепрь. Сижу я час, два, кабан ружье бросил, стал корни подрывать. Я уже с мамой и с папой простился, всё, думаю, отбегался. И тут вдруг откуда ни возьмись медведь, худой с зимы и злющий. Он бы мимо прошел, ему до наших разборок дела не было. А кабан увидел его, да от боли и злости кинулся прям на него. Вот и стали они кувыркаться, рев, визг стоит, грызут друг друга почем зря. А я смотрю на эту драку с дерева и от страха шевельнуться не могу. Потом сообразил, что надо слезть, да ружье поднять. Слез я, ружье схватил и наверх. Сунул патрон с самой крупной дробью в ствол и сижу, жду. И что думаете — задрал медведь кабана, а потом нос поднял наверх и нюхает, меня почуял. Тоже разозлился, мало ему кабана — надо меня еще с дерева скинуть! Гляжу косолапый — на дерево задумал лезть, пасть открыл, рычит, а я ружье вниз опустил, да ему прямо в пасть к-а-ак бабахнул. Он и повалился замертво. Вот у меня шкура дома на полу лежит до сих пор и кабана мы жрали целый месяц…
Владик закончил свой рассказ и оглядел слушателей с достоинством бывалого охотника. Краб спросил к чему он всё это рассказал, а Владик ответил, что ни к чему, просто так вспомнился ему такой случай из жизненной практики. Пока Владик рассказывал свою историю, они уже почти к Москве и подъехали. Спичкин в полусне всхлипнул, проснулся, подскочил, позеленел и резко закрыл рот рукой. Татьяна глянула в зеркало заднего вида, повернула руль и остановила машину на обочине. Матвей вылетел пулей — плохо ему было от выпитой водки.
— Слабак, — сказал Владик, наблюдая за тем как полощет Матвея, — а он еще нашего Пяточинского самогона не пробовал. Там вообще вырви глаз, как наварят из чего ни попадя, стакан первачка заглотишь — и упал без ног…
Татьяна повернулась к Владику и спросила:
— Значит, говоришь медведь кабана драл, а ты смотрел с дерева кто кого одолеет?
— Ну, так и было, — ответил Владик, — клянусь, я тебе говорю, у меня шкура дома лежит на полу. Вот поедем к нам и увидите сами.
— Так я вам вот что хочу предложить, — сказала Татьяна, — нам тоже надо как-то стравить Хорьковского и Насосова, как медведя с кабаном, пусть они со своими головорезами друг друга рвут на части, а мы пока что на их драку со стороны посмотрим!
— Легко сказать, — возразил Краб, — может статься и так, что они наоборот объединят свои усилия против нас. Например, если бы кабан с медведем в лесу могли договориться, то Владик бы тогда не истории из личной жизни нам рассказывал, а удобрял бы рязанский лес своими останками. Но если медведь с кабаном договориться не могут, то Хорьковский с Насосовым — запросто.
— Я знаю что надо сделать, — сказал, подходя к машине, бледный, как смерть Спичкин, — как их стравить. Когда меня люди Хорьковского везли убивать в багажнике с мешком на голове, они чуть не столкнулись с другой машиной, из той машины выскочили какие-то люди и застрелили телохранителей Хорьковского. Я слышал два выстрела, а потом видел убитых людей магната и еще видел как уезжала грузовая «Газель», из которой убили телохранителей Хорьковского. Нам надо как-то «слить» эту информацию Хорьковскому, что это именно люди Насосова якобы постреляли его телохранителей. Начнут разбираться, Насосов сейчас на взводе из-за проколов, при разборках он вполне вероятно нахамит Хорьковскому, магнат тоже на нервах, хамства не потерпит. В результате между ними возникнет ссора и они начнут драться между собой.
Матвей Спичкин даже и сам не подозревал насколько метко он попал в точку и его предположение не просто недалеко от истины, а истиной и является. Но ведь этого пока что никто не знал.
— Идея хорошая, — согласился Краб, — но невыполнимая. Как мы забросим Хорьковскому эту дезинформацию?
— Пусть Владик позвонит жене Хорьковского и расскажет, что он случайно узнал, что это люди Насосова на него охотились, — посоветовал Матвей, — а она ему передаст.
— Лучше уж ты позвонишь магнату сам и скажешь, что ты узнал людей, которые стреляли в телохранителей магната, — предложил Татьяна, — так оно будет достовернее выглядеть.
— Но я то никогда не видел людей Насосова, — возразил Матвей.
— Но Хорьковский-то этого не знает, — сказала Татьяна, — может быть, ты в шкафу прятался у меня в квартире, пока люди Насосова Алмаза пытали. И теперь, чтобы Хорьковский тебя больше не преследовал и не убил, ты решил рассказать ему о том, кто убил его людей. По-моему, всё логично, магнат не может не поверить.
— Слышь, а за что тебя хочет убить этот Хорьковский? — спросил Владик.
— За то что я узнал, что у него маленький пипин, — ответил Спичкин.
Повисла небольшая пауза после чего спросила уже Татьяна:
— А каким образом ты об этом узнал?
Тут и до Владика дошла суть вопроса и он на всякий случай отодвинулся от Матвея подальше. Но Спичкин вкратце обрисовал ситуацию и диалог, который произошел между ним и магнатом в гараже за распитием коньяка.
— Он сам сболтнул, а потом меня же за это приговорил, — закончил Матвей, — а вы что подумали?
Ему никто не ответил, Татьяна повернула голову к отцу и спросила:
— А ты что думаешь по поводу нашей идеи?
Краб, до того слушавший диалог молодежи молча, решил, что и ему пора сказать свое веское слово. И он посоветовал:
— Не считайте противника глупее себя. И Насосов, и Хорьковский тертые калачи, закаленные беспределом девяностых и нынешним диким рынком. Они не верят на слово никому, верят только фактам, да и то с оглядкой. Мы попытаемся их стравить, а они разберутся во всем и объединят усилия против нас. Надо думать, выход из ситуации не рождается сразу.
Татьяна немного обиделась на отца, что он зарубил её идею, ей она казалась полной совершенства. Никто из них не знал, что план, который они только задумали осуществить еще непонятно каким образом уже давно начал работать, принося свои плоды.
Глава 19 Содом и Гоморра
***В клинику к Хорьковскому прибыл его личный секретарь Громберг вместе с супругой Викторией. Они сразу же по прибытии на место поспешили в кабинет врача, но не нашли там магната и им сказали, что он пошел в палату на втором этаже навестить певца Алмаза. Когда Виктория и Громберг поднялись на второй этаж и вошли в палату Алмаза, они увидели, что Хорьковский таскает за ухо по всей палате визжащего певца, а доктор, не решаясь вмешаться, что-то тоненько пищит про нежные музыкальные уши Алмаза, которые могут случайно оторваться.
— Где они? — холодно допрашивал певца магнат, дергая музыкальное ухо в разные стороны. — Где мне их искать?
