Наталья Александрова - Венец Гекаты
Подчиненный хорошо знал такой взгляд своей начальницы. Ни слова не говоря, он сбросил коврик и потянул на себя кольцо люка.
Снизу не тянуло ни затхлостью, ни застарелой гнилью. Подвал был сухой и чистый, воздух свежий, все в этом доме было сделано добротно и на совесть. Молодой человек ловко скользнул вниз, бесшумно и быстро. Очевидно, своими рысьими глазами он прекрасно видел в темноте, потому что без труда обнаружил выключатель и принял внизу Ленскую, осторожно спускавшуюся с лестницы с закушенной губой — снова дала себя знать поясница.
На первый взгляд в подвальном помещении не было ничего особенного. Там стояли пылесос, пластмассовое ведро и швабра. Еще бумажный мешок с опилками, метелочка и скребок для чистки клеток, а также имелись ватные рукавицы — совы бывают очень недовольны, когда их беспокоят не вовремя.
— Ну что, поднимаемся? — спросил напарник. — Вроде бы ничего тут нет для нас интересного.
— Подожди! — отрывисто сказала Ленская, крутя головой, как та сова, и прижав руки к груди: сердце ее внезапно сильно заколотилось от волнения. Все остальные органы чувств и тела майора работали отлично, даже боль в пояснице куда-то исчезла.
Помещение подвала было явно меньше просторного совешника. Это было неудивительно, Ленскую насторожило другое. У противоположной от входа стены стоял буфет — старый, рассохшийся, с поломанными, перекосившимися ящиками. Буфет этот никак не подходил ко всей обстановке дома и хозяйственных строений. Тут все было такое добротное, надежное, новое и чистое, везде царил абсолютный порядок, и буфет был тут явно лишний. Тем более что он был пуст — Ленская осторожно открыла дверцы и проверила.
Подчиненный понял ее взгляд и попытался сдвинуть подозрительный буфет с места. Это удалось ему с большим трудом, очевидно, хозяин был человек сильный.
Интуиция, как обычно, не подвела майора Ленскую: за буфетом просматривалась небольшая дверца. Тут появился второй молодой человек с рысьими глазами, и быстрыми движениями парни вдвоем живо отодвинули буфет.
— Не подходите, Александра Павловна, если он там что-то важное прячет, вполне возможно, что эта дверь заминирована от нежданных гостей.
— Нет, — решительно сказала Ленская, — тогда и совы на воздух взлетят, а он ими рисковать не стал бы.
В замке обнаружилась секретка — тонкий волосок, дверь же открылась легко.
Крошечное помещение было похоже на фотолабораторию — оборудование, стол с лампой. А на стене…
— Мама дорогая! — не удержался кто-то. — Ни фига себе! Это что ж такое делается?!
Вся стена была увешана фотографиями различных людей. Были тут мужчины и женщины разного возраста и общественного положения, и объединяло их только одно: все лица были, вне всякого сомнения, мертвыми. Кто-то задушен, кто-то с аккуратной дырочкой во лбу, одно лицо все в крови, так что не видно, кто там — мужчина или женщина, ясно только, что мертвый.
— Это же он их всех… — отчего-то шепотом проговорил один из подчиненных Ленской. — Одно слово — маньяк! Убивает, а потом фотографирует! Прямо галерея какая-то…
— Это не галерея, — тихо сказала Ленская, — это отчет о проделанной работе. Или так, для памяти. Вот, смотри… — она указала на единственную газетную вырезку среди снимков. Там был изображен мертвый мужчина, лежащий на асфальте, вокруг него растеклась лужа крови.
— Так это же… — парень назвал имя известного телеведущего.
— Точно, он.
— Так это когда было-то!..
— В девяносто втором, — ответила Ленская, — я тогда как раз на практике была. А вот этот снимок…
На фотографии было женское лицо, когда-то известное всей стране. Женщина-депутат, чье убийство так и осталось нераскрытым. Ее застрелили в собственном подъезде, и, как выяснилось теперь, киллер даже успел сделать снимок.
— Стало быть, тот парень, что был с ней тогда, все врал, что проводил ее в подъезд, — раздумчиво сказала Ленская, — тогда его бы точно в живых не оставили.
— А может, он в сговоре с убийцей был, — неуверенно вставил подчиненный: дело-то было давнее, он тогда еще в начальную школу ходил.
— Черт его знает… не в нем дело…
— Эй, смотрите! — Второй подчиненный нашел в полумраке стойку с оружием.
Отличная снайперская винтовка, два пистолета с глушителем, несколько ножей и моток шелковой веревки — отрезай сколько надо и иди на дело.
— Похоже, что мы логово профессионального киллера обнаружили… — бормотала Ленская.
В глазах рябило от мертвых лиц — искаженных ужасом смерти или удивительно спокойных, словно жертвы так и не успели сообразить, что же с ними происходит. Несмотря на неприятное чувство, Ленская не отводила от них глаз, пристально их рассматривая. И наконец нашла.
Вот оно, то самое, — лицо мертвой старушки, Амалии Антоновны Сильвестровой. Все именно так, как рассказывали соседи, — глаза выпучены, язык вывалился изо рта. Неудивительно, что Верка-пьяница в обморок свалилась — вид жуткий, отталкивающий, она, Ленская, всякого за время работы навидалась, так и то ей нехорошо сейчас.
Однако все верно: она шла по правильному пути и нашла убийцу. Именно он повинен в смерти старухи — сам доказательство оставил. И вот еще одна фотография — молодая девушка лежит в спокойной позе. Глаза закрыты, с первого взгляда можно подумать, что девушка просто спит, но зоркий взгляд Ленской отметил синяки на ее шее и неестественную бледность красивого лица. Она-то кто такая?
— Эй, вы что там делаете? — В люк заглянул командир омоновцев. — Мы там закончили…
— Это вряд ли… — отозвалась Ленская. — Тут как раз все самое интересное и начинается.
И все завертелось. Машину Филимонова объявили в розыск, в доме у киллера оставили засаду, изъяв предварительно все фотографии его жертв и оружие.
Через некоторое время машину обнаружили.
Нашли ее два сотрудника дорожно-патрульной службы, проезжавшие по служебной надобности мимо безлюдного пустыря в районе, прилегающем к железнодорожным путям Витебской дороги.
Патрульные заметили на пустыре приличную импортную машину неприметного серого цвета, с погашенными фарами и выключенным мотором, и сразу заподозрили что-то неладное. Действительно, какой нормальный человек оставит хорошую машину без присмотра в таком месте, где с большой вероятностью от нее через пару часов останутся только рожки да ножки? Конкретно, патрульные решили, что эта машина брошена угонщиком за ненадобностью, и подъехали, чтобы проверить свое предположение.
Остановившись неподалеку от подозрительного автомобиля, они прочитали его регистрационные номера и сверили их по базе данных бортового компьютера.
Среди угнанных машин данный номер не числился, и патрульные уже собрались продолжить свой путь, как вдруг один из них, сержант Коржиков, бросил взгляд на сегодняшнюю ориентировку.
— Глянь-ка, Вась! — сказал он своему напарнику, сержанту Сухареву. — Эта тачка объявлена в розыск!
Патрульные оживились, сообщили по рации дежурному управления, что обнаружили разыскиваемую машину, и собрались внимательно обследовать ее.
Правда, дежурный предупредил их, что, согласно полученной ориентировке, владелец данной машины — особо опасный преступник, что он наверняка вооружен, и предложил патрульным никаких самостоятельных действий не предпринимать и оставаться на месте вплоть до прибытия группы захвата.
— Да в ней вроде и нет никого! — ответил дежурному Коржиков. — Бросил машину ваш особо опасный! Так что мы только глянем, как там да что, а потом сообщим, нужна ли группа захвата.
Ответа дежурного патрульные не дождались. Они прихватили табельное оружие, покинули свою машину и направились к подозрительному объекту.
Однако не успели они подойти к серому автомобилю, как сержант Сухарев замедлил шаги и схватил своего напарника за плечо.
— Глянь-ка, Коль, — проговорил он, понизив голос. — Вроде есть там кто-то… может, правда группу захвата подождем?
Действительно, на переднем сиденье машины смутно виднелась какая-то сгорбившаяся фигура.
— Да брось ты! — отозвался смелый Коржиков, решительно двигаясь вперед. — Что мы, вдвоем с ним не справимся?
— Все-таки особо опасный! — возразил Сухарев и на всякий случай снял автомат с предохранителя.
— Я сам, может быть, особо опасный! — гордо проговорил Коржиков и, подойдя к подозрительному автомобилю, громко выкрикнул: — А ну, выходи, к чертовой матери, из машины, только без резких движений!
Неизвестный отчасти выполнил его приказ. То есть не стал делать резких движений. А если совсем точно — даже не пошевелился.
— Я тебе, хрен маринованный, что приказал? — рявкнул Коржиков, схватившись за дверцу машины. — Я тебе приказал выходить! Так что, сморчок соленый, пеняй на себя!
