Андрей Кокотюха - Двойная западня
Брызги из глаз.
Мягкое погружение в темную бездну.
Тело Виктора обмякло в руках державших его палачей.
И в этот момент в открытые ворота въехала еще одна машина — это подоспел Неверов, не ожидавший увидеть то, что открылось его глазам. Выскочив под дождь, он выхватил на ходу оружие, но остановился — на него смотрели стволы двух пистолетов.
— Что-то не так? — поинтересовался Шеремет, поигрывая пустой бутылкой в руке. — Ты что-то хотел, Неверов?
Да, в этот момент Максим Неверов больше всего на свете хотел застрелить своего хозяина.
— Что… что тут такое? — выдавил он из себя.
— Тут? — дурашливо переспросил Валет. — Я приехал людям спасибо за работу сказать, а они чего-то не поделили. Вот их главного и повязали. Нажрался, сволочь, на радостях. Ты ж сам мне говорил — алкоголик, не сдержан. Наверное, босса включил, устроил тут… Хорошо, что я с милицией. Так, на всякий случай.
Подтверждая его слова, один из крепышей вытащил из кармана милицейское удостоверение.
Новошахтерское управление внутренних дел. Все правильно — милиция.
— Значит, этого мы забираем. — Шеремет кивнул на ничего не соображающего Хижняка. — С остальными… Короче, нам же это все не нужно, сам понимаешь. Мой друг, господин Большой, не хочет про эту историю больше слышать. Ему виднее, Неверов. Раз так, вызывай сюда своих «сарматов», пускай приберутся. Насвинячили мы тут Шульцу, он обидчивый. Вечером доложишь.
Кровавый ручеек протек мимо ног Неверова.
— Ты денежки вез, правильно? Давай! Шеремет протянул руку. Хижняка уже заталкивали в «форд».
— Куда прете! — не поворачиваясь, крикнул Валет. — В багажник его! Салон мне загадите!
Виктора поволокли к багажнику.
Неверов вынул из машины спортивную сумку, бросил себе под ноги на мокрый асфальт.
— Подними, — велел Шеремет. Действуя, словно робот, Неверов поднял сумку, поставил на капот своей машины. Казалось, на ливень никто не обращал внимания. Валет отбросил бутылку в сторону, она с неприятным звоном разбилась о мокрый асфальт. Расстегнул сумку. Тяжелые теплые капли тут же упали на зеленые пачки, лежавшие внутри. Выхватив три, Валет протянул их одному из крепышей-милиционеров. Тот взял, молча кивнул, давая понять, что в расчете, и уселся в «форд» к остальным.
— Понял, как проблемы решают? — Шеремет говорил так, будто только что группа наемных тружеников прополола его собственный огород. — Остальное лавэ забираешь себе. Ну, не себе в карман, это твоим «сарматам» премия. У Волоха семья есть, кстати?
— Мама, — глухо ответил Неверов.
— Вот маме поможешь. Скажешь — сын погиб при исполнении. Ладно, я поехал. Давай, давай, Неверов, не гуляй. Вопрос закрыт. Да и дождик, кстати, примета хорошая.
7
Очнувшись, Хижняк обнаружил себя лежащим лицом вниз на земле.
В нос тут же ударила сладковатая смесь гнили и вони, оказавшаяся вдруг такой густой и вязкой, что желудок не выдержал — накатила тошнота и его вырвало. Рвать, как и прошлые разы, кроме желчи, было нечем, и во рту опять стало горько. Однако спазмы следовали один за другим, голова кружилась, тряслась, и, чтобы не возить лицом по куцей траве, Виктор с трудом приподнялся, стараясь упереться руками в землю. Но они подломились, удалось удержаться только на локтях.
Вонь не уходила. В голове не прояснилось, она раскалывалась от острой боли; казалось, что кто-то сделал в черепе дыру и ковыряется в ней сучковатой палкой. Тело колотила мелкая дрожь, оно было мокрым, и Хижняк пока не понял, что это — пот или вода, которой его регулярно отливали сначала из ведра, потом из тонкого черного гибкого садового шланга.
Виктор не знал, где он и сколько времени прошло с тех пор, как водка отключила его во дворе у Шульца. Он даже не знал, который час — часы сорвали с руки.
Его больше не били. Ледяная вода приводила Виктора в себя, перед глазами из тумана тут же выныривала очередная бутылка водки, рука тянулась к ней машинально, по давно забытой привычке. Вернее, сначала руки сковывали наручниками, кто-то один крепко сжимал плечи, другой удерживал голову под нужным углом, а третий, сдавливая горло, заставлял пленника открыть рот. Потом туда заливалась водка, и Хижняку ничего не оставалось, как делать глоток за глотком. Обычно после третьего или четвертого он переставал сопротивляться и, ненавидя себя в те минуты, когда сознание еще дарило проблески, мысленно благодарил своих мучителей.
После этого — алкогольное беспамятство, струя из шланга, возвращавшая ему сознание, рвотные спазмы, новое испытание.
На третьем или четвертом «сеансе» Виктор пришел в себя уже без наручников. Даже успел осмотреться. Правда, так толком и не понял, где он: земляной пол, бетонные стены, лампочка под потолком на проводе. И полная бутылка водки рядом. Теперь рука потянулась сама, где-то над головой прозвучало: «Ай, молодца, крутой, ай, молодца!», только пленника сейчас эти слова никак не задевали — ему срочно нужно было выпить, того требовал уже отравленный алкоголем организм. Мучителям Виктора в несколько приемов удалось разбудить давнюю тяжелую болезнь, попасть стрелой в его ахиллесову пяту. Хижняк не видел своих палачей. Да и палачами считал их очень короткое время: от первого пробуждения из дурмана до первого глотка из горлышка спасительной бутылки. Потом невидимые люди становились докторами, благодетелями, лучшими друзьями.
Чего они не дождались от пленника, так это слов. Виктор не ругался, не благодарил, не пытался разговаривать. Его поили, с каждым «сеансом» медленно подталкивая к адову котлу, он уже не противился, вливал в себя спиртное молча, боль сменялась погружением в мягкую вату, и снова — холодная струя, спазмы, водка, хохот над головой.
Палачи явно наслаждались зрелищем. Они видели, как еще, кроме физического насилия, можно сломать человека, сделать его послушным и неопасным мешком с костями.
Время для Хижняка остановилось. Он не знал, сколько его держали взаперти, накачивая водкой, отливая водой и снова накачивая. Он даже не понимал, чем это рядом так воняет, — в прошлые разы противных запахов не было, разве собственный: в туалет он не ходил, просто не просился, сил не было и желания тоже. Когда спазмы прекратились, он по привычке поискал возле себя убийственную и одновременно спасительную бутылку. Обычно ее ставили на расстоянии вытянутой руки.
Сейчас вокруг него ничего не было.
Сжав зубы и превозмогая острую боль под черепной коробкой, Хижняк медленно поднялся на четвереньки и увидел под собой жиденькую зеленую травку, которой в предыдущее пробуждение не было. Потом рывком выпрямился, встал на колени.
Бетонных стен нет. Лампочки над головой — тоже. Он обнаружил себя под кустами сирени. В нескольких метрах впереди — заваленный вонючими, разлагающимися на жарком солнце отбросами ржавый мусорный контейнер, окруженный полуразрушенной проволочной оградой. Чуть дальше за мусоркой маячили серые облезлые панельные пятиэтажки.
Его вывезли и выкинули на помойку.
Голова работала очень плохо, однако достаточно для того, чтобы Виктор сложил для себя картину происшедшего и понял простой замысел Игоря Шеремета. Что заставило его расстрелять остальных — пока не ясно. Однако к нему, Виктору Хижняку, у Валета явно имелся особый счет. Теперь счет оплачен: он лежит на свалке, мокрый и грязный, голый по пояс, босой. Обувь отобрали — так, вероятно, задумано. Хорошо, что хоть джинсы оставили, пускай в них, сырых от воды и его собственной мочи, и неуютно.
Да, замысел ясен. Он страдает от жуткого похмелья, и мысль о спасительной дозе алкоголя вытесняет все остальные. Он не может сейчас думать ни о чем, кроме спиртного. У него нет денег. Он похож на грязного, вонючего бомжа. Он и есть грязный, вонючий полуголый бомж, от которого все станут отворачиваться, которого никто не захочет слушать и который обречен рыться в мусорных контейнерах. Вот такой ему вынес приговор Игорь Шеремет.
Увидев справа от себя дерево, Виктор, скрипя зубами от непрекращающейся головной боли, подполз к нему на четвереньках, потом медленно поднялся, прислонился спиной к стволу. Земная твердь под ногами шаталась, словно его раскачивали на экстремальных качелях. Ноги сразу подломились, руки заходили ходуном, но Хижняк устоял, до боли прикусил нижнюю губу. Почувствовав вкус крови во рту, он снова придавил зубами свежую ранку. Эта боль потеснила другую, головную: жар внутри черепной коробки спал, теперь там тлели угли.
Когда земля перестала прыгать под ногами, Виктор наконец осмотрелся. Он увидел себя в старом городском микрорайоне, бывшем, скорее всего, рабочей окраиной. Его не могли отвезти в другой город. Значит, он где-то в Новошахтерске. Даже если сделать поправку на туман в глазах, день сейчас клонится к закату. Вечер… какого дня? Счет времени Виктор потерял…
