Александр Горохов - Бабы нас погубят
- Голову! - дико заорал Пончик. Но - опоздал. Шмонька команды не услышал, а опасности не разглядел.
Стальной трос, натянутый поперек проулка, подсек его под подбородок, машина пролетела вперед, а Шмоньку вырвало из седла, перебросило через голову и он упал в грязь плашмя, упал и не шевелился.
Пончик пронесся мимо и Юлия успела наклонить голову под провисшим тросом, так, что трос только чиркнул по защитному шлему Пончика. Но все же они потеряли равновесие, машина пошла боком, переднее колесо ударилось в большой камень, Юлию выбило из седла, она перелетела через упавшего на руль Пончика, упала на землю и по инерции пропахала ещё метра два по грязи с камнями. Она с трудом поднялась и оглянулась.
Пончик уже поднял машину, рванулся было в сторону, но резко затормозил и развернул мотоцикл поперек дороги, опираясь на правую ногу.
Кто-то ещё летел прямо на трос и Пончик дал длинный сигнал клаксона, вновь заорал во всю глотку: "Голову!" и его услышали.
Шмонька лежал все так же неподвижно и казался похожим на сдутый пневматический матрас - плоский и пустой.
Юлия добежала до Пончика и вскочила на мотоцикл - за спину своего байкера.
Те двое, что не впоролись в трос, неожиданно дали по газам и между домов, по городам - умчались в поле.
- Слезь с машины. - хрипло сказал Пончик.
Юлия послушно слезла и стояла рядом, ожидая следующей команды Пончик принадлежал к тройке главных у "Ангелов ночи", он не мог бежать отсюда.
- Кранты Шмоньке, кажись, - сказал он, не вылезая из седла. - Иди, тебя кто-нибудь довезет домой. И запомни - тебя с нами не было.
- Хорошо.
Он вдруг наклонился с седла, знаком подозвал её к себе поближе и сунул в руку что-то тяжелое и холодное.
- Возьми пистолет. Разборки начнутся, могут и пошмонать. Спрячь как следует, потом вернешь.
Юлия сжала оружие пальцами, потом сунула его под свитер и негромко спросила.
- А зачем ты его с собой возил?
- Сам не знаю. От глупости.
С неожиданной силой Юлия вдруг ощутила всю глубокую бессмыслицу этих ночных кроссов, всех этих разговоров, кожаных курток и мотоциклов, и даже оружия, которое возили с собой неизвестно за чем, без всякой цели, поскольку и не стреляли в тот миг, когда стрелять было положено - ведь Шмонька лежал все так же неподвижно и никто не мог бы придумать никакой доблестной причины, за что он, Шмонька, быть может отдал жизнь на грязной деревенской улице.
Юлия отвернулась и пошла по переулку на свет мотоциклетных фар в её конце.
Трое байкеров, играли "газом", пульсирую дергали моторы, и когда Юлия подошла поближе, Серый крикнул.
- Ну, что там?
- Не знаю, - ответила она. - Кажется Шмоньке отрезало голову тросом.
Серый тоже был из главарей и приказал жестко.
- Толик, отвези Юлию домой. Ты запомни, Юлька, тебя с нами не было. он вдруг засмеялся, окинув её с ног до головы насмешливым взглядом. - Ну и видик у тебя! Будто через камнедробилку с грязью пропустили.
В свете мотоциклетных фар Юлия оглядела себя и тут же поняла, что в полевых условиях одежду в порядок не приведешь. Правая штанина джинс была разорвана от бедра до конца, от свитера остались одни лохмотья, которые почему-то ещё держались на плечах, лицо саднило, словно его протерли наждачной бумагой.
Юлия уселась за спину совершенно незнакомого ей Толика и тот, не скрывая своей радости от того, что улетает с места трагедии - помчался к шоссе.
- Куда тебя? - через плечо крикнул он и совершенно непроизвольно Юлия ответила.
- На Центральную аллею, Клуб "Тайм-брэк" знаешь?
- Найдем.
Все правильно - появляться в общежитии в таком виде никак нельзя слишком бурной будет реакция и слишком много ненужных разговоров, а Юлия числилась в лицее девушкой тихой, скромной, этакая примерная лицеистка, круглая отличница и умница.
Да ещё этот тяжелый пистолет под разорванным свитером...
Потом она вспомнила, что в Клубе скорее всего никого нет, но она никогда не говорила байкерам, что живет в общежитии, предпочитала оставаться в этой компании незнакомкой и появляться лишь тогда, когда хотелось самой. Узнай в "Тайм-брэке" о её знакомствах с байкерами, неизвестно бы чем это кончилось - теннисисты шпану не любили, а байкеров числили за штатную шпану.
Шел первый час ночи и Юлия решила, что на крайний случай переночует в избушке охранников - все сменные охранники её знали и в ночлеге не откажут.
До ворот Клуба Юлия решила не ехать, чтоб Толик не знал о её причастности к заведению и остановила машину в начале Центральной аллее. Байкер попрощался и уехал.
Шел второй час ночи и темный, холодный парк перед Юлией стоял сплошной черной стеной и лишь чуть шумел легким ветром в голых ветвях. Не то что идти в чащу, приближаться к парку было бы страшно, но на животе Юлии уже согрелся металл оружия и оно придавало уверенность в своей полной безопасности. Она сошла с аллеи и рассмотрела пистолет. В этих вопросах она разбиралась мало, по тому, что в дуле не было перемычки - сообразил, что пистолет не газовый, а боевой. С некоторыми трудностями извлекла из рукоятки обойму, убедилась , что она забита патронами, вставила её на место и слегка помучившись - дослала в ствол патрон. Теперь все было ясным и понятным, Юлия вспомнила, что это пистолет Макарова, штатное оружие русских офицеров и милиционеров, но как сказал Вадим, вроде бы его скоро снимут с производства, поскольку у него патрон слабовато, не то что скажем у старенького "русского кольта" - тульского Токарева, "ТТ" по маркировке вот там патрон, так патрон!
Посмеиваясь над собой, Юлия сунула пистолет по бандитски себе за спину, за пояс джинс и двинулась по лесу при полном бесстрашие души.
Шел уже третий час ночи, когда она увидела впереди слабые огоньки в окне домика охранников теннисного корта и ярко освещенное, широкое окно кабинета руководителей фирмы. Следовало полагать - что кто-то там был и Юлия повеселела. Одинокий свет в ночном лесу, степи, горах, океане или пустыне - все что нужно для растерянного путника, чтоб он окончательно не пал духом. А вот с этим у Юлии последнии дни было плохо, настолько плохо, что она и попыталась развеятся в компании "Ангелов ночи". Не вышло, они не помогли - оружие и свет в окне Клуба заставили её развеселится: Бог даст ещё все наладится и жить обретет смысл, а не байкерские гонки в ночи.
Александра Шорина.
Часть своих вещей она ещё держала на родительской квартире, в Химках. Точнее - у соседей по лестничной площадке, поскольку боялась, что в период запоев мать и отчим могут продать все её шубейки и сапоги. Теплые сапоги как раз теперь и понадобились и Александра доехала на автобусе до своего района и глухую волну непрязни ощутила тут же, едва по выходу из машины увидела перед собой длинный дом, на пятом этаже которого и прошло её детство. По её прикидкам не матери, ни отчима дома в это время не должно было быть - где-нибудь промышляли, сбивая рубли на выпивку.
Она поднялась на пятый этаж, своими ключами открыла дверь и обнаружила , что ошиблась. Мать Анна Петровна, нечесаная, слегка опухшая, жарила на кухне что-то на редкость вонючее.
- Привет. - бросила Александра небрежно, отметив, что мать продолжает опускаться и на работу её уже не возьмут даже рельсы чистить.
Анна Петровна взглянула робко на дочь и, скрывая радость, ответила.
- Здраствуй, Сашенька... Ух, как ты выглядишь.
- Нормально выгляжу, - ответила Александра, не глядя в лицо матери.
Но если приглядется, то можно было отметить, что в облике Анны Петровны сочетались две категорические несовместимые вещи - лютое пьянство и отчаяная борьба за сохранение формы, за привлекательность и внешнюю интеллигентностьь. В период запоев, она, понятно, этой борьбой не занималась, но едва протрезвлялась и видела свое помятое лицо в зеркале, как тут же начинала лихорадочно сидеть на диете, делать по несколько часов гимнастику, гулять и лаже бегать в ближайшем лесу.
- Этого гаденыша нет? - спросила Александра имея ввиду отчима.
- Не надо так, - слабо возразила мать - Он на работе...
- На какой же это он работе? - насмешливо спросила дочь и вышла к соседям, не дожидаясь ответа.
Там она взяла свои сапоги, поболтала с подругой и вернулась в квартиру. Анна Петровна уже успела накрыть стол, к удивлению Александры достаточно обильный.
- Я суп из осетрины сделала. Ты будешь? - стеснительно спросила Анна Петровна.
- Ты бы туда яду подсыпала, - неприязненно посоветовала Александра.
- Какого яду?
- Крысиного. Мышьяку, или стрихнину. Глядишь, этот гаденыш бы и подох.
- Не надо так, - с трудом повторила Анна Петровна. - Ну, ненавидишь ты его, так это ж твое дело.
- Жаль, что я его в тюрьму не посадила, - ответила Александра, присаживаясь к столу. - Думаю, до сих пор сидел бы в местах не столь отдаленных. Сколько там лет за изнасилование несовершеннолетней падчерицы полагается, а?
- Что теперь-то уж говорить, Саша? - Анна Петровна отвела глаза в сторону, но, как всегда, Александра не могла остановится - она чувствовала острое наслаждение от растерянности матери, почти физическое удовольствие от разговоров подобного рода, когда в семейную тайну, их общую рану можно было бесцеремонно запустить пальцы.
