Виталий Гладкий - Змея за пазухой
— Ну-ка, постой, дружище, — решительно сказал Никита и быстрым шагом направился к бомжу. — Стой, кому говорю! Ты куда?!
Бомж, с виду хилый старец, неожиданно рванул прочь с молодой прытью. Не задумываясь ни на миг, Никита бросился вдогонку. Конечно же это был тот самый странный бомж, от которого за версту разило дорогим одеколоном и который бегал как спринтер, вспомнил Никита игру в догонялки возле ресторана «Монмартр». Они бежали так резво, что вскоре оказались за три квартала от дома Никиты — у комплекса зданий тридцатых годов, подготовленных под снос.
Бомж забежал под арку — и исчез. Комплекс представлял собой четыре пятиэтажных дома, соединенных в единое целое, которые окружали просторный двор-колодец, напоминающий мусорную свалку. Скорее всего, таковой он и являлся. Неподалеку находился частный сектор, и его жильцы не мудрствуя лукаво тащили во двор всякий хлам, который нельзя было воткнуть в машину для вывоза мусора. Здесь лежали и старые унитазы, и ржавые бочки, и битый кирпич, и какие-то тряпки, и автомобильные шины, а венчал гору этого «добра» первый серийный цветной телевизор «Рубин», лебединая песня советской электронной промышленности.
«Куда же ты девался, урод?!» — ярился Никита. Он бросился в ближайший подъезд, у которого даже была дверь, и, прихватив обрезок изъеденной коррозией водопроводной трубы, попавшийся ему под ноги (какое-никакое, а все же оружие), начал спускаться в полуподвальное помещение — оттуда ему слышались человеческие голоса. Да и лестница, по которой он шел, была расчищена от кусков обвалившейся штукатурки; это ясно указывало на то, что по ступенькам ходили регулярно.
Полуподвальное помещение представляло собой длинный, как собачья песня, коридор со множеством дверей, которые вели в крохотные комнатушки. Наверное, когда-то их использовали как кладовые. В коридоре было относительно светло — небольшие оконца под самым потолком были хоть и запыленными, грязными, все же свет пропускали. Но самое странное — все они оказались целыми, в отличие от окон на этажах, которые глядели на мир черными бельмами оконных проемов, откуда съехавшие домовладельцы вытащили рамы вместе со стеклами — что ж добру-то зря пропадать.
Никита прислушался. Людской говор доносился со стороны двери, пятой по счету от входа в полуподвал. Стараясь не шуметь, он едва ли не на цыпочках подошел к ней, с силой рванул на себя и спрятался за простенком — вдруг у бомжа, которого он преследовал, имеется ствол, пальнет в упор — и пишите потом письма мелким почерком.
— Эй, кто там шутит?! — раздался чей-то возмущенный голос — басовитый, но с изрядной хрипотцой. — Леха, ну-ка, глянь, кто нам мешает отдыхать.
— Борода, я чё, крайний? — Леха говорил фальцетом. — Сам посмотри.
— Не, ну ты, Леха, нахал… Кому сказал — оторви зад от табурета и проверь, кого еще нечистый принес!
— Ты что, большим начальником уже стал?! — взвился Леха. — С каких это пор? А в морду не хошь?
— Мальчики, ша! — раздался женский голос. — Вы еще подеритесь, петухи общипанные.
— Манька, ты словами-то не разбрасывайся, — пробурчал Борода. — За петухов можно и по шее схлопотать.
— Все, прекратили базар! Я сама посмотрю.
В коридор вышла изрядно потрепанная, но еще не старая и на удивление прилично одетая бомжиха. Увидев Никиту с трубой в руках, она ничуть не испугалась и не удивилась, даже заулыбалась, показав, что зубы у нее точно не такие, как в рекламе зубной пасты.
— У нас гость, — сообщила она своим приятелям. — Незнакомый. Из домашних.
— Ну так гони его в три шеи, — сказал Борода. — И дверь закрой — дует!
— Какие мы нежные… — Манька повернулась к Никите: — Тебе чего надыть, мил-человек?
— Поговорить.
— Говори.
— Зайдем, — сказал Никита и, слегка подтолкнув Маньку, вошел вместе с ней в помещение, которое он, как человек военный, с полным на то основанием мог назвать каптеркой.
Помещение оказалось более просторным, чем думал Никита. Когда-то это был чей-то склад, судя по деревянным стеллажам вдоль стен. Бомжи приспособили его под жилье, затащив сюда кушетку, кресло и два табурета. Стеллажи тоже не пустовали — на них лежало какое-то барахло. Скорее всего, это была комната Бороды (бомж и впрямь козырял старообрядческой бородой), потому как он сидел в кресле во главе стола, представлявшего собой снятую с петель дверь, положенную на ящики.
Что касается Лехи, то это был худосочный тип с трехдневной щетиной на впалых щеках и красными глазами — то ли от бессонницы, то ли от чрезмерных возлияний. Если Борода встретил Никиту вполне благосклонно, то Леха смотрел набычившись, словно хотел забодать незваного гостя.
Бомжи были одеты во все чистое и даже не рваное. Впрочем, в этом не было ничего необычного — люди стали жить неплохо и часто выбрасывали в контейнер для мусора вполне добротные вещи. Судя по всему, именно он и пополнил гардероб всей троице.
Стол был «накрыт» — посредине стояли две бутылки водки (одна наполовину пустая), солдатские кружки, заменявшие рюмки, банка рыбных консервов подозрительного вида, лежали куски хлеба и еще что-то, на взгляд Никиты совсем уж несъедобное.
— Привет честной компании! — сказал Никита вполне дружелюбно, но что-то в выражении его лица подсказало бомжам, что от незваного гостя можно ждать больших неприятностей; поэтому они притихли и вмиг превратились из ершистых индивидуумов в забитых, обиженных судьбой существ.
Даже разбитная Манька и та забилась в уголок, зыркая на Никиту взглядом загнанного зверька.
— Здравствуйте, — за всех вежливо ответил Борода. — По какому делу, гражданин… э-э… начальник?
— Дело простое, но ответственное, — сурово заявил Никита, изображая большую цацу.
Самым большим начальством для бомжей были бандиты и менты. Никита не принадлежал ни к тем ни к другим, но решил напустить туману, чтобы эта троица не надумала темнить.
— Дак мы завсегда… — пропищал Леха.
— Помолчи! — сурово обрезал его Борода и обратился к Никите: — Ну, ежели что надо, так мы, конешно, рады помочь…
Конец фразы он скомкал, потому как не знал, что поставить в конце — помочь «милиции-полиции» или «серьезным людям», под которыми подразумевались местные отморозки.
— В этой вашей ночлежке где-то обретается… — Никита в подробностях описал внешний вид бомжа-спринтера. — Вы знаете его? Только не брехать!
Какое-то время бомжи молчали и лишь обменивались многозначительными взглядами — наверное, решали, говорить правду незваному гостю или уйти в несознанку. Никита нехорошо улыбнулся и пару раз многозначительно стукнул по ладони обрезком трубы, который он так и не выпустил из рук.
Первой решила не испытывать терпение «гражданина начальника» Манька. По большому счету, ее не так волновали предполагаемые побои, как опасение за целостность и сохранность двух бутылок водки. Представив на миг, как незваный гость крушит с большими трудами добытое спиртное, она даже издала сквозь стиснутые зубы звук, похожий на короткий стон, и решительно сказала:
— Видали мы его… да, было дело. Раза два или три.
— Где он обретается?
Не обращая внимания на знаки, которые подавал ей Борода — молчи, зараза, прибью! — Манька продолжала:
— Наверху, в комнатах. А где точно, не знаю. Мы туда не заходим. Да умойся ты, чушкан! — вызверилась она на Бороду, который показывал ей исподтишка кулак; обычно бомжи старались не сдавать друг друга, соблюдали в таких случаях пусть и не дружескую поддержку, а скорее нейтралитет.
Поняв, что может опоздать со своей откровенностью — а это было чревато, — Борода поспешил добавить:
— Только не наш он, гражданин начальник. Чужой.
— Почему так думаешь?
— На контакт с нами не идет, все сторонкой да сторонкой, а когда один из наших подступил к нему с претензией, так он из него едва дух не вышиб. Здоровый, гад. А притворяется старым пердуном.
«Контакт» — это значит выпить вскладчину, понял Никита и спросил:
— На каком этаже он живет?
— А хрен его знает. — Видно было, что Борода не врет; его слова подтвердила и Манька, одобрительно кивнув в знак согласия. — Где-то наверху, а где… — Он развел руками.
— Как давно он здесь поселился?
— Месяца два-три назад, — на этот раз ответила Манька. — А может, и раньше. Но до этого мы его не встречали.
— Понятно. Ладно, бывайте. Спасибо за информацию.
— А может, с нами… по пять капель?.. — предложил Борода.
Эх, русская душа! Если и не потемки, то лабиринт — точно, подумал Никита. Минуту назад бомжи смотрели на него как большевики на буржуазию, а теперь они готовы со всей русской щедростью поделиться последним. Немного растроганный столь неожиданным поворотом событий, Никита достал из кармана три сотенные, бросил их на стол и сказал:
