Взломать шамана - Александр Юрьевич Прокудин
Спецназовцы вместе с пожарными растянули внизу тент, и Шестаков спрыгнул на него большой долговязой кошкой.
Не прошло и минуты, как пожар охватил здание полностью.
Иван подбежал к перепачканному сажей Шестакову и схватил его за лацканы плаща.
– Где она?! Где Гуляра?! Где?!
Шестаков не отвечал, позволяя Ивану мотать себя из стороны в сторону.
– Почему вы оставили ее?! Почему вы ее оставили?! – Иван кричал на старшего следователя прокуратуры, перекрывая страшный треск пламени и даже шум пожарных сирен.
– Прости, – произнес Шестаков, наконец. – Прости. Я виноват. Во всем, что случилось. Прости.
Больше он не сказал ничего. Аккуратно отцепив от себя пальцы Ивана, Шестаков направился к телу маньяка, которого успели оттащить от полыхающего здания в безопасную зону.
Раскинув руки, он лежал на земле, рядом с огромным мечом-мачете и в съехавшей на бок от удара о мостовую маске неизвестного страшного божества. Судя по всему, только что получившего от своего безумного последователя свою последнюю кровавую жертву.
Салон «Ничего страшного», тем временем, будто еще раз взорвался изнутри. Он озарился ярким белым светом, бьющим из пламени пожара во все стороны. Словно нечто светлое и доброе ценой своей жизни одержало там победу над чем-то злым и темным. В сущности, так, на самом деле, и было.
Иван сквозь безостановочно текущие слезы смотрел, как догорает покинутое всеми здание, внутри которого осталась Гуляра. Самый дорогой для него человек, которому он не успел сказать самые важные в своей жизни слова. Черешнин говорил их сейчас. Беззвучно шевеля губами, он сообщал Гуляре, что любит ее и будет любить всегда, какие бы несчастья, беды, горе и трудности не вставали на пути этой огромной, как весь существующий мир, настоящей, истинной и прекрасной любви…
Что с ним было в ближайшие за этим часы и минуты, и, как он оказался у себя дома, Иван Черешнин совершенно не помнил.
Глава 24
Заявление Ивана
За прошедшую пару дней Иван вставал с кровати считанные разы, все время проводя лежа на собранном диване, уткнувшись лицом в его безучастную тканую поверхность. В квартире при этом он был не один. Там, даже можно сказать, было довольно людно.
Во-первых, видя, как Иван переживает потерю любимой, у него практически поселился сосед Ложкин. Черешнин вяло попробовал его выгнать, но тот оказался тверже.
– Бро, я просто побуду рядом. Ты меня и не заметишь, – бескомпромиссно заявил Ложкин. – Как только за тебя перестанет быть страшно, я уйду, обещаю. А пока – извини!
Во-вторых, уже по звонку Ложкина, приехала мать Ивана, Тамара Владимировна. Эту квартиру сына она посещала впервые и с Гулярой знакома тоже не была.
Оглядев длинным царапающим взглядом поежившегося под ним Василия, Тамара коротко спросила о сыне:
– Пьет?
– Неа, – ответил Василий. – Хоть я и предлагал, конечно. Лежит и молчит. Почти не моргает.
Как мог Василий рассказал Тамаре Владимировне о случившемся по телефону, и всю дорогу к сыну она подбирала слова, которые могли бы хоть как-то его утешить.
Мама прошла в комнату и сказала:
– Сынок, я приехала. Вставай, поговорим.
Но Иван своего поведения не изменил.
– Я не хочу говорить, мам. Потом. Пожалуйста, – произнес он в спинку дивана механическим голосом. – Пожалуйста.
– И вот так третий день, – прокомментировал Василий.
– Ничего, пройдет, – уверенно ответила мама и, вздохнув, отправилась на кухню.
Чуть позже появилась Клара. Она привезла деньги от отца Нины Кузнецовой. Который, к слову, и сам неоднократно пытался дозвониться до Черешнина, чтобы выразить благодарность и соболезнования. Но все время натыкался на поднимавшего трубку Ложкина, вежливо отвечающего, что сейчас не время, но позже он все обязательно передаст.
Уйти сразу Кларе было неудобно, и она согласилась на предложение мамы выпить чаю. А заодно обсудить, что дальше делать с Иваном.
– Как бы он глупостей не натворил, – многозначительно водил глазами Василий и вспоминал армейские годы. – В учебке из-за того, что девка письма писать переставала, чуваки стрелялись. А тут прямо на глазах…
– Бред! – мать Ивана выражалась в привычной для нее безапелляционной манере. – Трагедия? Еще какая. Но все можно пережить. Нормальная работа, карьера. Жениться, завести детей. О плохом некогда будет даже подумать…
Клара уже допила чай, когда в дверь квартиры позвонил Владимир Ляшкин. Неожиданно именно он оказался единственным, к кому Черешнин, поднявшись с дивана, все-таки вышел. Капитан должен был привезти новости о расследовании.
– Прости, Ваня, – гудел Ляшкин виноватым басом. – Я должен был выступить против такого плана. Недооценили мы Шамана. Слава богу, хоть Женька до него добрался. Но такой ценой…
Иван сидел за кухонным столом, вокруг которого собрались и все остальные: Ляшкин, Васька, Клара и Тамара Владимировна. Перед ним стояла тарелка с приготовленной матерью горячей пищей, но он ее будто не видел. Он просто глядел куда-то в пространство перед собой и слушал, что говорит капитан. Или не слушал, понять со стороны было трудно. Так или иначе, Владимир постарался подробно и тактично изложить все, что узнал от Шестакова и еще одного своего друга-коллеги, начальника отдела судмедэкспертов.
– Шаман мертв, – рассказывал Ляшкин. – Зовут Кирилл Корчинов. Никто про него ничего толком не знает. Жил один, увлекался оккультизмом, древними культурами, единоборствами. Из окна мог и не падать: Шестаков его с гарантией ухлопал – все пульки прямо в сердце.
Обыск по месту жительства, как и опасался в свое время Шестаков, ничего не дал.
– Наверное, если что и было, хранил у себя на работе, – сказал Владимир, – в салоне. Но там уже ничего не найдешь. Все дотла сгорело, абсолютно. Причем… – Ляшкин поперхнулся, пытаясь осторожно сказать о самом трагичном. – Причем… не нашли даже Гуляру. Тела нет.
Ляшкин замолчал, сцепив между коленями пальцы своих огромных рук. Все остальные тоже хранили молчание.
– Она жива, – вдруг громко сказал Иван и снова замолчал, уставившись в стену.
Клара и Василий, переглянувшись, спрятали глаза. Мама, пытаясь поддержать сына, положила ему на руку свою ладонь, чего он, впрочем, вряд ли заметил.
– Ваня, нам всем бы этого очень хотелось. Но… – спецназовец сокрушенно покачал головой. – Я говорил с экспертизой. У них, в салоне этом, кроме прочего, циркониевые браслеты продавались. Кикабидзе такие раньше рекламировал. Так вот, цирконий, как мне эксперт рассказал, супергорючее вещество оказывается. Он температуру пожара в несколько раз повысил, там почти, как в кратере вулкана было. Пять тысяч градусов.
Иван продолжал молча слушать.
– Помнишь, Вань, – добавил Владимир, – там еще у пожара свечение такое
