Если нам судьба… - Лукина Лилия
Когда я вернулась домой, Васька, решивший, что я издеваюсь над ним просто из любви к искусству, обиженно лежал в кресле на кухне и на мое появление никак не отреагировал.
— Дурашка, — сказала я, беря его на руки. — Ты даже не знаешь, что для меня значишь… Не обижайся… Просто у твоей хозяйки такая работа…
Я стала почесывать его за ухом, и Василис, смилостивившись, глянул на меня искоса и соизволил тихонько замурчать. Чтобы он меня окончательно простил, я положила ему полную миску его любимых консервов и ушла в комнату.
Я достала из бара рамку с фотографией Игоря. Любимое, дорогое лицо, светлые волосы, в которых совершенно не видна была ранняя седина, и глаза, эти голубые, смеющиеся глаза, которые я никогда больше не увижу. Игорек, милый, Тигруля мой ненаглядный, потеряв тебя, я поняла значение слова «никогда».
Я хоронила близких и знакомых, я понимала, что они ушли, и я их больше не увижу. Но я видела их посеревшие лица, заострившиеся носы и запавшие глаза, я видела, как их закрывает от нас крышка гроба, и слышала, как забивали гвозди. Я понимала, что это все.
Ты же остался для меня навсегда живой. Я до сих пор помню запах твоей кожи и чувствую тепло твоих рук, я разговариваю с тобой и слышу в ответ твой голос. Если это сумасшествие, то я не хочу от него лечиться. Мне никто не нужен, кроме тебя. Ты просто уехал от меня очень-очень далеко, откуда нельзя ни позвонить, ни написать, но ты помнишь обо мне, я это знаю, я в это верю. И когда я рассказываю тебе, что со мной происходит, ты слышишь меня, и никто на свете не убедит меня, что это не так. Я помню каждый проведенный с тобой день, я дословно помню все, что ты мне говорил, твои любимые словечки стали моими. Ты не умер, родной. Пока я жива, ты не умер.
Я знала, что не усну. Что толку лежать в постели и ворочаться с боку на бок? Или упереться взглядом в потолок? Ведь можно провести эту ночь гораздо интереснее, например, поговорить с тобой, вспомнить все наши чудачества, посмеяться твоим проделкам. Ты выпьешь со мной кофе, Игорек? Я приготовлю его так, как ты любишь, с пенкой и без сахара.
Усевшись с кофе в кресло, я закурила и поставила перед собой рамку с фотографией и козочку-брелок Снежинку, а Васька, почувствовав, что мне очень плохо, запрыгнул ко мне на колени и затих, свернувшись теплым, пушистым комочком. Поглаживая кота, я, глядя на Игоря, спросила:
— Тигруля, а ты помнишь, как у нас с тобой все началось?
98-й год был для меня просто ужасным. Кроме неприятностей на работе, закончившихся увольнением, еще и мой многолетний любовник, который был намного старше меня, вздумал опять качать права. Узнав, что я ушла с работы, он тут же потребовал, чтобы я предстала пред его очи.
Когда мы с ним познакомились в 93-м году, он старательно и терпеливо влюблял меня в себя, был внимателен и предупредителен, и все было просто замечательно, но со временем распоясался и стал себя вести просто по-хамски, как со своей собственностью. Ему было абсолютно наплевать на мою работу. В строго определенное время (определенное, естественно, им) я должна была сидеть на месте и ждать его звонка, и упаси Боже мне куда-нибудь выйти, хоть к начальнику, хоть в туалет. Если меня не было на месте, для него это значило только одно: что я у любовника. Если он звонил мне домой, а у меня в это время работал телевизор, он тут же заявлял, что у меня любовник.
По первому его зову я должна была бросать все и мчаться в Москву, и, если я не могла это сделать, вывод был тот же. Я работала, как каторжная, набирая отгулы, чтобы иметь возможность поехать к нему. Все окружающие были в недоумении, не тот у меня характер, чтобы позволять так с собой обращаться, но факт оставался фактом — я ничего не могла с собой сделать. Я могла беситься, злиться, ругаться, но как только он звал, я проклинала себя на все корки и ехала. Дважды я пыталась разорвать наши отношения, но не смогла. Просто кролик перед удавом, да и только.
Затерроризированная, загнанная, злая на весь белый свет, и в первую очередь на себя, я села 20 декабря 98-го года в поезд «Баратов-Москва». Выглядела я в то время просто ужасно: опустилась, обрюзгла, безобразно растолстела и, хотя мне только что исполнился 31 год, не только выглядела старухой, но и чувствовала себя такой.
Я очень не люблю, когда в поезде вместе с моими вещами лежат еще чьи-то, поэтому всегда стараюсь расположить багаж так, чтобы он занимал все место. Так было и в тот раз. Я раскладывала вещи, когда услышала за спиной мужской голос:
— У вас там не найдется место для моих вещей, у меня немного.
Я повернулась, чтобы ответить «нет», но встретила веселый взгляд голубых смеющихся глаз, и словно искра между нами проскочила. И все, я была над собой уже не властна. Совершенно неожиданно для себя я сказала «да», а потом помогала ему уложить вещи. Он сел рядом со мной, и я просто кожей почувствовала исходящую от него силу.
Как девочка-подросток, я влюбилась в него с первого взгляда, и, чтобы он этого не понял, начала говорить.
Меня просто несло по кочкам, я рассказывала обо всем подряд, что в голову приходило. Я боялась остановиться, хоть на минуту. А, он, посмеиваясь, смотрел на меня своими окаянными глазами и все понимал.
В тот вечер я узнала только, что зовут его Игорь и ему 36 лет. В недавнем прошлом военный летчик, он, выйдя в отставку, устроился работать командиром корабля в одну из Московских авиакомпаний. Мы несколько раз выходили курить, а потом вообще ушли в тамбур, потому что весь вагон спал.
— А ты зачем в Москву едешь? — спросил Игорь. — В командировку?
И с той откровенностью, которая бывает только между случайными попутчиками, уверенными, что никогда больше не встретятся, я выложила ему все: и о работе, и о человеке, к которому я еду, и о наших непростых отношениях.
— А с какого он года? — спросил Игорь, и я удивилась, зачем ему это надо знать. — И все-таки, с какого он года? — повторил он свой вопрос.
— Ну, в 50-м он родился, а что?
— А-а-а, — протянул Игорь, и внезапно, крепко обняв, стал меня целовать.
У меня закружилась голова и подкосились ноги. Наверное, почувствовав, что я полностью в его власти, он сказал:
— Пошли спать, птица-говорун. Утром разберемся.
Я не могла спать. Когда состав останавливался, я слышала, как он дышит, легко, как ребенок.
Утром в поезде включили трансляцию и поставили кассету со старыми, еще советских времен песнями. Когда прозвучали слова: «Но зато я узнал, что такое заря, там, за облаками», я спросила:
— Игорь, а какая она, заря, там, за облаками?
— Необыкновенная, — ответил он. — Такой на земле не увидишь.
И на его лице появилось выражение мечтательной отрешенности — он был истинным сыном неба.
Когда мы вошли в метро, он повернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза:
— Ну что, поедешь в гостиницу?
— Нет, к подруге за ключами от квартиры. Сама она у мужа живет, а хата стоит пустая. — Ну, пойми же меня, мысленно просила я Игоря, не могу же я открытым текстом пригласить тебя поехать со мной.
— Мэм! — усмехнулся Игорь. — Как офицер и джентльмен, я не могу допустить, чтобы вы носили свою сумку сами. Вы разрешите вас проводить? — он все прекрасно понял, и у него в глазах просто черти хоровод водили.
Мы заехали за ключами на работу к Маринке, моей бывшей однокашнице. Она была в курсе моих сложных отношений с любовником и очень мне сочувствовала, постоянно уговаривая порвать с ним. Я кратко описала ей ситуацию и она, переводя удивленный взгляд с меня на стоящего в сторонке Игоря и обратно, испуганным шепотом спросила:
— Ты, что же, ему и звонить не будешь? — Я только отрицательно покачала головой. — А ты уверена, что потом не раскаешься?
— Уверена, что нет, — ответила я, и действительно никогда не пожалела о своем решении, ни тогда, ни теперь.
Все еще под впечатлением моей внезапной решительности она дала мне ключи, и мы с ней договорились, что, уходя, я оставлю их на столе в кухне, а дверь просто захлопну.