Евгений Сартинов - Пленники тайги
Они оба невольно закричали, первые секунды еще машинально пытались упереться ногами в землю, но их оторвало и протащило вперед и вниз, к реке. Степаныч первый понял что надо делать и крикнул хозяину: — Режь веревку!
Золотов нашарил на поясе нож и одним ударом перерубил самодельную веревку. Пока он поднимался на ноги, Степаныча проволокло еще метра на три вперед и почти затянуло под движущийся молох залома. До воды оставалось всего-то метра три, столько же до подножия скалы. Бросившись вперед Золотов в прыжке догнал своего телохранителя и навалившись на него всем телом вытянув руку резанул по туго натянутой веревке. По счастью она лопнула сразу, напоследок одна из отлетевших веток больно ударила финансиста по голове, и в туже секунду движущийся вал залома ударился о скалу прижима. Река в этом месте сужалась почти на треть, грохот и треск ломающихся как спички вековых деревьев усилился еще больше. Подпираемый водой и другими деревьями вал сразу начал выростать в высоту, крутой противоположный берег не давал спасть напряжению, на какую-то секунду вся эта стометровая махина высотой в трехэтажный дом замерла, затем середина двигающейся баррикады выгнулась дугой и лопнула, с чудовищным ревом сбросив сразу весь излишек воды.
И это снова чуть не привело к трагедии. Золотова и полковника к этому времени подтопил подкравшийся уровень воды, и когда вода прорвав плотину хлынула как в гигантскую воронку, он потащил за собой и обоих путников. Каким то чудом Степаныч успел ухватиться за большой камень, а Золотов уже пролетевший ниже с цепкостью падающей кошки схватился за его ноги. Слава богу, что вода ушла очень быстро, у измученного полковника руки сами собой разжались, да и финансист с трудом qnnap`f`k что он делает и что с ним происходит. А река продолжала свое очистительное дело. Кружась и раздирая переплетения залома она быстро вынесла весь наносник за поворот, и уже через полчаса лишь густо усыпанный обломкам деревьев берег напоминал о прошедшем стихийном бедствии.
Полковник по прежнему пластом лежал на берегу, Золотов же со стоном сел, потрогал шишку голове, сморщился. Затем он уставился на реку, долго смотрел на плавное, могучее течение воды. Потом толкнул артиллериста в бок.
— Степаныч, глянь!
Тот со стонами перевернулся лицом вверх, привстав на локтях обвел взглядом реку и спросил: — Ну и что? На что смотреть то?
— А ты ничего не замечаешь?
— Нет.
— Камень.
— Какой камень? — снова не понял полковник.
— Совсем что ли не соображаешь? Тот самый, на которым мы сутки куковали.
И лишь теперь Степаныч понял, что на реке отсутствует то самое пристанище, на котором они провели не самые лучшие часы своей жизни. Вот тогда они до конца поняли всю дикую мощь прошедшей стихии. Река и гиганская масса залома смахнули многотонный валун со своего места и уволокли куда-то в неизвестность.
Не успели московские гости до конца отойти от осознания прошедшего, как новое действие ввело в их в шоковое состояние. Сначала до их ушей донесся переливчатый человеческий крик.
— Эге-ге-ей!!!
Подняв голову Золотов увидел на крутом обрыве противоположного берега человеческую фигуру. По прямой здесь было метров триста, не меньше, но и финансист и полковник мгновенно узнали его. Человек с карабином за плечами и собакой у ног мог быть только их старым знакомым Семеном Астаховым.
44. Иисус, Никола, или Эскери?
То, что тогда на пожаре он остался жив, Астахов называл не иначе как чудом. Упав с трех метровой высоты он плашмя, всем телом ударился о землю и потерял сознание. Очнулся он скоро, и первое что почувствовал — нестерпимый жар. Даже дышать было больно, горячий воздух болезненно обжигал легкие. Одежда на нем раскалилась настолько, что обжигала кожу и начала дымиться. Попробовав повернуть голову в сторону пожара Семен почувствовал такой сильный ожег, что не смог открыть глаза, а со стоном отвернувшись вплотную подполз к теплым камням скал и съежившись там клубочком начал молиться.
— Господи, — шептал он запекшимися губами вроде бы забытые бабушкины молитвы, — отведи от меня чашу сию,… рано мне еще умирать… Бог ты мой, Никола Угодник, Эскери, бог тайги, спаси и защити!..
Сейчас Астахов был готов взывать хоть к кому, хоть к Будде, хоть к Аллаху, лишь бы он помог выжить. Сквозь треск и рев огня Семен расслышал сверху отчаянный скулеж своей лайки, но ему уже было ни до чего. Все отчаянней и быстрей шептал он свою необычную молитву: — Господи, Исусе Христе, Никола Угодник,… Эскери, спаси и помоги!..
Мысли его путались, казалось он сходил с ума от этого нестерпимого жара. И тогда организм сделал то единственное, что он мог сделать в такой ситуации — отключил сознание.
Когда Астахов очнулся было по прежнему жарко, но что-то изменилось, неуловимо, немного, но стало по другому. Несколько раз вздохнув Семен понял, что воздух уже не обжигает легкие. И снова он расслышал сверху нетерпеливый скулеж лайки, затем что-то тяжелое обрушилось рядом, и вскоре мокрый собачий язык окончательно привел его в чувство.
Приподнявшись с земли Астахов оглянулся назад и не поверил своим глазам. Пожар, сникая, уходил обратно. Последние два, три ряда деревьев стояли почерневшими, обугленными, но не сгоревшими.
«Ветер сменился, — понял Семен, и упав обратно на землю подумал, господи, кого ж теперь благодарить: Тебя, Николу Угодника, или Эскери?»
Странно, но этот вопрос с навязчивостью мании преследовал его еще долго. Он брел по выжженой земле по колено в горячей еще золе, чувствуя боль в ногах от раскаленных сапог, временами скрипел зубами трогая обгоревшее лицо, а сам дума именно об этом: кого из богов благодарить за свое чудестное спасение? Как понял потом Астахов это было чем то вроде краткого помешательства. Долгие часы он не мог думать больше ни о чем, только об этом. К вечеру он окончательно впал транс, весь мир качался у него перед глазами, выгоревшая, почерневшая тайга еще больше угнетала его сознание. Он и сам не заметил как бросил карабин и пошатываясь брел не понимая куда и зачем. Бог оберегал его и на этот раз. Охотник благополучно обошел все многочисленные ямы заполненные еще горячими углями, падение в них было бы смертельным для него, даже если бы он смог выбраться, но получил бы такие ожоги, что протянул бы недолго и умирал долго и страшно. Уже в темноте он свалился с откоса и закричал во всю глотку, но не от боли, а от неожиданности и счастья. Холодная вода таежного ручья мгновенно привела Астахова в себя. Он долго лежал в воде, чувствуя как вода холодной рукой массирует его измученное тело. Каждая клетка его организма впитывала эту живительную прохладу, а над головой невероятными бриллиантами сияли тысячи и тысячи звездных алмазов…
На следующий день Семен два часа шел обратно по своему следу в поисках карабина. Хорошо еще что его следы хорошо различались на обугленной земле. Астахов поразился что он прошел мимо стольких ям-ловушек, по косогорам и оврагам, та где и в памяти то пройти было сложно чтобы не упасть.
«Видно действительно бог вел меня за ручку, — думал он с тоской, разглядывая выжженный пейзаж. — И все-таки кого благодарить мне за спасение?»
Компромиссное решение пришло само собой: «Воздам всем по заслугам, и Исусу, и Эскери, и Николе Угоднику. Только бы добраться до людей.»
После этого к философским проблемам он больше не возвращался, и найдя карабин отправился дальше, на Юго-Запад, туда, куда дул вчерашний спасительный ветер.
На вторые сутки он вышел к большой реке, и пробираясь вдоль берега стал невольным свидетелем спасения Золотова и Степаныча от чудовищной смерти под многотонной массой залома. Даже повидавшего виды Астахова поразила жуткая картина этой природной катастрофы.
«А их бог видно тоже любит, — подумал он, рассматривая две маленьких фигурки на другом берегу реки. — Ну что ж, далеко нас господь не разводит, даст бог и еще свидимся». И nunrmhj двинулся вдоль берега, приглядывая среди выброшеного рекой наносника бревна для будущего плота. Надо было как-то перебираться на противоположный берег.
45. До предела
Дождь перестал идти еще через сутки. Путь Золотова и Степаныча по прежнему шел через вымершую тайгу, и они дошли до какого то предела физических сил. Золотов потерял в реке свою фуражку, истрепанная куртка была надета на голое тело, но еще трудней пришлось Степанычу. Ботинки его сгинули где то на дн реки, штаны пошли на веревку, хорошо еще синтетическое трико прикрывало ноги полковника от многочисленного сушняка. Что бы хоть как-то предохранить ступни, он оторвал рукава куртки и обмотал их остатками самодельной веревки. Получилось что-то вроде «обмоток» времен первой мировой войны.
— Дожили, — пробормотал он, рассматривая свою обновку, — сейчас про нас можно песни петь, «Бежал бродяга с Сахалина»… И как ты мои ботинки не мог удержать?
