Владимир Рыжков - Срочно требуется лох
Марина села рядом, немного ужасаясь от того, что услышала. Как-то это все настолько обыденно! Вот пришел муж и спокойно говорит ей, что изменял, но теперь все, изменять не будет. Как будто просто вернулся пьяный с дружеской вечеринки, и знает, что будут ругать, но не сильно. Что она теперь должна делать и как на это реагировать? Ей ведь тоже нелегко выслушивать такие признания. Одно дело догадываться и строить предположения, другое - услышать откровения блудного мужа. Можно учинить скандал и драку, можно молча развернуться и уйти. Но изменить уже ничего нельзя. Поэтому лучше выслушать и попытаться понять. Но понимать тяжело и не хочется, а принимать объяснения вообще ниже своего достоинства. Хорошо хоть, что признался и сказал, что все кончено.
- Вот мерзавец! Значит, скрывал, да! А я-то надеялась, что ничего нет, что это мои глупые подозрения. А ты на самом деле ходил к какой-то твари. Кто она?
Он раздраженно отвернулся.
- Зачем сейчас это выяснять? Какая теперь разница, кто? Ты, что, хочешь с ней познакомиться. Больше её не будет. Никогда... Клянусь тебе!
Марина вскочила и заходила по кухне.
- Давно надо было это сделать! Сразу, как только ты с ней познакомился. Поговорили и разбежались. Ты всегда забываешь, что у тебя есть семья. А семья для тебя все. И если ты думал прогуляться на стороне, то только нажил себе двух врагов - её и меня. Вот и все!
- Да, семья, - Илья вздохнул и опустил голову. - Я ведь и старался ради семьи. Почему же все так погано получилось?
- Потому что так и должно было получиться! - убежденно сказала Марина. - Нельзя жить с двумя женщинами. Рано или поздно придется выбрать одну.
- Ты ничего не знаешь, Марин! - Илья вскочил и заметался из угла в угол, как подраненный зверь. - Случилось ужасное! Я не представляю себе, что теперь делать!
- Ничего не делать! - удивилась Марина. - Ты будешь жить в семье, она останется одна. Что здесь ужасного? Наоборот, все просто замечательно!
Илья отвернулся к окну. Темнота ночи притягивала его. В ней легко спрятаться ото всех. Убежать, уехать, затеряться на просторах страны или за границей. И не возвращать кредит, тем более с процентами. Так спрятаться, чтобы не нашли. Ведь так поступают сейчас все. Берут кредит и исчезают в тумане. А бывает, не исчезают, а остаются там же, где и были, выставляя деньги, которые украли, напоказ. "Смотрите, сколько я наворовал, и попробуйте украсть столько же! Что, завидно?" Но у него так не получится. Не то положение, не те знакомства, не тот масштаб. Человек, у которого нет возможности засунуть лапу в государственный карман, всегда будет нищим и виноватым. И если он попадает под финансовый молох, его перетирают в труху.
- Я не сказал тебе самого главного, - наконец произнес Илья, глядя в темное окно.
С чего-то надо было начать. Он обернулся и посмотрел на жену. Она настороженно присела, готовясь к ещё более страшному признанию. Вроде того, что у него есть ещё одна женщина, от которой он пока уходить не собирается. Но он сказал совсем другое.
- Меня обманули. Это была банда мошенников. Они продали мне товар, но в коробках оказалась не техника, а мусор! И испарились. Теперь у меня ничего нет. Ни одного доллара.
Усмешка медленно сползла с её лица, и в глазах появился испуг. Она ещё не осознала всего случившегося до конца.
- Как испарились?
Илья виновато смотрел на нее. Подумал, что, наверное, она сейчас его ударит. И правильно сделает.
- Вот так. Я не знаю, где мне теперь их искать. И с кого требовать возмещение ущерба. Их больше нет. Ничего нет.
Марина тяжело сглотнула, осмысливая сообщение. Осмыслила и поняла, что они теряют главное. То, что не оценишь никакими деньгами. Потому что деньги - бумага, а это непреходящая ценность.
- А наша квартира?
- Квартира? - переспросил Илья и мрачно усмехнулся. - Квартира пока есть.
- Пока что? - Марина испугалась не на шутку. Квартира для неё была дороже всего. После дочери и мужа. А может быть, и важнее них.
- Пока не пройдет срок возврата кредита. Месяц у нас ещё есть. Еще можем здесь пожить.
Марина ударилась в истерику. Заломила руки, схватилась за голову.
- Я знала! Я предупреждала! Я чувствовала! Я была права, когда говорила, что все это кончится скверно. Почему ты не послушал меня?
Илья тяжело вздохнул и опустился на табуретку.
- Потому что я ничего не понимаю в жизни. Жизнь оказалась сложней, чем теория рассеянного лазерного луча. Мы все в этой жизни такие же рассеянные, как голографические тени на экране. Двигаемся, шевелимся, и никто из нас не может понять, зачем и для чего.
- Что же нам теперь делать? - тяжело вздохнула Марина.
Илья повернул голову и увидел её лицо, на котором застыло страдание.
- Не знаю, - выдохнул он.
Серега заканчивал портрет отца. Терентич сидел в той же неудобной позе, повернувшись к стене и задрав голову вверх. Художник сделал последний мазок, дорисовав второй глаз, и отложил кисть. Отошел подальше, критически оглядел свою работу, и остался ею вполне удовлетворен.
- Ну вот, вроде все...
Терентич повернул торс, тяжело поднялся, разминая затекшие ноги, подковылял к мольберту, оценивающе взглянул на свой портрет. Его лицо выразило некоторое пренебрежение, которое не осталось не замеченным мастером. На сей раз мнение натурщика, как никогда, было для него особенно важно. Он так не волновался, даже когда писал на заказ портрет одного крутого бизнесмена. Ему не все удалось тогда, не все получилось так, как он хотел сделать. Тем не менее, бизнесмен, увидев свою физиономию, писанную маслом по холсту, был на седьмом небе и на радостях отстегнул Сереге столько бабок, что ему хватило на подержанную япономарку и ещё осталось погудеть в ресторации с близкими друзьями.
- Похож? - промычал Серега, надеясь на утвердительный ответ. Но старик не оправдал надежд и отнесся к его произведению более чем критически.
- Нет.
- Почему это нет? - удивленно пробормотал художник, чувствуя, как холодеет спина. А впрочем, другой оценки ожидать было глупо. Старику не нравится ничего, что бы Серега не нарисовал, и он всегда все будет сравнивать с портретом этой развратной бабы Моны Лизы. Все, что бы он тут ни наговорил, всерьез принимать нельзя. А то просто перестанешь себя уважать.
- Потому! - вынес приговор Терентич и показал крючковатым пальцем, в каких местах допущены художником непростительные ошибки. - Я намного старее. У меня и морщин больше. И седой весь, а не наполовину.
Серега усмехнулся. Ну, до чего наивный народ эти старики! Не понимают разницы между реальностью и искусством. Как же можно воссоздавать в художественном произведении голую реальность, не извращенную в больном воображении художника. Где же тогда творчество? Это, извините, получается не искусство, а бледная копия с натуры.
- Так я же тебя нарочно подмолодил, Терентич! Лет десять тебе скинул, не меньше. А ты не ценишь. Будешь на портрете выглядеть на все пятьдесят. Смотри, какой бравый офицер. Любо дорого поглядеть!
Терентич оторвал задумчивый взгляд от портрета и посмотрел на художника. Серега уловил в его взгляде откровенное недоумение.
- А зачем? - пробормотал старший капитан.
- Как это зачем? - изумился Серега. - Ты стареешь, а на портрете все такой же молодой. Я запечатлел время! В этом задача искусства. Тебя не станет, а твой портрет покажет нам тебя таким, каким ты был много лет назад. Понял?
Терентич обиженно нахмурился. Нет, все-таки он чего-то недопонимает. То ли совсем старый стал и потерял способность увязывать одно с другим, то ли жизнь изменилась, и теперь к ней надо подходить с другими мерками. И он попытался выяснить:
- Хорошо, вот ты запечатлел время. Оно остановилось в своем течении и останется навсегда таким, каким было в этот момент жизни. Но ведь получается, что ты соврал. Нарисовал не то, что ты видишь, а то, что тебе хотелось бы видеть. Вот ведь в чем дело! Ты запечатлел не время, а свое вранье. Вот возьми Илью - ты его нарисовал таким, каким он был вчера...
- Я не рисовал, - помотал головой художник.
- К примеру! - возмутился его непонятливостью Терентич. - Допустим, нарисовал. А сегодня он приходит и говорит, что его, как это...кинули. У тебя на картинке он счастлив и горд, а на самом деле - он в глубоком дерьме. Вот так вот!
Серега приуныл. Вся его выстраданная в муках теория художественного творчества рассыпалась на глазах. Получается, что все искусство - вранье. Этот доморощенный философ вывел свою допотопную теорию, подкрепленную простой сермяжной правдой. Которая идет вразрез с устоявшимися канонами. И художник стал неуверенно объяснять свое видение этой темы:
- Так я же не фотограф, Терентич! Я художник! Как бы тебе это сказать, чтоб ты понял. Я творчески преобразую окружающую действительность. Понимаешь или нет? Посмотри портреты великих мастеров. И что ты увидишь? Какой-нибудь граф на восьмом десятке, болеющий чахоткой, на портрете выглядит этаким неунывающим сорокалетним мужиком со здоровым румянцем на щеках и блеском в глазах. А почему? А потому что его таким художник написал. Приукрасил, подгримировал, довел до совершенства. И никто ему по этому поводу претензий не высказывает. Ни граф, ни критики, ни потомки, слоняющиеся по музею.
